После этого разговора они расстались.

— Сир, — сказал канцлер, — я иду исполнять ваши советы.

— А я, — ответил король, обнимая его, — иду прощаться с женой.

На этом он снова вошел в кабинет королевы и принялся играть с детьми.

— Я не знаю, что со мной сегодня, мадам, — сказал он королеве, — но я никак не решусь выйти от вас.

— Так оставайтесь! — сказала королева. — Кто заставляет вас выходить?

Повернувшись к Витри, своему капитану гвардейцев, король сказал:

— Витри, ступайте во дворец и приведите все в порядок к королевскому празднику. Я буду там в шесть часов и все проверю.

— Сир, — сказал Витри, — я повинуюсь вашему величеству, но мне бы хотелось остаться здесь.

— Почему это?

— Сир, я не могу быть одновременно в двух местах. А когда я вижу вас на охоте или во время прогулки без охраны, у меня нет ни минуты покоя. Судите о моих страхах в этот момент, в этом огромном городе с невообразимым количеством иностранцев и проходимцев.

— Ну, ну, — подхватил король. — Вы соблазнитель, Витри. Вы хотите немножко поболтаться среди дам. Делайте, что я вам говорю. Пятьдесят лет я охраняю себя без капитана, и сегодня постараюсь охранить себя сам.

— О, что до этого, — ответил Витри, — нет никакой необходимости, чтобы ваше величество охраняли себя. У меня внизу дюжина молодцов к вашим услугам. Они сопроводят вас, куда вы пожелаете.

Витри вышел. Тогда король ступил за порог комнаты королевы и спросил, внизу ли его карета.

Ему ответили, что да.

Эти слова услышал человек, сидевший на камне у ворот Лувра, где лакеи ожидали своих господ. Никто не обратил на него внимания. Этот человек встал и ждал короля между двумя воротами. Король вновь вернулся в кабинет. Трижды простился с королевой, обнимая ее, чувствуя, что его сердце не хочет расстаться, оторваться от нее.

— Сир, — сказала жена маршала де Ла Шастра, заметив эту нежность, — мне кажется, что ваше величество с каждым днем все больше влюбляется в королеву.

Король в третий раз обнял Марию Медичи и вышел. Встретив маршала Буа-Дофена, он приказал ему быть готовым к отъезду в армию. Уже во дворе, увидев герцога Анжуйского, король спросил, указывая на Бассомпера:

— Знаешь ты этого господина?

Наконец в три часа сорок пять минут он поднялся в карету, но, заметив герцога д'Эпернона и зная, что у того дело в городе, усадил его справа от себя. У дверцы с той же стороны стояли маршал де Лаверден и мсье де Рокелор. С другой стороны герцог де Монбазон и маркиз де Ла Форс. Спереди Лианкур, его первый конюший, и маркиз де Мирабо.

Кучер спросил, какие будут указания.

— Для начала выедем из Лувра, — ответил король.

Потом под сводами первых ворот он приказал открыть окна с обеих сторон кареты.

Человек, который ожидал между двумя воротами, был на страже. Увидев, что герцог д'Эпернон сидит рядом с королем и услышав слова: «В Арсенал!» — он понадеялся отыскать по дороге удобный случай для исполнения своего замысла и, скользнув между каретой и стеной, пошел ожидать короля у одной из маленьких лавчонок на улице де Ла Феронери.

Перед домом Лонгвиля король приказал остановить карету и освободил всех, кто его сопровождал.

Тогда кучер второй раз спросил, куда он должен ехать, как будто раньше не расслышал.

— Круа-дю-Трауар, — сказал король.

— А оттуда?

— Оттуда? Скажу позже.

И кучер остановился у Круа-дю-Трауар. Король колебался минуту, отправиться ли ему к мадемуазель Поле или в Арсенал. Решил поехать сначала в Арсенал, а на обратном пути к мадемуазель Поле.

Просунув голову через дверцу, он громко сказал:

— В Арсенал через кладбище Сент-Инносан. И, так как было жарко, он скинул плащ и положил его на колени. Прибыли на улицу де Ла Феронери. При въезде в улицу король увидел мсье де Монтиньи в его карете. Еще раз высунувшись из кареты, он ему крикнул:

— Сеньор Монтиньи, ваш слуга! — И карета короля въехала в улицу.

