Чейз неожиданно остановился у входа в кухню. Я опустила взгляд и увидела, что из-под стола торчали мужские ноги, одетые в джинсы. Перед тем как я могла увидеть что-нибудь еще, меня снова обхватила тяжелая рука Чейза. Ладонь он поднял к моему лицу, заслоняя мне глаза.

Но я чувствовала запах. Металлический привкус крови. Острый аромат пороха.

И слышала, как задыхался перевозчик, как старался глотнуть воздуха.

Ведомая Чейзом, я сделала шаг вперед. Поскользнулась на чем-то влажном. Постаралась сглотнуть, но горло будто превратилось в наждачку.

Судорожное дыхание мужчины на полу изменилось.

Чейз помедлил. Наклонился. Но не опустил руку, прикрывающую мои глаза.

- Льюисбург... Западная Вир... гиния... два... часа... вторник...

- О Боже, - простонала я. Появившаяся в моем воображении сцена происходящего была так же ужасна, как и само происходящее. Потолок снова скрипнул.

- Чисто! - крикнули сверху.

- Ищите... знак...

Это были последние слова перевозчика. С булькающим звуком он вздохнул, и жизнь покинула его.

Чейз не отпускал меня до тех пор, пока мы не вышли из дома, и даже тогда он продолжал держать мою ладонь. Бегом он потянул меня через пустой задний двор к лесу. К моему облегчению, я снова смогла управлять своими ногами.

- Не оглядывайся, - приказал он, нарушив молчание нашего бегства.

Холодный воздух иглами впивался в мои лоб и шею, по которым текли капли пота. Под ногами похрустывала обледенелая трава. Мы вступили под своды деревьев. Чтобы не отставать от Чейза, мне приходилось бежать. Ни он, ни я не старались смягчить шум от ломаемых нами веток. Я не отрывала глаз от рюкзака на его спине; должно быть, Чейз забрал его, когда мы проходили через кухню. Мой напряженный слух улавливал только звуки леса, смешанные с моим собственным учащенным дыханием. Мои мысли кричали, кричали, кричали.

Перевозчик мертв. Убит.

Маме придется разыскать кого-то другого.

Даже если она уже в Южной Каролине, она не в безопасности. Она больше никогда не будет в безопасности. Как и я.

Я никогда не увижу Бет. Связаться с ней я тоже не смогу: это приведет солдат к ее порогу.

И наконец: это все моя вина. Из-за меня перевозчик мертв, хоть ответственность и не на мне. Но сколько бы я себе этого ни повторяла, я знала, что он никогда бы не оказался в подобной ситуации, если бы не такие, как я.

"Нам говорили, что такие девочки, как ты, опасны", - сказал Чейз после того, как я пыталась убежать. Тогда я не поверила этому, но теперь все поняла.

Я была опасна. Только что, чтобы спасти наши жизни, умер человек, которого я совсем не знала.

Меня охватила требовательная решимость. Если я погибну сейчас, его смерть будет напрасной.

Сфокусироваться. Последние слова перевозчика должны были помочь нам, но новый план был еще более ненадежным, чем предыдущий. Что за знак? Вряд ли пропускные пункты выставляли свое назначение всем на показ. Мы не знали, куда направиться. Не знали, кому можно задавать вопросы. Теперь мы не могли даже вернуться в грузовику - его описали в радиоотчете. У нас были только время и дата, и дата эта неумолимо приближалась.

Я снова увидела ноги перевозчика, неестественно раскинутые в стороны на кухонном полу. Услышала, как он, давясь рыданиями, умолял отпустить его к сыну - к Эндрю. Мой мозг превратил безликого солдата, убившего его, в охранника из реабилитации - Рэндольфа. Затем представшая перед моим мысленным взором сцена переметнулась из кухни в лес школы реформации, и там тем, кто плакал, была я: я плакала по маме. И это мои ноги были раскинуты на полу.

- Эмбер! - Чейз с силой встряхнул меня за плечо. Я вернулась к действительности. Уже стемнело. Я не помнила, как давно мы покинули тот дом. Я потеряла счет времени.

- Если нас поймают, произойдет то же самое, - сказала я, сосредотачиваясь на настоящем. Чейз снова потянул меня за собой и не стал подтверждать или опровергать мое утверждение.

Я с жадностью глотала холодный воздух. Мое сердце билось учащенно от быстрой ходьбы и адреналина.

