Больше она не потеряет и минуты. И наверстает упущенное.

Сейчас Кэти хотела только чувствовать, не думая ни о чем. Ведь она чуть с ума не сошла, представляя, как все могло быть и чего не случилось в ее жизни. Ноэль на мгновение оторвался от нее, и глаза их встретились. Кэти провела пальцами по морщинам, оставленным на его лице усталостью. Дыхание их участилось, и они теснее прижались друг к другу. Кэти ощущала все его тело, а ее собственное сгорало от желания, которое еще никогда не было удовлетворено полностью.

— Кэти, — произнес он снова, и самый звук ее имени звучал лаской на его губах, которые только что ласкали ее рот, — это ведь глупо.

— Пусть я глупа, — сказала она печально, — но я ждала тебя всю мою жизнь.

Взгляд Ноэля проникал в самое ее сердце.

— Значит, для тебя неважно, что я роялист?

— Да будь ты хоть самим дьяволом во плоти, — прошептала Кэти. Да, ей было все равно. Ведь это Ноэль, больше ей ничего не требуется знать.

Он стал развязывать ленты на ее корсаже, и ей казалось, что естественнее этого ничего быть не может. Внезапно Ноэль остановился.

— Наверное, нам лучше подняться наверх.

— Прекрасная мысль, — ответила Кэти и, придерживая одной рукой корсаж и юбку, другую вложила в его ладонь.

— Я люблю тебя, Кэти, — сказал он позже. В его голосе звучало и удивление, и еще что-то, от чего она вздрогнула.

Кэти попыталась улыбнуться, но это была неудачная попытка. Она любила его, любила так давно. И теперь боялась того, что последует через несколько мгновений. Кэти хотела остановить время и потянулась к Ноэлю, чтобы поцеловать его. Это было ее признание в любви. Губы их стали мягче, неистовость желания несколько утихла, но отчаяние, которое усиливало жажду обладания друг другом, осталось.

Наконец Ноэль оторвался от нее. Сидя на краю постели, он так крепко стиснул ее руку в своей, что, казалось, никакая сила не заставит его разжать ее. Но выражение его лица, тревожное, почти отчаянное, пугало.

— О Кэти, я не хотел, не хотел, чтобы это случилось. Во всяком случае, сейчас.

Она тоже села, забыв о своей наготе.

— Но почему? Мы можем теперь вместе уехать домой.

— Ты уедешь домой, — сказал он. — Если я действительно тебе не безразличен, ты уедешь.

Кэти увидела боль в его глазах, и эта боль пронзила ее, уничтожая радость, которую она только что испытала. Он бы не стал просить ее уехать, если бы не жизненная необходимость. Надо быть непроходимой дурой, чтобы думать иначе.

А если это важно для него, значит, для нее тоже. Теперь она с ним связана неразрывно, и это как долг, как обещание верности и преданности.

— Хорошо, — сказала она. — Я буду ждать тебя дома.

От его улыбки у нее защемило сердце — такая это была благодарная, печальная, сожалеющая улыбка. Ноэль был так красив, так предан тем, кто его любил, и принципам, в которые верил. Если это другие принципы, чем у нее, ну что ж, значит, у него для этого есть свои причины и они, разумеется, благородны.

Ноэль наклонился и поцеловал ее. Это была чистая, сладостная и нежная любовь, которая трогала душу и наполняла жизнь смыслом.

Роджер Гэмбрелл сидел в своем экипаже, не сводя глаз с двухэтажного кирпичного особняка. Он ехал с визитом к миссис Кэнтрелл, когда увидел, что перед домом Тэйлоров остановился фаэтон. Из любопытства он остановился тоже. Из фаэтона вышел доктор Марш, позвонил в дверь и вернулся к своему экипажу вместе с таинственной миссис Кэтрин Кэнтрелл.

Насколько помнится, он впервые видит доктора Марша в обществе женщины. Он часто приглашал его в гости, распространяя приглашение и на особу женского пола, если таковая имеется, но доктор всегда приходил один.

