Игра окончена. И, сдается, проиграл он. Ах, Кэти!.. Кажется, новые времена для них никогда не настанут.

Мальком видел, как солдаты повели Ноэля. В нищенских лохмотьях, с повязкой на глазу, Мальком совсем не походил на ассистента врача. Он чувствовал, что петля стягивается и вокруг него, и принял все меры предосторожности. Где же собака? Ее или убили, или обезвредили каким-нибудь другим способом. Иначе пес ни за что бы не покинул Ноэля.

Мальком раздумывал, стоит ли идти искать пса? Ноэль не стал бы просить его рисковать жизнью ради собаки. Черт побери, Мальком никогда особенно и не любил проклятую бестию. Аристотель нужен только своему хозяину. Мальком тяжело вздохнул и двинулся к кузнице.

Аристотель, повизгивая, сильно натянул веревку.

— Хочешь отправиться за хозяином, да? — спросил Мальком. Собака опять тихонько взвизгнула. — Ну что же, можешь, конечно, но, если не возражаешь, я сам тебя доставлю по назначению.

Аристотель замолчал и уставился на Малькома, словно стараясь понять, что ему говорят. Собака никогда не обращала на Малькома особенного внимания и сейчас явно решала, можно или нет ему доверять.

И вдруг Аристотель лизнул ему руку.

— Ну тогда все в порядке, — сказал Мальком.

Он отвязал веревку от столба и вывел собаку на двор, стараясь по-прежнему держаться в тени. Что, черт побери, ему делать с псом? Но если Аристотель будет вести себя тихо, тогда все в порядке.

Времени больше нет. Надо действовать. Надо выбраться из города, известить Вашингтона, а потом родню Ноэля. Надо раздобыть лошадь. Этот чертов дурень, брат Ноэля, улизнул и увел с собой полтюрьмы. Он, Мальком, тоже парень не промах, но ему нужна помощь, а в городе ни одного человека, кому он мог бы доверять. Они с Ноэлем очень хорошо разыграли свои роли, даже слишком хорошо: теперь им не поверят ни повстанцы, ни англичане.

— Иди со мной, Аристотель, — сказал Мальком.

Собака послушно подошла поближе в надежде, что ее сейчас отведут к хозяину. Мальком молча брел по хорошо знакомым улицам, пока не добрался до одного злачного места, куда, как было ему известно, заходят поиграть в карты английские офицеры. Он внимательно оглядел их лошадей и выбрал ту, которая показалась ему самой сильной и резвой.

Он потрепал лошадь по шее и шепотом заговорил с ней, как не раз делал у него на глазах Ноэль. Он, конечно, не такой хороший наездник, как его друг, но твердо усвоил его правило: сначала подружись с лошадью, а уж потом седлай. Лошадь попятилась при виде Аристотеля, но Мальком успокоил ее ласковым поглаживанием. Потом он взял поводья и тихо повел лошадь по улице, посторонившись при виде гурьбы пьяных красномундирников, которые, спотыкаясь, шли навстречу. Мальком нагнулся и погладил тихо заворчавшего Аристотеля, а затем вскочил на лошадь и свистнул собаке, как это делал Ноэль.

Небо услышало молитвы Малькома. Собака послушно пустилась рысцой за лошадью. Все-таки зверь не так уж глуп, как ему казалось. Теперь предстояло просочиться сквозь английские караульные посты и протащить с собой собаку. Мальком снова взмолился богу, чего никогда прежде не делал.

Аннетта стояла у борта «Звездного Всадника». Корабль обогнул мыс. Команда готовилась бросить якорь на побережье Мэриленда. Она плыла домой. Тогда почему она чувствовала себя такой несчастной?

Джон Патрик сдержал обещание. В течение почти трех недель они едва ли обменялись словом. Завидев его, Аннетта уходила с палубы и спускалась в каюту, не желая подвергать себя искушению. Если она теряла голову при виде Джона Патрика, значит, она не должна его видеть.

Неужели это возможно — так любить и так при этом страдать? Но разве сможет она жить с ощущением, что предала все, во что верила раньше?

Во время плавания они видели издали три английских судна. Джону Патрику неизменно удавалось или опередить, или перехитрить их. Рассудок твердил Аннетте, что она должна желать захвата «Звездного Всадника», уничтожения пушек. Но сердце желало совсем иного.

