Это все я мог бы очень хорошо рассказать хорошей прозой… Но когда перечитываешь старые стихи, чтобы, по случаю нового их издания, кое-что в них подправить, тобою вдруг, подкравшись невзначай, снова завладевает звонкая привычка к рифме и ритму, и вот стихами начинаю я третье издание «Книги песен». О Феб-Аполлон! Если стихи эти дурны, ты ведь легко простишь меня… Ты же – всеведущий бог, и ты знаешь очень хорошо, почему вот уже столько лет ритм и созвучия слов не могут быть для меня главным занятием… Ты знаешь, почему пламя, когда-то сверкающим фейерверком тешившее мир, пришлось вдруг употребить для более серьезных пожаров… Ты знаешь, почему его безмолвное пылание ныне пожирает мое сердце… Ты понимаешь меня, великий, прекрасный бог, – ты, подобно мне, менявший подчас золотую лиру на тугой лук и смертоносные стрелы… Ты ведь не забыл еще Марсия, с которого заживо содрал кожу? Это случилось уже давно, и опять явилась нужда в подобном примере… Ты улыбаешься, о мой вечный отец! Писано в Париже, 28 февраля 1839 Генрих Гейне Страдания юности Сновидения «Мне снился пыл неистовых измен…» Перевод В. Зоргенфрея Мне снился пыл неистовых измен, И резеда, и локоны, и встречи, И уст сладчайших горестные речи, И сумрачных напевов томный плен. Поблекли сны, развеялись виденья, И образ твой, любимая, поблек! Осталось то, что воплотить я мог, Давно когда-то, в звуки песнопенья. Осталась песнь! Лети же ей вослед, Исчезнувшей давно, неуловимой, Сыщи ее и передай любимой И призрачной мой призрачный привет. «Зловещий грезился мне сон…» Перевод М. Михайлова Зловещий грезился мне сон… И люб и страшен был мне он; И долго образами сна Душа, смутясь, была полна. В цветущем – снилось мне – саду Аллеей пышной я иду. Головки нежные клоня, Цветы приветствуют меня. Веселых пташек голоса Поют любовь; а небеса Горят и льют румяный свет На каждый лист, на каждый цвет. Из трав курится аромат; Теплом и негой дышит сад… И все сияет, все цветет, Все светлой радостью живет. В цветах и зелени кругом, В саду был светлый водоем. Склонялась девушка над ним И что-то мыла. Неземным В ней было все – и стан, и взгляд, И рост, и поступь, и наряд. Мне показалася она И незнакома и родна. Она и моет и поет — И песнью за сердце берет: «Ты плещи, волна, плещи! Холст мой белый полощи!» К ней подошел и молвил я: «Скажи, красавица моя, Скажи, откуда ты и кто, И здесь зачем, и моешь что?» Она в ответ мне: «Будь готов! Я мою в гроб тебе покров». И только молвила – как дым Исчезло все. – Я недвижим Стою в лесу. Дремучий лес Касался, кажется, небес Верхами темными дубов; Он был и мрачен и суров. Смущался слух, томился взор… Но – чу! – вдали стучит топор. Бегу заросшею тропой — И вот поляна предо мной. Могучий дуб на ней стоит — И та же девушка под ним; В руках топор… И дуб трещит, Прощаясь с корнем вековым. Она и рубит и поет — И песнью за сердце берет «Ты руби, мой топорок! Наруби ты мне досок!»  Готч Т. К Невеста смерть. 1894-1895
К ней подошел и молвил я: «Скажи, красавица моя, Скажи, откуда ты и кто И рубишь дерево на что?» Она в ответ мне: «Близок срок! Тебе на гроб рублю досок». И только молвила – как дым Исчезло все. Тоской томим, Гляжу – чернеет степь кругом, Как опаленная огнем, Мертва, бесплодна… Я не знал, Что ждет меня, но весь дрожал. Иду… Как облачный туман, Мелькнул вдали мне чей-то стан. Я подбежал… Опять она! Стоит, печальна и бледна, С тяжелым заступом в руках — И роет им. Могильный страх Меня объял. О, как она Была прекрасна и страшна! Она и роет и поет! И скорбной песнью сердце рвет: «Заступ, заступ! глубже рой: Надо в сажень глубиной!» К ней подошел и молвил я: «Скажи, красавица моя, Скажи, откуда ты и кто, И здесь зачем, и роешь что?» Она в ответ мне: «Для тебя Могилу рою». Ныла грудь, И содрогаясь и скорбя, Но мне хотелось заглянуть В свою могилу. Я взглянул… В ушах раздался страшный гул, В очах померкло… Я скатился В могильный мрак – и пробудился. «Вся кровь взметнулася во мне…» Перевод В. Зоргенфрея Вся кровь взметнулася во мне, И сердце в яростном огне! Кипит неистовая кровь, Пылает сердце вновь и вновь. В крови кипенье, гул и звон. Я нынче видел страшный сон: Ко мне сошел властитель тьмы, И с ним вдвоем умчались мы. И вот сияет светом дом, Внутри веселье, дым столбом, И звуки арф, и шумный бал; И я вступил в блестящий зал. Я вижу свадебный обряд, — Гостей теснится шумный ряд, И я в невесте узнаю — О горе! – милую мою! Она, что так была светла, Другому руку отдала; Другой, другой – ее жених, И я застыл, недвижен, тих. Кругом веселье, блеск и шум, Но я стою за ней, угрюм. Невеста радостью цветет, Жених ей руку нежно жмет. Жених в бокал налил вина, Пригубил, ей дает; она С улыбкой пьет. Я слезы лью. Ты пьешь – о горе! – кровь мою. Невеста яблоко берет И жениху передает. Тот режет яблоко. О, дрожь! В мое вонзил он сердце нож. Пылают негой взоры их, К себе привлек ее жених, Целует, вижу я. Конец! — Меня поцеловал мертвец! Железом скован мой язык, В немом молчанье я поник. И снова танцы, гул и звон, И в первой паре с нею он. Стою я, бледен, недвижим, Она кружит, обнявшись с ним; Жених ей что-то говорит, Она краснеет, но молчит. |