- Что, если маму поймают?

Ее уже судили. И если она добралась до базы, значит, уже отбыла свое наказание. Будет ли это иметь значение, если ее задержат на пропускном пункте?

Чейз ссутулился, но продолжал быстро идти. Лес становился гуще. За нашими спинами больше не была видна линия домов.

- "Многократное нарушение Статей подлежит разбирательству Верховным судьей Федерального бюро реформации и карается в соответствии с тяжестью этих нарушений", - процитировал Чейз.

- Что означает "карается в соответствии с тяжестью этих нарушений", капитан Дженнингс? - спросила я, и раздраженность в моем голосе пересилила панику.

- Я не капитан. Я был только сержантом.

- Что это значит? - прорычала я.

Целую минуту он не отвечал.

- Это худшее, о чем ты только могла бы подумать. - Его голос был тихим. - Когда не лишним становится поразмыслить о... реальном положении вещей.

Я резко затормозила. После столь долгого времени в движении у меня закружилась голова.

- Не лишним?

Он повернулся ко мне лицом. Выражение его глаз понять было невозможно. Его челюсть слегка дернулась.

- Не лишним? - крикнула я.

- Не шуми, - сделал он мне замечание.

- Ты... - Мой голос дрожал. Я вся тряслась. Мои эмоции, которые до сих пор кипели на медленном огне, забурлили через край. - Как бы неприятно мне ни было это признавать, мне нужна твоя помощь. Если ты скажешь прыгать, я прыгну. Скажешь бежать, я побегу. Только потому, что ты знаешь вещи, узнавать которые сейчас у меня нет времени. Но ты не будешь мне говорить о том, что считаешь не лишним, когда мы говорим о моей матери! Не проходит ни минуты, чтобы я не размышляла о реальном положении вещей!

Он шагнул вперед, схватил меня за плечо и наклонился к моему лицу. Когда он заговорил, его голос звенел от сдерживаемой ярости.

- Хорошо. Но не думала ли ты когда-нибудь, что ты мне не нужна? Что, если меня поймают и я умру так же быстро, как тот бедолага, это будет невероятным везением? Вот реальное положение вещей для меня: пути назад нет. Я рискую своей жизнью, чтобы ты оказалась в безопасности, и всю мою жизнь меня будут за это преследовать.

Я почувствовала, что вся кровь отхлынула от моего лица. Чейз резко выпустил меня, как если бы только что понял, что сжимает мою руку. Я сосредоточилась на его кадыке. Он ходил ходуном, когда Чейз пытался сглотнуть.

Стыд заглушил мою злость. Горячий, отвратительный, выворачивающий меня наизнанку стыд. Я едва не расплавилась от его жара и обнаружила, что не могу оторвать взгляда от глаз Чейза.

- Я... Я не забыла, насколько это для тебя опасно, - осторожно сказала я, старательно сдерживая дрожь в своем голосе.

Чейз пожал плечами. Я не знала, к чему относилось его пренебрежение: к моему извинению или к цене его собственной жизни. В любом случае это заставило меня почувствовать себя еще хуже.

Каким бы жестоким ни был тон Чейза, высказанное предположение о его возможной судьбе было опустошающей истиной. То, что я так сильно повлияла на чью-то жизнь и смерть, показалось мне невозможным; я не могла этого понять. Поэтому я неловко указала туда, куда мы направлялись.

Время шло.

* * *

Мы шли всю ночь и большую часть следующего дня, останавливаясь только по необходимости. Несколько раз Чейз замечал, как я вздрагивала при виде теней, а иногда его глаза темнели: на него накатывало какое-то ужасное воспоминание. Мы не говорили о том, что наблюдали друг за другом. Когда напряжение между нами становилось невыносимым, мы двигались дальше.

Идти было тяжело. Через эти холмы не было проложено троп. Если нам и не приходилось продираться сквозь кусты, то шли мы по грязи или переходили ручьи. Адреналин выветрился из крови, и тела наши устали, а движения стали заторможенными, как у механизмов, которые давно не смазывали.

Мы не обсуждали то, что произошло в доме или что мы наговорили друг другу потом. Эти вещи я закрыла на замок в закоулках своего сознания. Вместо этого я размышляла о том, была ли моя мама в безопасности, и эти мысли вызвали у меня состояние, близкое к истерии, которое продолжалось до тех пор, пока изнеможение наконец не заволокло пеленой мой мозг.