Проторчал я большую и лучшую часть своей жизни в этих отстойниках чучелизированной грязи и понял, что надо блюсти закон, какой бы он ни был, соблюдать его, пусть на животном уровне, лишь бы не «загреметь» в чучеки. Закон, адаптированный к реальности, посредник между Богом и человеком.
Советские чучеки — опасность мировая. Дома они держат страну в страхе более сильном, чем страх перед КГБ и ментами. Попадая за границу, куда их с удовольствием препроваживают органы «для соединения разорванных родственных связей» (прежде всего с зарубежными коллегами), они тесно сплачиваются и, предавшись ностальгии, начинают, столь жуткие похождения, что обыватели не знают, как спастись от подобного ужаса, какие замки и электронные устройства приобретать. Для чучеков Запад — рай, страха нет никакого, западные тюрьмы для них санатории, дома отдыха с изучением местных языков. Будучи лишены понятий о совести, вине, раскаянии за содеянное, они становятся вождями местных уголовников. Таковы чучеки.
Избежать всеобщей чучелизированности можно двумя путями. Первый — никому в зону не попадать. Для этого прежде всего нужна исчерпывающая информация во всей ее неприглядной полноте, без утаивания. Правду о жизни зэков должны знать все: бабушки, дедушки, папы и мамы, учителя и воспитатели, чтобы представить наглядно, во что превращаются там их чада и питомцы. Второй путь — по крайней мере, знать, как вести себя в тюрьмах, зонах — в беспределе уголовного мира, ежели уж ступил так или иначе на стезю заключенного. Эту книгу я адресую прежде всего юношам и девушкам, способным по незнанию романтизировать мир запреток и блатхат со всеми их обитателями. Пусть моя книга будет справочником-ориентиром в безбрежной тайге уголовщины, пусть заставит настоящих и будущих мам и пап подумать о своих детях, представить, кем они станут в колючем орнаменте — зонах; смогут ли они там в среде беспредела постоять за себя, защитить свою честь и тело. Честь от оскорблений и кликух, а тело от мацаний, фуфло от чешежопия. Позволю напомнить, что дети — ваше подобие и продолжение вашего рода.
Снижение преступности возможно, если совчеловеку — «совку» вернуть честь, достоинство, интерес к жизни, через Землю, Семью и единый измеритель Труда — рубль. Этот процесс непростой и долгий. Разным ступеням этого процесса должна соответствовать и система наказаний. В тех сообществах, где уровень интеллектуальности высок, система воспитания и труда действенна, где нужно сохранить человеческий генофонд у некоторых народов, преступления являются исключениями из правил жития. Там оправдан лозунг — «Долой смертную казнь!» Общество богато и может хоть всю жизнь содержать садистов, убийц, насильников, воров, их перевоспитывать, обучать, кормить, показывать по телевидению, наблюдая за их нравственным совершенствованием. В других регионах возможно использование накопленного человечеством опыта наказаний — от отрубания рук ворам-клептоманам, казней на электростуле, гильотине, публичных порок до общественных порицаний.
В Советском Союзе стоит проблема возрождения Нравственности, Порядочности, Честности, Обязательности — всех тех человеческих качеств, которые были утеряны в процессе коммунистического строительства. Зная уголовную натуру, я уверен, что, сидящие на колу Рашидов, Кунаев, Щелоков, Чурбанов, экстремисты-подстрекатели к погромам армян, евреев, азербайджанцев, русских, турок и прочие выродки своим наглядным примером способствовали бы более энергичному обновлению общества. В эмирской Бухаре было всего несколько преступников, их содержание почти ничего не стоило, сидели они в бутылочной камере, в собственном дерьме. Жители об этом знали, ходили смотреть и беседовать с ними, а посему соизмеряли свои поступки с мерой наказания.
Из былых однодворцев, предпринимателей, хозяев, освоивших льды Севера и море тайги, советская система экспроприациями, коллективизацией, ГУЛАГами, всенародной пьянкой сварганила импотентное население, не желающее заниматься трудом, семьей, воспитанием детей. Она превратила лагерным и конституционным чешежопием мужчин в женщин, а женщин в мужиков — владимирских тяжеловозов, то есть стерла грани между полами, не достигнув превращения деревень в города, рабочих в профессоров, цыган в русских. Стирание продолжается.
