— Посмотрим. — Туманно и неопределенно сказал он. — Потрясем немного, а там видно будет. Если у вас появится что — то новое, то немедленно дайте знать. Звоните даже домой. Не стесняйтесь, мы оба в этом заинтересованы.
Они уехали оставив на моей совести горечь и досаду на самого себя. Зачем я поторопился со своим звонком. Теперь я был почти уверен, в том что Зайцев имеет к этому делу такое же отношение как я к балету.
Следующим пунктом моей программы было посещение Евгении Родионовой. Жила она неподалеку и поэтому уже в половине третьего я звонил в её дверь.
Открыл мне седой, благообразный старик и сообщив, что Женечка с минуту на минуту должна прийти пригласил в дом.
— А вы кто ей будете? — Усаживая меня за стол хитро поинтересовался он. — Ухажер или просто так, знакомый.
— Просто так, знакомый её бывшей знакомой.
— Чудно говоришь. Затейливо. — Рассмеялся старик. — Ясней выражаться надо. Старый я уже, чтоб такие оборотистые речи понимать.
— Вы Таню Яремчак знаете? — Спросил я в упор.
— А как же не знать. Подружки они неразлучные, со школы еще. Знаю Таньку. Вчерась Женечка к ней в гости наладилась, а вернулась чернее тучи.
— Что такое? — Сделал я изумленный цвет лица.
— А то что Женечка полтора часа часа марафет на себе наводила, а когда пришла к Татьяне, то ей не открыли дверь. Вот ведь как бывает?
— Кто же это ей не открыл? — Насторожился я. — Может просто дома никого не было?
— А кто его там разберет, а только Женечке обидно стало и домой она пришла чернее черной тучи. А ведь часов в пять она Таня звонила и сказала, что все в порядке и она её ждет. Так — то оно.
— Ты чего это там бубнишь, папаша? Опять нарезался? — Неслышно входя в комнату подозрительно спросила статная грудастая брюнетка, но увидев меня тут же стушевалась, покраснела и словно стала меньше в объемах. — Ой, извините меня. Я думала он опять сам с собой разговаривает. Он как выпьет так и начинает вести диспут со своим вторым я. Милее собеседника ему не найти.
— Ничего страшного. Вы, как я понимаю, Евгения Родионова.
— Да, а что?
— Я хочу с вами поговорить. Вы можете мне уделить десять минут?
— Ну конечно, пойдемте ко мне в комнату, там нам будет удобнее.
— Меня зовут Константин Иванович Гончаров. — Прикрывая за собой дверь представился я. — Вам что — нибудь говорит это имя?
— Господи, ну конечно же. Вы друг Тани Яремчак, но что случилось? Почему вы вчера мне не открыли? Это же просто некрасиво, пригласить меня на вечер и не открыть дверь. — Опрокинула она на меня целый ушат обиды. — По крайней мере можно было позвонить и поставить в известность, что мое появление не желательно.
— Значит вы ещё ничего не знаете? — Задумчиво глядя ей в глаза спросил я.
— А что я должна знать. Татьяне, после вчерашнего звонить я больше не буду.
— Тут вы абсолютно правы, звонить ей больше не стоит. Телефонную линию на тот свет ещё никто не проложил.
— Господи, о чем это вы говорите? — Широко распахнула она свои черные цыганские глаза. — Объясните немедленно, что случилось?!
— Тани больше нет. Она умерла. Точнее её убили.
— Кто убил, когда убили? Вы в своем уме?
— Ее убили в собственной квартире между шестью и семью часами вечера.
— Боже мой! — Неловко села она на диван. — Как же это случилось? Кто убил?
— К сожалению этого никто не знает. Я пришел в девять сорок пять когда там уже вовсю орудовала милиция. Из их рассказов я узнал, что убили её сидящей в кресле перед накрытым столом на три персоны. Очевидно два столовых прибора предназначались для нам с вами, а третий был её собственный. Убили её выстрелом из пистолета. Пуля попала в лоб. Стрелявший сидел напротив и очевидно был своим человеком, потому что поза Тани говорила о полном доверии. Вот и все что ине известно.
— Я знаю кто её убил. — Сверкнив уголями глаз решительно заявила Евгения. — Это сделал её бывший муж Михаил.
— Сомневаюсь. Сейчас он в милиции и я слышал его показания. Нет, это не он. В котором часу вы пришли к Татьяне?
— Без двадцати девять и пытаясь дозвониться простояла на лестнице десять минут.
