До сих пор, хотя уже шел второй год войны, тревоги на Диксоне объявлялись только учебные. Здесь не было даже затемнения. Жители были уверены, что сюда, за тысячи километров от аэродромов противника, без риска не вернуться обратно наверняка не смогут добраться его бомбардировщики. Они не знали, да и не могли знать, что месяц назад в обстановке большой секретности в заливе Ольги на востоке Шпицбергена немцы проводили опыты по заправке самолетов «Блом и Фосс» горючим с «дойных коров» — специально оборудованных подводных лодок, прямо в море. Правда, опыты эти из-за организационных неполадок закончились неудачей. Тем более никто из живущих на острове не сомневался, что сюда, в край льдов и туманов, не рискнут войти надводные корабли противника.

И все же, когда около часу дня в наушниках радистов приемного центра тонко запищали торопливые сигналы морзянки, передаваемые радистом «Сибирякова»: «Вижу вспомогательный крейсер неизвестной национальности», Диксон приготовился к обороне. Женщины и дети были срочно эвакуированы в промысловую избу на реке Лемберовой. Банковские документы и ценности вывезены. Створные огни и светящиеся буи погашены. Все население острова и порта было сведено в два отряда народного ополчения. В них вошли все, кто мог носить оружие: служащие радиоцентра, авиапорта, промохотстанции, отделения госбанка, больницы, охотники с ближайших зимовок.

С большим трудом с баржи были сняты уже погруженные туда две стопятидесятидвухмиллиметровые полевые гаубицы. Вокруг них суетились расчеты, стремясь быстро изготовить орудия к бою прямо здесь, на открытом и неподготовленном для стрельбы месте. Командовал батареей высокий, носатый старший лейтенант. У него были белые брови и ресницы, синие глаза, а кисти рук, торчащие из коротких рукавов шинели, напоминали суповые тарелки. В зубах артиллериста постоянно торчали, сменяя друг друга, толстые махорочные цигарки.

— А ну, поднатужились, братья славяне, — весело кричал он, подпирая плечом тяжелую пушку, и его синие глаза от натуги чуть не вылезали из орбит. — Одна знакомая интеллигентка любовно называла меня «громыхало из-под мышки». Вот и мы по фрицам громыхнем из-под мышки, ежели появятся.

Прикрытие Диксона с моря, по замыслу штаба морских операций, должен был осуществлять вооруженный семидесятишестимиллиметровыми орудиями СКР-19. Остальным судам, находившимся на Диксоне, было приказано уйти в Енисейский залив, в район Гальчихи. Однако неожиданно, уже после их ухода из Архангельска пришел транспорт «Кара», груженный двумястамипятьюдесятью тоннами аммонала. Он ошвартовался у южной стенки, а с Енисея спустился пароход «Революционер». Оба судна были вооружены малокалиберными пушками.

Командованию казалось, что все возможное сделано и порт готов к отражению нападения вражеского рейдера. Но прошла тревожная ночь, затем не менее длинный и тревожный день, а «Адмирал Шеер» не появлялся. Посылаемые еще со вчерашнего дня «амбарчики» сначала к месту предполагаемой гибели «Сибирякова», а затем на поиск вражеского рейдера возвращались ни с чем. Было очевидно, что противник затаился и ждет удобного момента для нанесения удара.

Только в начале второго ночи 27 августа, через полтора суток после нападения на «Сибирякова», наблюдатели на северо-западной оконечности острова в негустом тумане разглядели приближающуюся громаду вражеского корабля. Рейдер крался медленно, осторожно лавируя и опасаясь мелей. Он держал курс на пролив Вега. Наблюдатели, а их было четверо, в том числе двое уже немолодых людей из ополченцев, устремились к месту, куда приближался корабль. Взвалив на плечи тяжелый пулемет «Максим», коробки с лентами, то и дело спотыкаясь на скользкой кочковатой земле, глубоко проваливаясь в снежные проталины, они бежали, чтобы успеть занять позицию на берегу и не дать высадиться десанту противника. Последним бежал завхоз больницы Яков Иванович. Это был пожилой человек, известный всему поселку тем, что, снимая трубку телефона, всегда говорил: «Я слушаю вас с огромным вниманием». Сейчас обильный пот, стекавший по лицу, застилал ему глаза, сердце стучало неровно, казалось вот-вот выскочит из груди.

