Гаме изучила оба. Странно, но темный пластик казался деформированным. Цвет местами как будто вихрился, и на самом материале были видны искажения.

— Впечатление такое, что темный пластик плавился. А вот светлый никакому воздействию не подвергался.

— Вот и я так подумал.

— Похоже, это задняя сторона, — сказала она, отрываясь от окуляра. — Светлый пластик должен иметь меньшую температуру плавления, и даже при одинаковой температуре должен обладать меньшей способностью поглощать тепло без деформации, потому что в нем меньше материала, который служил бы теплоотводом.

— Очень хорошо, миссис Траут. Уверены, что не хотите поработать в лаборатории?

— После всего случившегося я, может быть, вообще из нее не выйду.

Доктор улыбнулся, и вокруг глаз проступили сеточки морщинок.

— Вижу, образец ткани вы приберегаете напоследок, — заметила Гаме.

— Потому что он самый интересный.

Она потянулась за образцом.

— Можно?

— Конечно.

Гаме снова приникла к окуляру. Увеличила изображение. Потом еще. Перед ней определенно были какие-то клеточные структуры, вот только выглядели они как-то… не так.

— И что здесь случилось?

— Вы же эксперт по морской биологии, вы мне и скажите.

Гаме подстроила резкость и еще раз рассмотрела образец.

— Клетки справа — это клетки кожи. Выглядят они по большей части нормально. Но вот клетки слева…

— Перед вами двухдюймовый срез человеческого бедра. Клетки справа — поверхностные. Те, что слева, — более глубокие, мышечные.

— Да. Только выглядят странно. Как будто взорвались изнутри.

— Так и есть, — подтвердил доктор Смит. — Чем глубже, тем сильнее разрушения. Самый верхний слой эпидермиса не показывает никаких разрушений.

— Как насчет химического ожога? — спросила Гаме, внимательно рассматривая разрушенные клетки. — Может быть, что-то просочилось, а потом произошла реакция.

— Никаких следов не обнаружено. К тому же любое химическое вещество, достаточно сильное, чтобы натворить вот такое, обязательно разрушило бы и кожу. Вам на руку когда-нибудь попадал сильный отбеливатель?

— Хорошо. Но что еще могло сделать такое?

— Что могло совершить все это? Ответ на этот вопрос нам придется искать самим.

Гаме выпрямилась и посмотрела на Смита.

— Одна причина. Три события.

— Если вы думаете, что здесь что-то одно…

Мысли уже бежали, но не безнадежными кругами, как было в палате, когда она сидела над Полом, а неслись вперед. Гаме почти физически ощущала, как проснулись и вспыхнули, один за другим, как огоньки на темной офисной высотке, синапсы.

— Похоже на термальные повреждения. Но высокая температура или огонь более всего повредили бы поверхностный слой.

— Вот именно. Поэтому-то наш эпидермический слой — это мертвые кожные клетки. Пусть даже тонкий и слабый, он служит скорлупой, удерживающей в организме влагу и не пропускающий постороннее извне.

Она повернулась к микроскопу и еще раз посмотрела на клетки. Мысленно вернулась к пластиковым стружкам под другим микроскопом. Что могло деформировать плотный, тяжелый пластик и при этом не расплавить пластик более легкий; оставить углеродистые следы на металле, как будто его сваривали дуговой сваркой; разорвать изнутри человеческие ткани?

Гаме снова подняла голову от микроскопа.

— Миссис Нордегрун говорила Курту, что у нее были галлюцинации.

Доктор Смит просмотрел записи.

— Она сообщила Остину, что видела звезды перед глазами. Вот ее слова: «Не подумайте, что я рехнулась, но у меня перед глазами как будто взорвался миниатюрный фейерверк. Я решила, что вижу что-то, но, когда зажмурилась, эти искры остались».

— Я читала где-то, что подобное испытывали астронавты. Несколько лет назад, во время полета на «Шаттле», они видели искры, даже когда закрывали глаза.

Смит выпрямился.

— Помните, при каких обстоятельствах это случилось?

Гаме задумалась.