Конечно, миссис Кэнтрелл его родственница. Но их отношения не очень похожи на родственные. Когда он стоял рядом с ними, то ощущал себя в эпицентре бури, хотя оба вели себя сдержанно. И это раздражало майора. Он всегда пользовался у женщин успехом, он знал, что они считают его красавцем. Однако, заглядывая с надеждой в глаза миссис Кэнтрелл, он не встречал в них отклика. Поэтому он был поражен, ощутив страстное притяжение между доктором и его тетушкой.

И Гэмбрелл стал рассуждать. Известно, что Тэйлоры сочувствуют мятежникам, но их терпели постольку, поскольку открыто они своих симпатий не высказывали. А затем его размышления совершили неожиданный вольт в сторону. Тюремщик с Уолнат-стрит показал, что предводитель мятежников, который вывел своих людей из заключения, хромал. Теперь уже всеми это признано, что это не кто иной, как сам Звездный Всадник. А если он хромал, значит, очевидно, был ранен, когда затонула его шхуна, но выздоровел. А это, в свою очередь, означает, что у него был врач.

Доктор Марш мало рассказывал о своей семье. Известно, что она живет в Мэриленде и что в семье произошел раскол, когда доктор принял сторону англичан. Никто никогда не сомневался в политических симпатиях доктора, потому что он был женат на квакерше, а большая часть квакеров осталась верна короне, и родственники его жены в том числе. Мятежники даже сажали его в тюрьму.

И все же…

Роджер решил поинтересоваться подробностями родословной миссис Кэнтрелл и доктора Марша.

Он еще с час наблюдал за домом врача, с каждой минутой раздражаясь все больше. Наконец Гэмбрелл тряхнул вожжами. Да будь он проклят! Не станет он торчать под окнами, как какой-то ушибленный любовью школьник.

Аннетта стояла на палубе «Мэри Энн», опираясь на поручни, и смотрела, как вдали исчезают берега. Она рассчитывала сбежать, когда они бросят якорь в бухте, но ее заперли в каюте.

Она хотела закричать, позвать на помощь, но матросы явно были преданы Джону Патрику душой и телом. Флирт тоже не поможет, да и не умела она строить глазки и хлопать ресницами.

У нее не было другой одежды, кроме платья, в котором ее привезли на корабль. Оно уже стало жестким от морской воды. С волосами тоже дело обстояло не лучшим образом. У нее обветрили щеки, кожа сухая и чуть ли не шершавая. Ничего удивительного, что Джон Патрик едва замечает ее. В эти три дня, проведенные на корабле, он был вежлив, но и только. Он отвел ей капитанскую каюту, удостоверился, что ее регулярно кормят, но в остальном не обращал на нее никакого внимания. А на это она сердилась даже больше, чем на похищение. Второе похищение. Это начинает входить у пирата в очень неприятную привычку.

Аннетта плотнее запахнулась в плащ. Ветер дул холодный, скорее даже леденящий, но она предпочитала мерзнуть. В каюте, несмотря на ее большие размеры, было душно.

Земля окончательно исчезла из виду. Ее поглотило море, а море на горизонте слилось с небом. Корабль на всех парусах резал волны, спеша в более спокойные воды и теплый климат. Во всяком случае, об этом доложил ей пират, когда, постучав в дверь каюты, осведомился, не хочет ли она посмотреть, как они будут отплывать из Мэриленда.

Да, он не ошибся. Аннетта хотела видеть все. Она была уверена, что ей станет грустно, но, напротив, всю ее охватило какое-то странное воодушевление. И, по всей вероятности, Джон Патрик это заметил. Карибы. Одно название чего стоит. Оно заставляло трепетать от волнения. Золотые берега. Бирюзовые волны. И солнце — такое яркое, что вода сияет вокруг бриллиантовым блеском. Аннетта читала об этом в книгах, и ей хотелось убедиться воочию, что так оно и есть на самом деле. Но сейчас она сидела, словно мышь в мышеловке. Так она не желала даже Карибских островов.

Хотя можно быть спокойной за отца. Он в надежных руках. Опасалась она лишь за себя.

Аннетта взглянула на капитанский мостик. Айви ловко справлялся с обязанностями рулевого, но не было в его движениях того изящества, что у капитана. Интересно, неужели Джон Патрик сейчас отдыхает? Такое впечатление, что ему никогда не хочется спать. Но что ей за дело? Проклятый тюремщик!