В зонах и тюрьмах я видел столь низкое падение человека, когда чучек свое тело (о душе не приходится и говорить) уже не считал своим, а как бы общественным — коммунистическим, для всеобщего пользования. Эти чучеки реагировали только на болевой страх и пищевое раздражение.
Эту книгу для вас, желающих жить, написал зэк, живший по законам воровского мира, спасший десятки корешей, которые однако оплатили ему забвением. Прочтя ее, вы мне скажете спасибо и спасете себя, своих близких, сыновей, дочерей, оградите их от мира чучеков. Поймите, без нового пополнения этот мир захиреет. Я не обладаю учеными степенями и званиями, но я многое перечитал и много передумал. В зоны попадает чтиво как бумага для тарочек-закруток, как задне-обтирочный материал, как макулатура по две копейки за килограмм для библиотеки, как приобретаемое замполитами вроде для зоны, а на самом деле для себя и офицеров. Среди зэков-чучеков много всяких чудаков, которые выписывают журнал «Генетика», надеясь там увидеть голых баб. А на его страницах идут ряды математических выводов и расчетов популяций мушек-дрозофил, и подписчики, разочаровавшись в журнале, приносили его мне для чтива и проглатывания.
Язык книги, словечки вроде «чешежопицы» не посчитайте оскорбительным. Зэковский язык не похабен и не примитивен, он просто другой, чучелизированный, работает в ином пространстве, он экономен, многозначен, он без «заливов». «Чесать жопу» — значит думать. Редко кто, попав в тюрьму, чешет голову, осыпая клочьями перхоти с остриженной головы камеру. Почти все «чешут жопу», ерзая, вскакивая поминутно, ударяясь ей о стены, а то зажмут штанину в кулак и мыслят, мыслят так, что «шифер сыпется». — «Надо было раньше чесать жопу, чтобы не влипнуть» — похлопывает по плечу сокамерник. «Чешежопица» — состояние вечной растерянности и надорванности во всем существе. И разговор при этом получается сам с собой. В него вплетаются мысли, откровения, прозрения, крики, стоны, любовь. Где-то там, далеко папа, мама, луга, поля, пирожки с ливером, а близко — запах хлорофоса, шубные набрызги стен, преображающиеся в видения, ползущие вши, уколы мандавошек, слякоть мокриц, пачки филок, кровь. «Вся жизнь моя — чешежопица» — вздыхает отпетый человек.
«Чешежопица пошла» — ныне это редкая игра в хорошей воровской хате, когда все сыты, спокойны, есть чифирь, табак, хочется развлечься. Пидоров предостаточно. По уговору пидор надевает на хрящ любви пидора, а блатной по жребию, последнего, им указанного. Весело бывает — пидоры рассыпаются, как доминушки. Устраивают также македонскую игру, по преданию в нее играли воины великого завоевателя Александра Македонского в долгих походах. Пидоров ставят в ряд и их «чешежопят», как в игре «чехарда-езда». Потом говорят: «Была в хате Нафанаила (имя пахана) веселая чешежопица».
«Тебя можно почешежопить?» — вежливое обращение к пидору, который обязан согласиться, на то он и пидор, и сказать: «Приходите в баню и возьмите с собой кусочек сахара. Я его люблю, а также спросите согласие Хохла. Ныне я его пидор, он мой хозяин». Отчешежопить также значит наказать, поймать в укромном месте человека, сломать ему целку и поставить отметку на видное место — набранный иголками похабный, оскорбительный партак. Полагается также распустить молву о том, что такого-то отчешежопили. Это означает, что с этим человеком не стоит иметь дело, что он, короче — предатель и сволочь. Отчешежопленный стремится обычно «сгинуть с глаз долой», раствориться, исчезнуть навсегда. Отчешежопить могут кого угодно, иногда по розыгрышу, отца, мать, бабушку, жену, дочь, сына, зэка.
«Ваше чешежопие» — приветствует пидора или вафлиста вор. Это напоминание пидору, который на воле прикинулся человеком, как бы незнакомым с уголовным миром, то есть, завязавшим фуфло. Явление весьма редкое. Пидор и на воле не должен «высовываться» и помоить своим присутствием рестораны, закусочные, пляжи, а тем паче садиться за стол с ворами. При их виде он обязан предупредить: «Братцы, я запомоен, что дадите со стола возьму, а сам вам предложить не могу».
