слепящего солнца? Роман порылся в карманах куртки и вынул контейнер для мятных конфет. Открыл его, достал Ксанакас, прожевал и проглотил его, немного задержав массу на языке. Немного позже, дверь за ним открылась, и появился Питер.

Что ты творишь? – удивился Роман. – Тебе нельзя появляться снаружи.

Но Питер не смотрел на него, и Роман замети: его глаза стали глазами волка, глаза не желающие поддерживать разговор. Он подошел к линии деревьев и исчез. Ро- ман разжевал еще Ксанакс, полотно облаков осветилось, на мгновение став цвета ярко- го синяка, беззвучно озарившись блеснувшей молнией.

Роман ждал на ступенях.

Какого хуя… – сказал Роман и его глаза стали горячими от слез, – Чертов кот.

Несколькими минутами позже из деревьев появился Питер и сел рядом с Рома- ном на ступени. Он ничего не говорил. Он просто смотрел в пустоту, как человек, кото- рый только что съел огромный сэндвич, полный дерьма. Роман ждал, пока он что-ни- будь произнесет.

Бекон, – наконец вымолвил Питер.

Роман ждал, что он скажет больше чем это.

Мне нужен жир от бекона, – сказал Питер.

Так ты победишь его? – спросил Роман.

Ага.

И это… цена? – спросил Роман. Питер почесал свое лицо.

Это мое лицо, – ответил Питер. – Цена – мое человеческое лицо.

Роман поднялся, положив руки в карманы, словно хотел пройтись, отдышаться.

Но остался на месте. Он просто стоял тут, на ступеньках, рядом с Питером, держа свои руки в карманах.

Николай правда пересек океан с листьями кувшинок на ногах? – спросил Роман.

Нет. Он украл машину на ближайшей ферме и продал ее за билет на самолет.

Ох, – удивился Роман.

Мне понадобится жир от бекона, – сказал Питер. – Много.

Конечно.

***

В Доме Годфри, Роман стоял над стальной сковородой полной бекона, скворча- щего и плюющегося жиром, как мини шабаш у костра, когда почувствовал, как пара рук массажирует его шею.

Я думаю, – начала Оливия – тут достаточно холестерина, чтобы впасть в старческий маразм.

Роман поправил бекон на сковороде лопаткой.

Все закончится сегодня, – сказал он. – Сегодня мы убьем это.

Она сжала его шею.

Включи вытяжку, а то свининой воняет уже до небес.

Когда он закончил, Роман вылил жир в банку, а бекон завернул в вощеную бума- гу и отложил для Шелли. Он направился к своей машине, Оливия последовала за ним и положила руку ему на плечо. Он обернулся к ней и постыдился своей мягкости в церкви, обернувшейся черствостью здесь, с ней. Он собирается помочь Питеру. Ничто

не помешает ему помочь Питеру.

Ты не мог бы уделить секунду своей матери? – спросила она.

Он изучал ее лицо, удерживая свое суровым и жестким. Она держала тонкий черный кейс.

Пожалуйста, Роман, – сказала она.

Он положил банку на пассажирское сиденье, она взяла его за руку и повела назад в дом, где он увидел, что она вытащила большое напольное зеркало из гостевой спаль- ни в патио. На его овальной поверхности простой линией был изображен волк, нарисо- ванный белым лаком для ногтей, с красной точкой на груди. Сердце. Она вручила ему кейс и сказала открыть. Внутри находился маленький и декоративный топор с двой- ным лезвием. Он был сделан из серебра, ручка состояла из двух переплетенных змей,

с расплющенными у режущей кромки головами. Он был отполирован до блеска, но это лишь косметический уход: без сомнений, он очень-очень древний. Она подвела его к зеркалу и встала позади. Положила руки ему на плечи и сказала посмотреть в стекло, что он и сделал. Она спросила, что он видит.

Он не понимал.

- Я вижу нас, – ответил он.

-Приглядись.

