Генрих III слушал вечерню в Миниме. Его предупредили, что приближается огромная толпа и во главе ее одинокий кавалер громко говорит и смеется.

— Но, черт возьми, — сказал Генрих III, — вы увидите, что это мой наваррский братец. Ему наскучило ждать.

И это был он. Толпа действительно была столь огромна, что оба короля какое-то время не могли приблизиться друг к другу. Они протягивали друг другу руки, но издали. Наконец образовался проход. Генрих Наваррский упал на колени и со свойственным только ему выражением воскликнул:

— Теперь я могу умереть! Я увидел моего короля.

Генрих Валуа поднял его и обнял. Раздавались крики радости, летевшие в небо. Люди взбирались даже на деревья.

Назавтра наваррский король присутствовал при пробуждении короля Франции в сопровождении одного пажа. Для этого требовалась определенная смелость. Кровь герцога Гиза не стерлась еще с паркета замка Блуа.

Было решено осадить Париж. Во время этой осады Жак Клеман под восторженные овации парижан и надеясь свершить святое дело убил Генриха III.

Вы сомневаетесь не в убийстве, а в святости его? Прочтите вот этот куплет:

Этот стишок был написан под гравюрой, представляющей «страдание благословенного святого Жака Клемана», погибающего под алебардами слуг короля.

И тогда пришлось Генриху IV — наш герой стал Генрихом IV после смерти Генриха III — снять осаду Парижа и отойти в Дьепп в ожидании помощи, которую должна была ему прислать королева Елизавета.

В этот момент он, наследник французского трона, был очень беден. Выходя из комнаты убитого, он нес на руке фиолетовый плащ, чтобы скроить из него себе позже траурный кафтан.

Когда мы говорим, что он стал Генрихом IV, мы должны были бы сказать, что он назвался Генрихом IV, так как многие не желали признать его королем, признавая в нем генерала.

Хотя Живра и подал знак, воскликнув, бросившись к его ногам: «Сир, вы король храбрых. Лишь трусы вас покинут!», многие из дворян, которые вовсе не были трусами, оставили его.

Как мы уже говорили, он находился в Дьеппе во главе всего трех тысяч человек. Мейен преследовал там его с тридцатью тысячами солдат. Надо было победить или быть выброшенным в море.

Генрих победил в битве при Арке. Победа была полной. Вечером после этой победы он пишет Крийону знаменитую записку:

«Повесься, бравый Крийон! Мы победили в Арке, и тебя там не было. Прощай, Крийон! Люблю тебя вдоль и поперек. Генрих».

Генрих всегда был в настроении, но особенно в дни сражений.

Елизавета отправила Генриху пять тысяч человек. С этими пятью тысячами и двумя с половиной, уцелевшими в битве при Арке, он отбросил Мейена к стенам Парижа.

Но Париж был настолько фанатичен, что оставался по-прежнему неприступным. Чтобы несколько напугать горожан, Генрих разрешил своим легким отрядам атаковать, что они и сделали, дойдя до середины Нового моста. Его построил Дюсерсо в 1578 году, и потому он был действительно новый. Именно на этом месте, где остановилась атака, была воздвигнута статуя Генриха IV.

Д'Эгмонт прибыл с испанской армией. Приходилось отступать.

Мейен и д'Эгмонт объединили свои силы и погнались за Генрихом IV. Они догнали его у долины Иври, вернее, он их там ожидал. И здесь опять великий человек, такой великий перед противником и такой слабый перед любовницами, в момент атаки произнес слова настолько популярные, что в книге, подобной нашей, их нельзя обойти молчанием.

— Друзья мои, — сказал он, — вы французы, а вот враг. Если вы потеряете ваши знамена, обернитесь на белый султан вашего короля. Вы всегда найдете его на дороге чести и победы.

Несколько сильная гасконада, но успех превратил ее во фразу историческую.

Накануне ранив жестким словом одного из самых храбрых своих соратников, полковника Шомбера, в присутствии всей армии он пришпорил коня, подскакал к нему и так, что было слышно всем, сказал:

— Полковник Шомбер, — мы в деле, может случиться, что я умру. Было бы несправедливо унести с собой честь такого храброго воина, как вы. А потому я объявляю, что знаю вас как человека достойного, неспособного на трусость. Обнимите меня.

— Ах, сир, — ответил Шомбер. — Ваше величество ранили меня вчера и убиваете сегодня, так как накладываете на меня обязанность умереть за вас.

И действительно, Шомбер повел первую атаку, врубился в самую гущу испанцев и остался там.

Одно из обстоятельств, которые определяют иногда успех битвы, чуть было не превратило в поражение победу при Иври.

Корнет с белым султаном отступал раненый с поля боя. Его приняли за короля. К счастью, Генриха вовремя предупредили. Он бросился в середину своих, которые начинали сдавать.

— Я здесь! — закричал он. — Я здесь! Обернитесь ко мне, я полон жизни. Исполнитесь чести!

Последним словом дня, когда Бирон, наступая с резервом, предрешил победу, было: «Не трогать французов!»

Две победы, при Арке и при Иври, разоружили Париж. Генрих вернулся к осаде. По дороге он взял Мант.

На следующий день после взятия Манта он был так свеж, что играл в мяч с булочниками, которые выиграли у него все деньги и не пожелали дать ему отыграться. Действительно, от булочника до мельника один шаг. В Гаскони Генриха IV называли «мельником мельницы Бубасты».

И вот у него родилась идея наказать этих игроков. На протяжении всей ночи по его приказанию пекли хлеб, а наутро его продавали по половинной цене. Растерянные булочники явились к Генриху и дали ему отыграться.

Он покинул Мант, к великой радости булочников, и расположил свой командный пункт на Монмартре.

На Монмартре, в ста шагах от его командного пункта, находилось аббатство, а в этом аббатстве — юная девушка по имени Мария де Бовильер, дочь Клода, графа де Сент-Эньяна, и Мари Бабу де Ла Бурдезьер.

Род Ла Бурдезьер, из которого происходила и Габриель д'Эстре, по словам Таллемана де Рео, изобиловал самыми галантными дамами, какие когда-либо расцветали во Франции.

«Их было, — говорит он, — двадцать пять или двадцать шесть, то монахинь, то замужних, обладавших в высшей степени искусством любви. Отсюда тот факт, что все признавали геральдическим знаком семейства де Ла Бурдезьер горсть вики, ибо оказалось, что по приятному совпадению на их гербе была изображена рука, сеющая вику. Сопровождаю герб следующим четверостишием:

Чтобы понять смысл, скрытый в этом четверостишии, поведаем нашим читателям, что слово «вика» и слова «женщина легкого поведения» были в то время синонимами.

Теперь о том, как эта семья, глава которой звался просто Бабу, превратился в семейство Ла Бурдезьер. Мы вам об этом расскажем, потому что склонны вскрывать всю подноготную нашего ближнего.

Вдова де Бурж, бывшая жена прокурора или нотариуса, приобрела паршивенький кафтан. Под оборкой на талии этого кафтана она обнаружила бумагу, на которой были написаны следующие слова:

«В погребе такого-то дома, на глубине шести шагов, в таком-то месте (место было точно обозначено) золота спрятано в горшках столько-то».

Точное количество до сих пор неизвестно, сумма была весьма солидная. Это все, что мы знаем. Вдова задумалась. Она знала, что комендант города был вдов и бездетен.

Она направилась к нему. Рассказала ему все. Как вы понимаете, он ее выслушал с должным вниманием. Правда, она скрыла от него, где именно находились деньги.

— Вам осталось только, — сказал он, — открыть мне маленький пустячок. Где этот дом?