Но в любом случае она могла только стоять и смотреть либо укрываться, словно испуганный ребенок, в своей роскошной каюте. Это было невыносимо. Только попугай Билли скрашивал ее одиночество, но словарный запас его был весьма ограничен. Несмотря на живой интерес, сверкавший в его глазах-бусинках, Аннетта находила мало утешения в том, чтобы рассказывать ему о своих печалях и слушать в ответ одно и то же: «Скверный парень». Говоря откровенно, попугай только расстраивал ее, постоянно напоминая о Джоне Патрике и острове Мартиника.

Сердце у нее разрывалось надвое. Она хотела оставаться верной себе. И сохранить верность своей любви. Но как можно это совместить?!

Она даже не была уверена, что Джон Патрик желает ее, что она вообще ему нужна. Ведь он ни разу не заговаривал о женитьбе, об их общем будущем.

Аннетта все пыталась разобраться в своих противоречивых эмоциях, когда матросы бросили якорь и спустили на воду большую шлюпку. Аннетте очень хотелось увидеться с отцом и, возможно, услышать новости о тетушке Мод и Бетси, узнать, что у них все благополучно. И да, ей очень хотелось попасть домой…

Впрочем, так ли уж хотелось? Или она упорно убеждала себя в этом?

Бойтесь исполнения своих желаний! Во всяком случае, будьте с ними осторожны.

Ее приключения закончились. Все осуществилось. Она почувствовала вкус свободы. Она испытала радость плавания по морям, по сверкающим волнам в ясный солнечный день, радость узнавания новых краев. Но это уже позади. Еще печальнее было сознавать, что чудесные волшебные ощущения любви тоже исчезнут, упоение уйдет в небытие и снова наступят будни. Она опять откроет госпиталь и будет заботиться об отце. Постарается творить добрые дела. Волшебные воспоминания выцветут, наступят угрюмые, безрадостные дни, и так — до самой смерти.

По щеке Аннетты скатилась слеза. Молча подошел Джон Патрик. Она не обернулась — не хотела, чтобы он видел, в каком она отчаянии. Ведь ей следовало бы испытывать восторг. Джон Патрик в конце концов исполнил то, чего она хотела.

— Через неделю вы будете у себя дома, — сказал он тихо.

Но ее дом был здесь. На этом корабле. В Мэриленде. Там, где бы ни был он сам, Джон Патрик. Почему она поняла это только сейчас?!

Аннетта не знала ответа на этот вопрос и молчала.

— Может, вы передумаете? Может, вы хотите остаться в Мэриленде?

Аннетта повернулась и взглянула на Джона Патрика. Взгляд у него был настойчивый, испытующий. Если бы он, так глядя на нее, попросил сейчас прыгнуть в море, кишащее акулами, она бы подчинилась.

Джон Патрик положил руку ей на плечо таким естественным и волнующим жестом, что ее пронзила дрожь.

— А вы там будете? — спросила она и сразу же пожалела, что спросила, при виде того, как глаза его стали непроницаемы.

— Пока война продолжается — нет.

— Ах да, война, — с горечью повторила Аннетта, — глас сирены.

— Нет, милая. Когда-то да, ее зов был как песня сладкоголосых сирен, но сейчас это прошло. Слишком много людей убито, слишком много погубленных жизней. Но я не могу повернуться спиной к тому, во что верю.

Аннетта прислонилась к нему, чувствуя тепло его тела, но дрожь не унималась. Ей хотелось остаться с ним. Господи милосердный, как же ей этого хотелось! Но как она сможет снова и снова глядеть вслед «Звездному Всаднику», зная, что он собирается напасть на английские корабли и убивать английских солдат? Сможет ли она жить в постоянном ожидании, никогда не зная, вернется ли он вообще?

— Тогда я не смогу остаться, — сказала она.

Он коснулся ее волос. Нагнулся и легко поцеловал в губы. А затем повернулся и вышел, снова став капитаном, громко отдающим приказания.

Сердце у Аннетты заколотилось от волнения, когда она переступила порог сазерлендовского дома. Ей хотелось как можно скорее увидеть отца, поэтому Джон Патрик взял двуколку на ферме Тима Уоллеса.