Волшебники сгрудились в кучку, словно испуганный зверь с пятью остроконечными головами и десятью ногами. Никто не решался высказаться первым.
– Чёрт возьми, это поразительно! – воскликнул наконец аркканцлер.
– Хм-м? – переспросил декан, как бы намекая, что повидал в жизни много куда более поразительных вещей и что, уделяя излишнее внимание обыкновенной ходячей одежде, аркканцлер обесценивает самую суть волшебства.
– Нет, ну правда. Я мало знаю портных, дающих бесплатно вторые брюки к костюму за семь долларов.
– А-а, – сказал декан.
– Если будет снова пробегать, подставьте ему подножку, я хочу поглядеть ярлычок.
В окно наверху вылезла простыня и улетела прочь над крышами.
– А знаете, – сказал преподаватель современного руносложения, стараясь говорить как можно спокойнее и расслабленней, – я думаю, это не магия. Не ощущается это как магия.
Главный философ пошарил в глубине одного из своих бесчисленных карманов. Что-то глухо звякнуло, хрустнуло и пару раз крякнуло. Наконец он извлёк оттуда тёмно-синий стеклянный кубик. На передней его грани красовался циферблат.
– Ты эту штуку носишь с собой в кармане? – удивился декан. – Это же дорогой инструмент!
– А что это за фиговина? – спросил Чудакулли.
– Поразительно чувствительный прибор измерения магии, – пояснил декан. – Измеряет плотность магического поля. Иными словами, колдометр.
Главный философ гордо поднял куб и нажал кнопку сбоку.
Иголка на циферблате немного покачалась и остановилась.
– Видали? – объявил главный философ. – Естественный фон не превышен.
– Говори громче! – ответил аркканцлер. – Тут шумно, не слышу.
Грохот и крики доносились из домов по обе стороны улицы.
Госпожа Эвадна Торт была медиумом-экстрасенсом, хотя, по правде, не очень-то «экстра».
Работа была не бей лежачего. Мало кто из умерших в Анк-Морпорке изъявлял желание поболтать с живыми родичами. Чем больше мистических измерений между ними и нами, тем лучше – таков был их девиз. Так что в промежутках между спиритическими сеансами она подрабатывала швеёй и служкой в церкви – в любой. Госпожа Торт вообще любила религию – по своим меркам, конечно.
Эвадна Торт была не из тех медиумов, что пытаются выпендриться завесами из бус и дымом благовоний, отчасти потому, что не выносила благовоний, но в первую очередь потому, что была действительно хороша в своём деле. Хороший иллюзионист способен удивить публику даже при помощи коробка спичек и совершенно обычной колоды карт – «господа, можете сами убедиться, это совершенно обычная колода карт». Ему не нужны складные столы, которые прищемляют пальцы, и хитроумные шляпы с двойным дном, как у дешёвых фокусников. Так и Госпоже Торт не требовалась лишняя бутафория. Даже высококачественный хрустальный шар она держала, только чтобы порадовать клиентов. Вообще-то, Госпожа Торт могла читать будущее хоть по кастрюле с овсянкой[10]. Могла узреть откровение на сковородке, где жарится бекон. Она всю жизнь провела погружаясь в мир духов. Впрочем, в случае с Эвадной «погружение» не вполне точный термин. Она не просто погружалась. Скорее уж, пинком открывала дверь в мир духов и требовала менеджера.
Вот и сейчас, готовя себе завтрак и нарезая собачий корм для Людмиллы, она услышала голоса.
Голоса были слабыми. Не то чтобы на самой грани слышимости, ведь такие голоса не слышны обычным ушам. Они звучали у неё в голове.
– …Осторожней там… где я… эй, хватит пихаться…
Затем они снова умолкли.
Их сменил назойливый писк из соседней комнаты. Она отложила варёное яйцо и выглянула за занавес из бус.
Звук исходил из-под суровой, солидной мешковины, служившей покрывалом хрустального шара.
Эвадна вернулась на кухню и выбрала сковороду потяжелей. Махнула ей разок-другой в воздухе, чтобы рука привыкла, а затем подкралась к накрытому шару.
Приподняв заранее сковороду, чтобы сразу расплющить любую гадость, она резко сдёрнула покрывало.
