— Соскучился по этому черному поросенку, — говорил унтер-офицер Арбиндер, ласково поглаживая скрюченным пальцем вороненую сталь ствола. — Сейчас мы им покажем, этим большевистским умникам, что значит немецкий десант. Пах-пах-пах-пах-пах! И все. Пленных не надо. Правильно я говорю, малыш? — и он толкнул сидевшего рядом прямо на палубе Кунерта.

— Заткнись!

Арбиндер беззвучно захохотал.

— Уже наложил в штаны, — сообщил он окружающим и, повернувшись к Кунерту, глядя на него своими сразу постекляневшими глазами, сказал, как выдохнул:

— Рядом пойдешь, таракан. У меня не струсишь.

Безостановочно работал эхолот, измеряя глубину. Она все время тревожно уменьшалась.

— Двенадцать метров, одиннадцать метров, десять метров, — бесстрастно докладывал штурманский электрик.

Теперь при осадке линкора в семь и три десятых метра глубина приближалась к критической. А впереди предстояло еще пройти обозначенный на карте скальный порог, где глубина всего девять метров. Руки вахтенного офицера, лежавшие на рукоятках машинного телеграфа, стали мокрыми от волнения. При малейшем соприкосновении с грунтом последует команда «Стоп! Полный назад!». Но вот Больхен и все стоящие в ходовой рубке вздохнули с облегчением. Опасный порог, кажется, позади, глубина снова становится больше. Нос линкора повернут к проливу Вега. В районе мыса Наковальни просматривается часть внутренней гавани.

— Вижу несколько жилых построек и три мачты в бухте! — доложил вахтенный «вороньего гнезда».

— Какие мачты? У русских здесь нет ни военных судов, ни береговых батарей.

Больхен сам поднялся на марсовую площадку, посмотрел в бинокль. Вместо ожидаемого, по данным аэрофотосъемки дирижабля «Граф Цеппелин», маленького самоедного рыбачьего становища его глазам открылась современная гавань, а на материковой стороне — город. В базальтовых скалах вырванные взрывами площадки, у которых построены деревянные причалы, где могут одновременно разгружаться несколько пароходов. Заметно, что русские стремятся еще больше расширить этот порт. Об этом свидетельствовали строительные леса и краны.

Постепенно прекратился так кстати начавшийся снегопад. Теперь в улучшающейся видимости отчетливо обозначались силуэты трех русских пароходов. Два из них стояли у причала, третий — на рейде. Пока все шло великолепно. Впечатление такое, что никто не ждал появления «Адмирала Шеера».

— А ты боялся, Фриц, — весело сказал Больхен, наклоняясь к штурману. — Сейчас нам ничего не должно помешать. Шуман! — обратился он к артиллеристу. — Покажите нам сегодня, на что способны ваши хвастливые мальчики. Дайте парочку залпов и пусть приготовится к высадке десантная группа.

Горны и барабаны вызвали десантников к повисшим на кранбалках и готовым к спуску на воду баркасам. По узким шахтам артиллерийские элеваторы подняли наверх мирно дремавшие до этого в стеллажах артпогребов огромные в триста десять килограммов снаряды главного калибра.

Стоявший на палубе унтер-офицер Арбиндер потянул воздух носом. Из трюма, где находился офицерский камбуз, пахло аппетитно и раздражающе. Это хлебопеки готовили булочки с корицей на завтрак господам офицерам. «Хоть бы выдали вместе со стаканом шнапса по паре булочек», — успел подумать он, как обе башни главного калибра медленно повернули свои жерла и почти одновременно оглушающе выстрелили. Тяжелые снаряды с первого залпа поразили стоявший у причала транспорт.

— Господин каперанг! — радостно доложил Шуман. — Мои мальчики стреляют без промаха.

Два русских парохода, а это были построенный незадолго до войны и переоборудованный в сторожевой корабль «Дежнев» и «Революционер», тоже открыли огонь из своих малокалиберных пушек. Некоторые из их снарядов попали в борт «Адмирала Шеера», но срикошетировали, как орешки, не в силах пробить мощную наклонную броню.

С небольшого расстояния в окуляры дальномеров и стереотрубы Больхен и остальные задраенные в боевой рубке офицеры видели, как снаряды «Адмирала Шеера» разворотили борта обоих русских транспортов, как хлынула в пробоины вода, как суетились на палубах фигурки людей, стремясь погасить пожары. Затем оба парохода поставили густые дымовые завесы. Дым закрыл и большую часть порта, по которой сейчас линкор вел огонь шрапнельными снарядами. Под покровом этой раздираемой ветром завесы пароходы стали уходить в бухту Самолетную.