— Что заставило вас пробыть там так долго?
— Мне показалось, что в квартире кто — то есть.
— Нет, это просто работал телевизор.
— Теперь я понимая, что ошиблась, но тогда мне почудился голос Тани.
— Она вам вчера звонила?
— Да, часов в пять, но меня не было дома, бегала по магазинам, а когда вернулась, в семь часов, то её телефон уже не отвечал. Но отец мне передал, что все в порядке, все без изменений и она меня ждет.
— Евгения, она в последнее время делилась с вами своими тревогами или какимито опасениями? Возможно она кого‑нибудь боялась?
— Нет, мне кажется ничего такого не было. Единственное, что можно сказать, так это то, что на неё постоянно накатывал Михаил. Требовал свою долю за квартиру.
— Теперь бы я хотел задать вам вопрос весьма деликатного характера.
— Да, пожалуйста, я постараюсь на него ответить.
— Год тому назад она рассталась со своим мужем. Вы понимаете о чем я говорю?
— Нет, излагайте конкретней.
— Не может же целый год молодая красивая женщина пробыть одна. Наверняка у неё был какой — то фаворит. Вы его знали?
— Не знаю. — Немного занервничала Женечка. — Я в её личную жизнь не лезла. Были какие — то, но только особо я их не запоминала.
— Что же, она меняла их как перчатки?
— Представьте себе, да! — Зло отрезала она и сосредоточенно уставилась в орнамент ковра. — Был какой — то Славик, потом Борис, не помню. Боюсь, что в этом вопросе я вам помочь ничем не могу. О покойных говорят или только хорошее, либо вообще ничего не говорят. Мне кажется, что я вас задерживаю.
— Ничуть. — Успокоил я её. — Времени у меня предостаточно.
— Зато у меня оно ограничено. — Поднимаясь закончила она разговор.
— Что — то ты, девонька от меня скрываешь. — Подумал я садясь в машину. — Чем — то тебе поворот нашего разговора не понравился. Почему такая гладкая и душевная беседа вдруг резко оборвалась едва лишь речь зашла о бывших любовниках Татьяны Александровну? Пока не знаю, но разобраться в этом следует в первую очередь.
Однако этим мы займемся завтра, поскольку в половине четвертого в фирме "Эдит" застать нужных уже сложно. А сейчас ещё можно успеть в одно интересное место.
Сто сорок шестое ПТУ отныне носило гордое название "Химико технологический колледж", но директор его, слава Богу, оставался тот же. На двери его кабинета золотыми буквами значилась, что здесь восседает Владимир Николаевич Колобов.
— Гражданин, вы куда. — Преградила мне доступ к шефу очкастая секретарша.
— Мне туда. — Указал я на дверь. — К Владимиру Николаевичу Колобову.
— А вы кто и по какому вопросу. — Назойливо липла она.
— Скажи Гончаров и без всяких вопросов.
— Нет, так нельзя, вы представьтесь полностью. — Решительно закрывая своим тщедушным тельцем дверь потребовала она.
— Извольте. Их сиятельство, граф Константин Гончаров, имеет честь быть по делу государственной важности! Устраивает?
— Устраивает. — Фыркнула секретарка и скрылась за дверью. — Проходите. — Буквально через секунду гостепреимно распахнув дверь пригласила она.
— Батюшки, кого я вижу! Сам Гончаров почтил меня своим визитом! Усаживая меня в кресло с восторгом объявил Володя. — Как живешь?
— Чуть ниже хреновой отметки. — Кисло ответил я. — Дело у меня к тебе есть.
— Буду рад помочь, если это в моих силах. Излагай.
— Девчоночку одну надо пристроить, но с обязательным предоставлением общежития.
— Погоди, не так сразу. Что ей нужно, работа или общага?
— Ей нужно учебу, стипендию и место проживания.
— Какая учеба, о чем ты можешь говорить в ноябре месяце?
— Не знаю, Володя, это твои проблемы. Делай что хочешь, но девчонку пристрой.
— Да кто она такая, ты хоть расскажи толком.
— Она закончила девять классов с тремя тройками и вполне могла бы продолжать учебу в школе, но её мама распорядилась иначе. Тайком от дочери она продала квартиру и отбыла в неизвестном направлении. Так что когда Галина вернулась с дачи, где отдыхала все лето, в их квартире уже жили чужие люди. И вот с сентября месяца девчонка мыкается как неприкаянная. Ночует где придется, а ест, что найдется.