— Они находились на орбите, когда произошла солнечная вспышка. И хотя жилой отсек был защищен обшивкой, некоторые высокоэнергетические лучи все же прошли защиту. При попадании на колбочки и палочки сетчатки эти лучи вызывают неврологические реакции, регистрируемые как искры в глазах.

— То есть это не галлюцинация?

— Нет. Они действительно видели все это, так же, как я вижу вас. Колбочки и палочки глаза передают сигнал в мозг.

Выслушав ее, доктор Смит задумчиво кивнул. Потом поднялся, подошел к микроскопу и еще раз посмотрел на образец.

— Когда я служил в ВВС — вас тогда, наверно, еще и на свете не было, — у нас был такой случай. Во время проверки радара перед одним нашим «Фантомом» шел паренек, почти мальчишка, всего месяц назад прибывший из учебки. Как он там оказался, никто толком не понял. К несчастью, тот самый «Фантом» — мы называли их «дикими ласками» — имел на борту мощный радар, вызывающий помехи на экране противника.

— И что случилось?

— Он вскрикнул, упал на колени, а потом свалился на землю. Командир сразу же выключил радар, мы отнесли парня в лазарет, но он уже был мертв. Странное дело, кожа не была горячей. Его как будто поджарили изнутри. Звучит жутко, но он словно побывал в микроволновке. Я был тогда начинающим врачом, но помню, что, когда рассматривал его ткани под микроскопом, они выглядели почти так же, как эти.

Гаме выдохнула и постаралась прогнать из головы страшную картину и сосредоточиться на научной стороне дела.

— И металл выглядит так, словно к нему применили дуговую сварку.

Доктор кивнул.

— При высокоэнергетических разрядах сопротивление воздуха падает, и между электродами возникает электрический пробой. Именно это и происходит при дуговой сварке.

— Искусственная молния. Вот почему топливо и боеприпасы на базах должны храниться строго определенным образом. Пары бензина могут вспыхнуть даже от статического электрического разряда.

— Отметины на кабеле не очень-то похожи на след статического разряда.

Хобсон Смит снова кивнул. Лицо его заметно помрачнело. Судя по всему, какое-то объяснение случившегося у него сложилось, и Гаме догадывалась, что оно, скорее всего, совпадет с тем, что она собиралась предложить.

— Свет погас. Оборудование отказало, даже аварийный маяк. В противном случае кто-то обязательно услышал бы сигнал бедствия. Жена капитана увидела звезды. Какой-то бедняга поджарился изнутри.

Гаме посмотрела ему в глаза.

— Судно попало под мощный электромагнитный импульс. Для того чтобы причинить те повреждения, которые мы наблюдали, этот импульс должен был быть сверхмощным.

— То, что мы видели, не смогли бы сделать даже тысяча радарных излучателей.

— Тогда это что-то еще более мощное.

Доктор Смит с серьезным видом кивнул.

— Должно быть.

Гаме помолчала, собирая разбегающиеся мысли.

— Можем ли мы рассматривать возможность того, что случившееся объясняется естественными причинами? — спросила она, думая об аномалии, наблюдавшейся в нескольких сотнях миль к востоку, изучением которой занимались Курт и Джо.

— И пираты совершенно случайно оказались на пораженном судне в нужном месте и в нужное время? А потом кто-то случайно попытался вас убить, когда вы попытались выяснить, что произошло?

Конечно нет, подумала Гаме.

— Тогда остается предположить, что это было некое оружие. Нечто настолько мощное, что оно без всякого предупреждения поджарило пятисотфутовое судно.

Смит печально улыбнулся.

— Согласен. Это было оружие. Как будто в мире и без него мало проблем.

Гаме пришло в голову, что скорее это она соглашается с ним, но сейчас это значения не имело.

— Мне нужно поговорить с Дирком.

Доктор кивнул.

— Конечно. А я присмотрю за Полом.

Вашингтон, округ Колумбия,

23 июня

Вид, открывавшийся из офиса Дирка Питта на двадцать девятом этаже штаб-квартиры НУПИ, включал большую часть Вашингтона. Огромное прямоугольное окно позволяло видеть мерцающую полоску Потомака, монументы Линкольна и Вашингтона, а также здание Капитолия, залитого в этот вечер ярким белым светом.