Прямо над подвязкой ее нога была на удивление скользкой. Уинтер прерывисто вздохнул и погладил выше. Аида была мокрой везде.

– Боже правый! – изумленно прошептал он.

«А ведь я еще ее не касался!»

– О господи, – простонала Аида, будто смутившись. Ее щеки под веснушками заалели.

– Аида, ты… Боже, ты – чудо! – Уинтер поцеловал ее, заглушая невысказанные возражения, и провел рукой до шелкового белья между ног. – Мокрая насквозь, – радостно заметил он, как будто Аида сама не знала. Затем проник под тонкую ткань, жадно лаская скользкую складку во влажных завитках, и принялся за другую. Легко нащупал большим пальцем упругий бутон между ними, сладкий, созревший и напрягающийся от прикосновения.

Аида вскрикнула и изогнулась под рукой Уинтера.

На него нахлынула безумная радость.

– Да, ты была права насчет чувствительности, – прошептал он ей на ушко. – А если я поглажу тебя вот так?

Аида прерывисто задышала, быстро что-то пролепетала и схватила Уинтера за руку. Она изгибалась, чертыхалась, двигала бедрами, пока он тер, обводил кругами, похлопывал, пробовал что-то новое… прислушиваясь к ее реакции, которая выражалась в ритме дыхания, издаваемых звуках и силе хватки.

Но ему хотелось большего.

Невзирая на недовольный стон Аиды, Уинтер на мгновение убрал руку, чтобы устроиться поудобнее, и снял ее шелковые шортики. Золотистые и кружевные, они подходили по цвету к персиковым соскам. Уинтер приподнялся на локте и спустил ее трусики до колен, но потом они зацепились за каблуки туфель. Аида, задыхаясь, смеялась, пока Уинтеру не удалось наконец снять проклятую вещицу.

Но когда он собрался поднять подол платья, Аида села, хлопнула его по руке и испуганно пояснила:

– Нет, я не хочу, чтобы ты видел мои бедра.

– Что? – едва выдавил бутлегер. С таким же успехом она могла признаться, что терпеть не может бекон. Кто же в здравом уме может его не любить? Никто, вот и все. Почему же она не хочет показать ему свои бедра?

– Из-за шрамов, – пояснила Аида.

– Что? – переспросил Уинтер.

– Шрамов от скальпеля. Не хочу, чтобы ты их видел. Пожалуйста, Уинтер.

Боже милостивый! Остались шрамы? Хотя чего удивляться, ведь бог знает, сколько Аида себя резала. Несколько раз за ночь последние пару лет? Конечно, остались шрамы. Но…

– Разве ты замечаешь мой поврежденный глаз? – спросил он.

– Это другое дело, я не готова, чтобы кто-то увидел мое несовершенство.

Уинтер не понимал, почему это его задело, но не собирался все испортить. Он высвободил руки, коснулся внутренней стороны ее бедер, раздвигая ноги, и солгал:

– Я зажмурюсь.

Приподнявшись на локтях, Аида наблюдала, как Уинтер поцеловал ее сначала под одним коленом, потом под другим. Затем совсем рядом с одной подвязкой и с другой. А потом перешел к скользкой покрытой веснушками внутренней стороне бедер.

– Что ты делаешь? – с изумлением спросила Аида.

– Хочу тебя попробовать. – Он опять посмотрел на прекрасную кожу в веснушках, золотисто-рыжие завитки и блестящую розовую плоть. Такая восхитительно влажная – и только для него.

Уинтер снова попытался задрать платье, но Аида упрямо натягивала наряд на бедра.

– Ты… я… никто никогда… – попыталась она пояснить.

Никто и никогда? Даже те два любовника-идиота? Новость безмерно обрадовала. Воодушевленный Уинтер зарылся носом в ее кудряшки и глубоко вдохнул терпкий женский аромат, застонав от удовольствия. Затем не спеша лизнул ее, и Аида закричала. Потом прижался губами и взял в рот нежную набухшую плоть.

Аида опустилась обратно на постель и выдохнула в потолок:

– Боже, да!

Уинтер целовал, посасывал и лизал.

Аида стонала, тяжело дышала и кляла его последними словами.

