На партийном и рабочем собраниях единогласно постановили: прокладывать первую целинную борозду лычагинцам, а уж сама бригада пусть назовет тракториста, который поведет по целинной степи первый трактор с плугами…

С полной уверенностью могу сказать: каждый в бригаде мог претендовать на роль первопахаря. Хорошие люди там подобрались: почти все из рабочих, знающие цену труду и умеющие дорожить доверием коллектива. Но нужен был, как говорится, самый-самый!

Как-то под вечер, когда до начала пахоты оставались считанные дни, дверь в мой палаточный кабинет распахнулась, и я увидел Лычагина в окружении ребят. Спрашивать о цели визита не нужно было. «Кто?» Вперед вышел Иван Спирякин.

Возражений у меня, конечно, не было. Бывший слесарь Южуралмашзавода в Орске. Жил в городе, имел квартиру. Не из корысти или тщеславия, а по рабочему долгу и велению сердца приехал осваивать целинные земли. Научился работать на тракторе, в случае необходимости мог «оседлать» и комбайн. Заслужил уважение товарищей. Крепко пожал я тогда руку Ивану Спирякину. Достойная кандидатура!

…И вот наступил день первой борозды. Выдался он теплым и солнечным. Из всех палаток люди потянулись туда, где выстроились тракторы с прицепными плугами. Гремел духовой оркестр. В руках у девчат были огромные букеты первых степных цветов.

Как на большой праздник вырядились трактористы. Я обратил внимание на то, что на всех ребятах были тщательно наглаженные рубашки. Поначалу подумал: ведь через пять минут будут в пыли, как черти. Но тут же сказал себе: «И этим трактористы хотят подчеркнуть особую торжественность момента».

После речей, напутствий, крепких рукопожатий Иван Спирякин направляется к своему трактору. Открывает дверцу, не спеша, основательно устраивается на сиденье. Резкий гул мотора оглушает стоящих. Трактор трогает с места, и с железных ладоней плугов черным крутым гребнем вздымается первая вспаханная земля.

Не выразить словами охватившего всех восторга. Люди бросились к вспаханной земле. Черпали ее горстями, разминали, вдыхали терпкий полынный аромат.

А в это время вслед за трактором Ивана Спирякина двинулись остальные, и степь наполнилась раскатистым гулом моторов.

В одной из песен поется: «Та заводская проходная, что в люди вывела меня». Так вот и первые целинные борозды тоже вывели в люди, сделали известными многих наших первоцелинников.

Иван Спирякин… О нем тогда писали областные газеты, рассказывало центральное радио, его портрет был помещен в «Правде».

И ныне можно встретить Спирякина на целине. Он по-прежнему трудится в совхозе «Восточный», где проложил первую борозду. Не изменил и профессии.

На целине он обрел свое призвание — стал хлеборобом, трактористом и комбайнером. Здесь к нему пришла любовь и родилась дочь. На груди его орден Трудового Красного Знамени, другие правительственные награды, медали ВДНХ. На мощный постамент в «Восточном» водружен трактор С-80 — тот самый, на котором Иван Спирякин проложил первую целинную борозду.

Началом большой трудовой судьбы стала для многих целинников первая борозда. Но в тот памятный день 1954 года никто об этом не думал.

Гудели в степи тракторы, широкие полосы черного бархата тянулись к горизонту.

На торжествах, связанных с первой бороздой, можно было услышать: ну, теперь все пойдет как по маслу, распашем массивы быстро, без канители, проволочек.

Но прогнозы были слишком оптимистическими. Уже на другой день я услышал: пахота идет трудно, добрая треть тракторов простаивает из-за частой поломки плугов.

Поехал в степь, где вел пахоту Иван Спирякин. Издали увидел: стоит трактор. Сердце так и екнуло: если такой опытный тракторист ничего не может поделать, как же с других спрашивать?

Подъехал. Спирякин ходит туча тучей. Глаза в землю опустил.

Спрашиваю:

— Загораешь?

Отвечает с еле скрываемой злостью:

— Загораю.

— А виноват кто?

— Она виновата, она!

И тракторист огромным кирзовым сапожищем ткнул в землю:

— Крепче любого камня. Железо и то гнется. Да вы на лемеха полюбуйтесь!