Шар медленно вращался в подставке. Эвадна понаблюдала за ним. Затем задёрнула занавески, грузно опустилась в кресло, глубоко вдохнула и спросила:
– Кто там?
Большая часть потолка обвалилась.
Через несколько минут, приложив немало труда, Госпожа Торт высвободила голову.
– Людмилла!
В коридоре послышались мягкие шаги, и что-то вошло в дом с заднего двора. По форме своей это, безусловно, была женщина, даже привлекательная, одетая в самое обычное платье. Только она явно страдала от излишнего оволосения, с которым не могли справиться все розовые бритвочки в мире. А ещё, похоже, в этом сезоне в моду вошло отращивать когти и клыки подлиннее. От такой твари впору было ожидать звериного рыка, но она заговорила приятным и явно человеческим голосом:
– Мама?
– Йа тута, внизу.
Зловещая Людмилла подняла огромный обломок и с лёгкостью отбросила его:
– Что случилось? Ты что, ясновидение забыла включить?
– Йа его отключила, шоб поговорить с пекарем. Божечки, у мене душа в пятки ушла.
– Сделать тебе чашечку чаю?
– Не надо. Ты ж знаешь, в Энти Дни у тебе чашки из рук валятся.
– Я уже лучше справляюсь, – возразила Людмилла.
– Молодчина, девочка моя, токмо я сама всё сделаю, но спасибо тебе.
Госпожа Торт встала, стряхнула гипсовую пыль с фартука и добавила:
– Они там кричали! Кричали! Все одновременно!
Модо, садовник Университета, как раз пропалывал розарий, когда старинный бархатный газон разверзся рядом с ним и исторг из глубин неистребимого Ветрома Сдумса, моргающего от яркого света.
– Это ты, Модо?
– Верно, господин Сдумс, – ответил гном. – Помочь вам вылезти?
– Думаю, сам справлюсь, но спасибо.
– У меня в сарае лопата, если вам нужно.
– Нет-нет, всё совершенно в порядке. – Ветром вытащил себя из газона и смахнул грунт с остатков мантии. – Извини за газон, – добавил он, оглянувшись на дыру.
– Ничего страшного, господин Сдумс.
– А сколько лет ушло на то, чтобы придать ему такой идеальный вид?
– Примерно пять веков, полагаю.
– Божечки! Прошу прощения. Я целился в погреба, но, похоже, заплутал.
– Да не волнуйтесь так, господин Сдумс, – беззаботно ответил гном. – Сейчас всё растёт просто с безумной скоростью. Я засыплю яму к вечеру, засею заново, и пятьсот лет пролетят так, что и не заметите.
– Судя по тому, куда всё катится, замечу, – проворчал Ветром и огляделся. – А аркканцлер на месте?
– Видел, как все пошли во дворец, – ответил садовник.
– Тогда, пожалуй, лучше пойду по-быстрому помоюсь и переоденусь. Не хочу больше никого пугать.
– Я слыхал, вы не просто умерли, вас ещё и похоронили? – спросил садовник, когда Сдумс заковылял прочь.
– Всё верно.
– Но вас, я смотрю, в гробу не удержишь, да?
Ветром обернулся.
– Кстати говоря… а где у нас улица Вязов?
Модо почесал ухо:
– Вроде возле улицы Паточной шахты.
– Ах да. Вспомнил.
Модо вернулся к прополке.
Цикличность смертей Ветрома Сдумса его не пугала. Что такого? Деревья умирают к зиме – а по весне пускают новые почки. Сухие семена ложатся в землю – и вырастают молодые побеги. По сути, ничто не умирает надолго. Взять хоть тот же компост.
Модо верил в компост с той же страстью, с какой другие верят в богов. Его компостные кучи дышали, бурлили и слабо светились в темноте, отчасти благодаря загадочным и, вероятно, запрещённым ингредиентам, которые Модо в них вливал. Впрочем, всё это не доказано, да никто и не стал бы раскапывать кучу и проверять, что там в ней.
Всё это мёртвая материя, но при этом живая. И на ней чудесно росли розы. Главный философ как-то сказал Модо, что его розы вырастали такими высокими из-за чуда бытия. Но Модо в душе был уверен, что они просто стараются как можно дальше убраться от компоста.