Но ничего не получилось. Он пробовал медленно и быстро, нежно и пожестче, быстро ласкал языком. Всеми известными ему способами. Аида больше не волновалась и, кажется, наслаждалась происходящим. Во всяком случае, громко стонала и извивалась. И была все такой же невероятно влажной. Большинство женщин, с которыми Магнуссон пробовал этот трюк, без проблем кончали. И вообще, большая часть его любовниц были удовлетворены. Кроме Полины, но сейчас ему вовсе не хотелось о ней думать.

Вспомнив признание Аиды о никудышных бывших любовниках, Уинтер понял, что она не получила удовольствия от тех встреч. А, следовательно, не испытала оргазма. Но она же совершенно не фригидна. Он готов был поспорить на свою жизнь, что Аида – настоящая дикая кошечка.

Женщины разные, ему надо просто направить усилия в нужное русло.

Не отрывая губ, Уинтер скользнул пальцем в лоно. Боже! Она была такой тугой, скользкой и мягкой, как лепесток. Аида резко вздохнула и вскрикнула:

– Боже, да… пожалуйста!

Намного лучше.

Уинтер ласкал ее изнутри, пока Аида не раздвинула ноги шире. Когда же добавил второй палец, она начала дрожать так сильно, что он едва не потерял рассудок. Забывшись, Аида отпустила платье и схватила Уинтера за голову, зарываясь пальцами в волосы. Попыталась притянуть его ближе, потершись о его рот, как будто это могло снять напряжение.

Она стала бесстыдной и беззастенчивой дикаркой.

И принадлежала только ему.

Когда ее бедра оторвались от матраса, Уинтер прижал ладонь к низу ее живота, давая Аиде возможность потереться о руку. Затем согнул пальцы и погладил небольшой губчатый участок кожи внутри, чувствуя, как сильно она напрягла мышцы. Вот оно!

– О, Уинтер. О боже! Уинтер!

«Вот так, то, что надо», – думал бутлегер, опьяненный своей властью.

Аида опустила руки и сжала покрывала. Она была на грани. Уинтер намеренно медлил, дразня и продлевая удовольствие.

На краткое мгновение Аида ошеломленно уставилась на него круглыми глазами.

А затем повернулась, прижавшись щекой к матрасу, и кончила, пронзительно и прерывисто всхлипывая.

Ошеломленная Аида лежала, не в силах пошевелиться, пока Уинтер неспешно целовал ее между грудей, затем повернулась на бок. Бутлегер просунул ногу между ее ног, и она почувствовала твердый горячий возбужденный член у своего бедра. Что-то надо с этим делать… через секунду, когда сможет поднять голову, конечности не будут весить целую тонну, а она сама перестанет растекаться лужицей на матрасе.

Где, во имя господа, Уинтер этому научился? Аида понимала, что люди таким занимались, к примеру, в Древнем Риме. Да и во Франции наверняка. И женщины, позировавшие для порнографических фотографий на открытках Уинтера, точно обожали оказывать такую услугу мужчинам. Но ни одна ее знакомая никогда о таком не рассказывала.

Возможно, ей просто повезло. Очень-очень повезло. Во всяком случае, так думала Аида, глядя на склонившегося над ней Уинтера, на глаз которого залихватски упала прядь черных волос.

– Ты еще здесь? – спросил он.

Аида стиснула его ногу коленями.

– Это значит «да»?

– Да, я просто… – прохрипела медиум.

– Ты просто?…

– Бог мой!

Уинтер улыбнулся, явно собой довольный.

– Тебя… удовлетворять… одно… удовольствие, – ответил, прерываясь на поцелуи.

Аида почувствовала свой вкус на его губах.

– О, я удовлетворена. Никаких сомнений. Я… в восторге.

– Я заметил. Ты очень громко выражала свой восторг.

– Ничего не могла поделать.

– Знаю.

– О боже. Думаешь, кто-то услышал? – прошептала Аида.

– Надеюсь, да, потому что это очко в мою пользу.

Аида обняла его за шею и притянула к себе:

– Вы, сэр, ни разу не джентльмен.

– Разве ты этому не рада?

– Я в восхищении.

Уинтер начал было снова ее целовать, но замер и к чему-то прислушался. Аида тоже услышала шум в коридоре: громкий стук в соседние номера, крики. И тут неожиданно зазвонил телефон рядом с кроватью.

– Какого черта? – проворчал Уинтер, дотянулся до комода и буркнул в трубку: – Что?

Напряженно слушал несколько секунд и закончил разговор без ответа. Затем сжал немаленькую выпуклость в штанах, будто желая от нее избавиться, и выдал тираду ругательств, половина из которых была на шведском.