Улица была запружена ярмарочными палатками и лавочками, прилепившимися к стене кладбища Сент-Инносан. Четырнадцатого мая 1554 года, ровно за пятьдесят шесть лет до этого, король Генрих II, находясь в Компьене и рассудив, что улица де Ла Феронери является привычной дорогой, которой следуют короли Франции, чтобы попасть из Лувра в их замок Турнель, выпустил эдикт, по которому эти лавки должны были быть разрушены и снесены.

Эдикт был ратифицирован парламентом, но с исполнением его не спешили.

Среди этих-то палаток и лавок человек, поднявшийся с камня у входа в Лувр, ждал короля. И, как будто идя навстречу дурным намерениям этого человека, случилось так, что, въезжая в улицу, карета короля натолкнулась на две повозки, одну груженную сеном, другую — вином. Повозка с сеном, занимавшая середину улицы, была причиной того, что кучер завернул направо. Пешие слуги из-за этой преграды пошли через кладбище. Прохожие начали протискиваться между каретой и лавчонками, о которых мы говорили.

Человек, в свою очередь, последовал тем же путем. Плащ на левом плече скрывал кинжал. Голова короля была повернута вправо. Он говорил с д'Эперноном, которому хотел вручить бумагу. Правая рука короля лежала на воротнике герцога, левая сжимала плечо герцога де Монбазона, отвернувшего голову, чтобы не слышать того, что король говорит д'Эпернону и маршалу Лавардэну.

А он говорил:

— Когда вернемся из Арсенала, я прикажу показать вам планы, сделанные Декюром для прохода моей армии. Вы будете так же довольны, как и я. — Неожиданно замолчав, он сказал:

— Ах, я ранен. — И тут же добавил — Пустяки.

Но в это время у него вырвался скорее вздох, чем крик, и кровь хлынула изо рта потоком.

— О, сир! — закричал д'Эпернон. — Думайте о Боге!

Король слышал еще эти слова, соединил руки и поднял глаза к небу. Но почти тотчас же его голова упала на плечо герцога. Он был мертв.

Вот что произошло.

Человек с плащом и ножом воспользовался моментом, когда единственный пеший слуга, оставшийся подле короля, наклонился подтянуть подвязку. Он проскользнул между ним и каретой, над колесом протянул руку через дверь и нанес королю два удара ножом. Он нанес и третий, но его герцог де Монбазон отклонил рукавом своего камзола.

Первый удар, который заставил короля вскрикнуть: «Я ранен», был нанесен между вторым и третьим ребрами, не проник в грудную клетку, скользнув под грудной мышцей. Второй удар был нанесен немного ниже, в бок, между пятым и шестым ребрами, проник в грудь, пересек одну из долей легкого и перерезал артерию над левым предсердием. Это из-за него кровь хлынула горлом.

Смерть была почти мгновенной. При этом крике и движении, происходившем внутри кареты, народ сгрудился вокруг нее, помешав таким образом убийце бежать. Кучер так растерялся, что даже и не пытался двигаться ни вперед, ни назад. Сен-Мишель, один из простых дворян, двигавшийся за каретой, видел удар, но слишком поздно, чтобы помешать.

Он бросился на убийцу, выхватив шпагу, но д'Эпернон закричал на него:

— Под страхом смерти не трогайте его! С королем все в порядке.

Затем, схватив руки убийцы, он вырвал у него нож. В то же время граф де Курсон ударил его по горлу эфесом шпаги, тогда как Ла Пьер, один из офицеров охраны, схватил его и передал в руки пеших слуг.

Тотчас же мсье де Лианкур спрыгнул на землю, чтобы бежать в ратушу. Мсье де Ла Форс побежал в Арсенал, чтобы оповестить Сюлли. Другие наконец поспешно направились в Лувр, чтобы обеспечить безопасность дофина.

В конце концов Кончини вбежал в комнату королевы и через приоткрытую дверь бросил ей эти слова:

— Е ammazzato![5]

Карету развернули и направили к Лувру. При входе во двор раздался крик, звучавший в трагических ситуациях:

— Вина и хирурга!

Но то и другое было уже бесполезно.

Уже знали о ране, но о смерти узнали только тогда, когда короля вынесли из кареты. Он был перенесен на кровать его малого кабинета герцогом де Монбазоном, де Витри, маркизом де Нуармутье и двумя или тремя конюшими, которые случились при этом.