Он встретился с отражением ее глаз, его веки затрепетали, незримые пальцы вынырнули из тьмы и окутали его поле зрения, все потемнело. Но был звук. Его уши наполнились звуком пульса, но не его собственного. Он чувствовал, как пульс звенит во всех его нервных окончаниях и взглянул снова, он видел, чрез покровы теней, как солнце пробивается через облака и знал, что стоит на пороге чего-то, знал, что ре- ально: зеркало, и в зеркале сердце волка, живое и бьющееся, вот, что его мать хотела, чтобы он увидел.

Это было его Убийство.

Роман поднял топор над головой и почувствовал обратной стороной шеи улыбку своей матери, и опустил топор прямо в нарисованное, но бьющееся сердце.

Разбившееся стекло привело Романа в чувство, он отшатнулся назад, задыхаясь и потея на морозном воздухе. Оливия вынула топор из расколотой деревянной рамы и, положив его обратно в кейс, вручила Роману.

Постарайся не потерять его, – сказала Оливия, – на его истории очень долгий путь.

Он не знал что сказать. У него не было слов для благодарности. Она приложила ладонь к его лицу и произнесла.

Нам не нужны слова.

Ты пошевелилась

Закат в 16:55. Наверное, ты захочешь это знать.

***

16:12.

Чоссер очнулась и увидела ангельские крылья. Они были на стене над ней, цве-

та ржавчины и предзнаменования, одновременно проклятие и благословение для глаз смотрящего. Она попыталась пошевелиться, но обнаружила оба своих запястья и ноги скованными ее собственными наручниками. Перекатилась на бок. Пол, на котором она лежала, покрыт бумагой и осколками, и несколькими ярдами дальше располагалась дверь, ведущая на основной этаж сталелитейного завода, часть котла Бессемера вы- глядывала над перилами лестницы. Она перекатилась на другой бок. Там была другая пара крыльев на полу близ нее, и еще больше таких же на потолке. Хоть и нехотя, она признала восхитительность увиденным: художественный дух в его чистейшем прояв- лении, непредназначенный для глаз живых. Но более актуально для ее разведки: сам художник отсутствовал, оставил ее на какое-то время одну, и недалеко было западное окно, улыбающееся осколками битых стекол, как сломанными зубами, через которые виднелось заходящее солнце, изумительно зажатое между верхушкой холма и полот- ном облаков, как выглядывающий Божий глаз, настолько же удивительный и непо- вторимый взгляд, как каждый закат в ее жизни. Итак, еще один дар, два краеугольных элемента сценария «убежать и скрыться»: время и возможность.

Она перекатилась на живот и подползла к стене. Вдруг ей пришло в голову, она больше не ощущает запах мочи, которую использовала для маскировки следов, а в данном случае свою эвакуацию, что было неотъемлемым следствием нахождения без сознания дня или больше. Она была вымыта, ее одежда постирана. И она чувствовала между ног странное, но знакомое присутствие: продукт женской гигиены, слишком длинный и неподходящий для нее, не самый любимая марка. Значит, по меньшей мере, два дня, если это было правильное время ее цикла. Она не могла соединить свои по- следние воспоминания с ее нынешним положением, но неважно как она попала сюда, важнее как выбраться. Позже, смогла встать на колени, подтянуться на подоконнике

и перевести себя в стоячее положение. Начала поворачиваться, уперлась локтем для стабильности и, поднеся пластиковые наручники к осколкам стекла, принялась совер- шать ими движения вперед и назад. Руки. Те скромные придатки без зубов и когтей, обеспечившие то маловероятное доминирование обезьяноподобного гомо сапиенса над другими хищниками. Она представляла руки, что вымыли ее, переодели и засунули в нее тампон, те, что она собирается вырвать из плечевых суставов и, прости Господи, прибить их к входной двери. Возьми же меч: его свет дает веру…

Внезапно наручники соскользнули и ее руки опустились вниз, стекло встрети- ло плоть ее ладоней и отломилось, когда она упала на спину. Больно, но на боль нет