Все в корневищах, в кусках прикипевшей земли, лемеха самим своим видом говорили о том, с каким трудом приходилось вести пахоту. Я обратил внимание на плужные рамы — их словно нарочно кто-то погнул.

Побывал в других агрегатах — та же картина.

А в одной из бригад увидел, что тракторист, работающий на ДТ-54, с явным остервенением снимает лемеха с плугов.

— Это еще зачем?

— Не тянет мой трактор, и все тут. Мотор слабоват для такой крепкой землицы.

Совершенно справедливо написал в своих воспоминаниях Леонид Ильич Брежнев: «Степь оказалась крепким орешком». Как нам, оренбургским первоцелинникам, понятно то, о чем рассказывают строки из «Целины»: «Дернина, пронизанная, словно проволокой, корневищами, была так плотна, что едва поддавалась плугу». По правилам агротехники надо было обязательно укладывать слой дернины на дно борозды. Этого не получалось. Как пишет Леонид Ильич, она «торчала как попало, вкривь и вкось, не покрывалась комковатой нижней почвой».

Что было делать? Испытывали множество всевозможных вариантов наиболее эффективного закрепления лемехов по отношению к пахотному пласту почвы.

Тяжелые это были дни. Смотришь утром на доску показателей и досадуешь: 4—5 гектаров на агрегат за день. Прямо-таки черепашьи темпы. Глянешь на графу «простои» и совсем в уныние приходишь…

Не раз тогда созывали мы партийные и рабочие собрания. Одна задача ставилась: найти такой вариант пахоты, при котором лемеха не ломались бы, как деревянные.

Своими силами обеспечить ремонт плугов, заточку и наладку лемехов мы не могли. Не было оборудования, инструмента, кадров.

Обратились за помощью в Орский горком партии, на подшефные промышленные предприятия города. Орчане пошли нам навстречу. С ряда заводов приехали бригады ремонтников. Прямо в степи, возле массивов, где шла пахота, были развернуты ремонтные мастерские, полевые кузницы.

Плуги, лемеха стали «лечить» быстро. Но так же быстро они снова выходили из строя.

Над тем, как изменить технологию пахоты, думали все.

И наступил день, когда пришел успех: в бригаде Лычагина стали пахать почти без остановок. Я отправился на массив. Вижу, на огромных, отведенных под вспашку, квадратах земли движутся несколько тракторов. Понаблюдал — не останавливаются. Еще походил, посмотрел, как разделываются борозды. С час времени прошло. Агрегаты работают.

Остановил один из тракторов, попросил рассказать о том, как идут дела.

Тракторист подвел к плугу.

— Видите предплужники?

— Не слепой, — отвечаю, — вижу.

— И как?

— Предплужники как предплужники.

— А на заглубление их обратили внимание?

Только тогда я действительно заметил, что глубина, с которой предплужники переворачивали пласт, была меньше обычной. Агроном удостоверил, что это так. И уточнил: на целых четыре сантиметра предплужники заглублены мельче.

А эффект? О нем лучше, чем Леонид Ильич Брежнев не напишешь: «предплужники, словно шкурку сала, аккуратно срезали тонкий слой дернины и сбрасывали ее «шерстью» вниз, на дно борозды».

Так была решена очень трудная задача. Когда я стал допытываться, кто «герой дня», то в бригаде мне сказали: и сами сообща додумались, и у казахов позаимствовали.

Как оказалось, в бригаде стали все чаще подумывать, а не уменьшить ли величину заглубления предплужников. Естественно, слой будет срезаться поменьше и пахота пойдет легче. Но ведь агроном строго-настрого указал: мельче 11 сантиметров не пахать, иначе — брак. А кто мог пойти на то, чтобы допустить некачественную пахоту?

Но здесь пошел слух: в соседних казахских хозяйствах пашут с меньшим заглублением предплужников. Снарядили свою делегацию, чтобы посмотреть, да на ус намотать.

Нужно сказать, что река Тобол была для ряда оренбургских целинных хозяйств, в том числе для нашего, своеобразной «государственной границей». По одну сторону — российские, по другую — казахские земли. Целинники, понятное дело, сразу же установили дружеские контакты с соседями. А у нас вышло совсем по пословице: «Не было бы счастья, да несчастье помогло».