— Не могу, ребята, больше, — едва слышно прошептал он, останавливаясь и садясь прямо в снег. — Передохнуть надо.

Остановились и другие дозорные. Внезапно над их головами со свистом пронесся тяжелый снаряд. Для всех четверых это был звук, которого они прежде никогда не слышали. Инстинктивно они упали на землю. Взрыв был далекий, судя по его направлению, противник обстреливал порт.

— Бегом за мной! — скомандовал, поднимаясь во весь рост, молоденький командир дозора. — Отдохнем на том свете «с огромным вниманием», Яков Иванович. Но Яков Иванович не двигался — он был мертв.

Очевидно, фашисты решили прежде всего потопить корабли, чтобы они не препятствовали высадке десанта. Потому что именно на них они сосредоточили поначалу свой огонь. Тяжелые снаряды рейдера легко пробили корпус «Дежнева» ниже ватерлинии, повредили обе сорокапятки, разбили пулемет ДШК, единственный трехметровый дальномер. За несколько минут на «Дежневе» было убито и ранено двадцать семь человек. Ранен был и заменявший отсутствующего командира старпом. С мостика ему было отчетливо видно, как отскакивали от бронированных бортов рейдера, не причиняя вреда, малокалиберные снаряды «Дежнева». Вода продолжала стремительно врываться через пробоины и трюмы парохода. Он начал угрожающе крениться на левый борт. В этот момент на палубу сторожевого корабля поднялся с рейдового катера его командир. Этот тридцатилетний пижонистый капитан-лейтенант, отчаянный чистюля и придира, пришел на «Дежнев» с «морского охотника».

— Корабль должен быть чист и благоухан, как белье женщины, — любил повторять он боцману.

Прослуживший не один десяток лет на торговых судах, сутулый мрачноватый боцман, который стал старшиной I статьи только после начала войны, дисциплинированно молчал. Но брови его недовольно хмурились, а в глазах появлялось тоскливое выражение. «В женщинах и белье ты, видать, толк знаешь, — можно было прочитать в них. — А вот скажи, как быть, ежели на складах не только белил нету, но даже кузбасслака и шаровой краски?»

Еще вчера командир оставил блистающий чистотой и порядком корабль. По привычке пошутил, сходя на берег. Сказал старпому:

— Полного хода не давать, огня не открывать.

И вот сейчас «Дежнев» представлял собой страшное зрелище: искореженные орудия, пожары, стоны раненых. На корме горел ящик со снарядами. К нему подполз на ощупь, с залитым кровью лицом, наводчик Кацман. Он пытался сбросить ящик за борт. А на носу раненный в обе ноги и спину всегда неунывающий и веселый южанин Геворк Тонунц, лежа на спине, из последних сил подавал комендору снаряды.

— Поджечь на носу и корме дымовые шашки! — с трудом перекрикивая шум, скомандовал командир. — Двадцать градусов вправо. Курс на бухту Самолетную.

Корабль заволокло густым дымом. Под его защитой, скрытый от смертоносных попаданий вражеского линкора, «Дежнев» ушел за мыс и выбросился на мель в спасительной бухте.

Вслед за «Дежневым», ловко маневрируя и используя дымовую завесу, сумел увести поврежденное судно в бухту командир «Революционера». Теперь в порту оставалась только «Кара». В трюмах этого «дидугана», как называли свой пароход моряки, находилось двести пятьдесят тонн взрывчатки. Достаточно было одного попадания и от детонации аммонал мог взорваться, уничтожив не только пароход, но и порт. К счастью, занятый боем с «Дежневым» и «Революционером», рейдер не обращал внимания на «Кару». Пароход стоял, скрытый за причалом, окутанный черным дымом дымовых шашек. Осколки от рвущихся неподалеку снарядов так и обсыпали судно, отчего его старенький корпус вздрагивал, будто от ударов нагайки. Невозмутимый капитан парохода непрерывно курил и молчал. Будь его воля, он бы давно рискнул под покровом дымзавесы уйти к устью Енисея. Но на дважды посланный по семафору запрос ответа не было. Капитан не боялся смерти. Больше всего на свете он боялся быть обвиненным в трусости и паникерстве.