— Прекратите огонь, Шуман, — приказал Больхен. — Время нам дороже этих развалин. Старший офицер! — обратился он к Буге. — Час икс наступил! Баркасы на воду! Сажать десант!

Ночью двадцать пятого августа начальнику штаба морских операций на Диксоне Николаю Александровичу Еремееву не спалось. Уже вторые сутки его мучила жестокая ангина. Он ворочался на койке, несколько раз вставал, полоскал горло, глотал таблетки, запивая их полуостывшим чаем из большого чайника. В пять часов, окончательно разбитый, с повязанной теплым шарфом шеей, он зажег свет в кабинете, оделся и сел к столу. Вытопленная вчера в полдень печка за ночь остыла и в комнате снова было холодно. Подумал: «Эх, Заполярье, суровая земля! Недаром англичане любят шутить: „У вас на севере великолепный климат, вот только погода могла быть получше“». Из-за этого климата ангины привязываются к нему одна за другой. Он вспомнил конец августа в Ленинграде: мокрый черный асфальт в свете фонарей после еще по-летнему теплого дождя, а на нем, словно приклеенные, первые желтые кленовые листья. А какая в эту пору красота в Павловском парке! Неужели по нему разгуливают сейчас немецкие офицеры?! В это невозможно было поверить. Размышления прервал резкий и неурочный телефонный звонок.

— Слушаю, — шепотом сказал Еремеев, снимая трубку.

— Получена радиограмма с мыса Желания, — докладывал дежурный по приемному радиоцентру.

— Прочтите вслух.

— Напало неприятельское судно. Горим, горим… Много огня, — читал дежурный.

«Ну, началось. Теперь обязательно жди в гости». Еремеев не сомневался, что появившийся в Карском море вражеский рейдер наверняка попытается нанести удар по Диксону. Было бы странным, если бы он оставил без внимания такой лакомый кусок.

Находящийся на важнейшем перекрестке полярных и речных коммуникаций из Баренцева и Белого морей на Дальний Восток и через устья великих рек в центральную Сибирь, остров и порт Диксон занимал особое место в нашей обороне. Еремеев прекрасно помнил его историю. Он был открыт в 1875 году знаменитым шведским мореплавателем и естествоиспытателем Норденшельдом. Сорокатрехлетний моряк на маленькой рыболовной шхуне «Превен» прошел через Югорский Шар в «ледяной погреб», как принято было называть тогда Карское море, добрался до устья Енисея. Затем на речном пароходике поднялся до Енисейска и вернулся по суше домой. Норденшельд был первым человеком, которому удалось пройти морем из Атлантического океана в устье могучей сибирской реки. Денежные средства для его экспедиции предоставил шведский богач Диксон. В его честь был назван порт, а в 1895 году и Кузькин остров переименован в остров Диксон. Норденшельд считал Диксон лучшей гаванью на всем побережье Северной Сибири и предсказывал ей большое будущее для навигации.

Пророчество Норденшельда полностью оправдалось. С началом освоения Северного морского пути на острове и в порту началось большое строительство. В просторной, хорошо защищенной бухте на восточной стороне острова был сооружен современный порт с якорными стоянками для судов, причалы с кранами, многочисленные склады для бункеровки кораблей, мощные приемные и передающие радиостанции, целый комплекс служебных и жилых зданий. Для ведения научных наблюдений, составления синоптических карт и прогнозов ледовой обстановки на острове находилась большая метеостанция, гидрологическая, биологическая, магнитологическая и гидрографическая испытательные станции. На них работали молодые, впоследствии известные всему миру, полярники Сомов, Дралкин, Фролов и другие. С начала войны на острове находился штаб морских операций Западного района Арктики. В большой теплице при свете электрических ламп созревали цветная и кочанная капуста, огурцы, помидоры, редиска. Они украшали стол полярников и совершенно ликвидировали заболевания цингой. Захват и разрушение Диксона противником могли серьезно нарушить, если не парализовать на длительное время, движение конвоев и отдельных судов по трассе Северного морского пути. Предвидя такую опасность, осенью 1941 года на острове установили две двухорудийные батареи: полевую гаубичную для защиты внутренних и внешних рейдов и стотридцатимиллиметровую морскую. Однако ошибочный и опасный вывод, сделанный после навигации 1941 года, что противник и в дальнейшем не рискнет глубоко заходить в наши внутренние полярные воды, сыграл и здесь свою вредную роль. Незадолго до описываемых событий, после неоднократных обстрелов вражескими субмаринами побережья Новой Земли, батареи были демонтированы и поданы на главный причал для погрузки и отправки в губу Белушью. За ними и пришел на Диксон СКР-19, бывший ледокольный пароход «Дежнев».