Он работал не спеша. Димити и Зак устраивали перерывы, пили чай, а потом, когда за окном окончательно стемнело, зажгли свет. Но Димити не проявляла ни малейшего нетерпения. Наоборот, под его пристальным взглядом она чувствовала себя спокойно и безмятежно, словно ждать, когда художник закончит работу, было для нее так же естественно, как дышать. Он пытался показать следы красоты, еще различимые на ее морщинистом лице. Передать, что, хоть белки глаз и стали серовато-желтыми, сами глаза все еще были теплыми, карими. Их цвет словно застыл на полпути между зеленым и коричневым. Когда он наконец закончил, руку сводило судорогой и шея болела. Но, едва взглянув на рисунок, он узнал на нем Димити Хэтчер. Вне всяких сомнений, это была она. И этот портрет стал лучшим в его жизни.
– Вы мне покажете? – спросила Димити с мечтательной полуулыбкой. И тихое удовлетворение, которое Зак испытывал от своей работы, сразу растворилось в чувстве тревоги. Вздохнув, он передал лист с рисунком. По лицу Димити пробежали морщинки, выражающие растерянность, рука застыла на полпути ко рту, а затем опустилась вновь на колено. – О-о, – протянула она.
– Конечно, получилось не очень хорошо. Я прошу меня извинить. Уверен, это ничто по сравнению с тем, как вас нарисовал бы Обри…
– Да, – прошептала она тихо. – Но у вас получилось хорошо… Действительно хорошо. Я думала… как, право, глупо… мне казалось, что я увижу себя такой, какой выглядела раньше. На всех тех картинах, репродукции которых вы мне приносили. Что я снова сумею стать красивой.
– Вы красивы. Куда более красивы, чем мне удалось показать на портрете… Вините художника, а не модель, Димити, – заверил ее Зак.
– Но это я. Точь-в-точь. Вы очень талантливы, – сказала она, медленно кивая. Зак улыбнулся, обнадеженный ее вердиктом. – Вы согласитесь принять ужин в качестве платы за этот портрет?
– Вы хотите оставить его себе? – спросил Зак.
– Да, если можно. Собственно, он будет моим последним. Кто еще меня нарисует, прежде чем я умру? – Старушка грустно улыбнулась, но Зак был рад отметить, насколько она изменилась по сравнению с тем, какой он ее увидел сразу после его прихода. Как будто позирование успокоило измученный дух Димити.
– Ну хорошо. Чем мы сегодня полакомимся?
Было уже поздно, когда он наконец простился с ней и поблагодарил за ужин, который состоял из бекона, яиц и зелени. На вопрос, когда он зайдет снова, Зак не ответил. На дворе стояла кромешная тьма, однако он обнаружил, что расплывшийся вокруг зеленоватый сумрак не мешает видеть предметы. Он различал их даже без фонаря. В поле перед постройками Южной фермы виднелись овцы-портлендки, усеявшие весь склон холма. За ними по пятам следовали ягнята. Время от времени Зак слышал, как они блеют – хрипловато и жалобно. Он почувствовал в отношении них нечто вроде привязанности, что-то, почти похожее на гордость. Словно из-за того, что он оказал помощь при окоте и переспал с их хозяйкой, на нем теперь лежала некоторая ответственность за этих крошек. «Это не твои овцы, и она не твоя женщина. Это не твоя жизнь», – сказал Зак себе твердо. Пришло время распрощаться с приятной мечтой, в которой он видел Элис, сидящую за столом на кухне у Ханны с чашкой горячего шоколада в руке. Ему стало ясно, что этого никогда не случится. В его мечте кухня фермерского дома выглядела чистой, опрятной и теплой. Там больше не было курганов из хлама, памятников, воздвигнутых Ханной своей утрате и своему горю. И Зак решительно изгнал эти образы из памяти, мысленно вырезав их ножницами, не боясь пораниться об острые лезвия. Холодный бриз так и норовил проникнуть за ворот, и его посетил внезапный приступ одиночества. Прилетевшая поохотиться сова пронеслась прямо перед ним и быстро пересекла пастбище на своих бесшумных крыльях. Он даже позавидовал ее чувству цели.
Ему вдруг пришло в голову направиться вниз, к скалам. Еще раз попрощаться, насколько он понял. Зак стоял и прислушивался к шуму невидимого моря. Дул резкий ветер, и торопливые удары волн о камни звучали нетерпеливо. Лишь напрягая зрение, он мог видеть их белые пенистые гребни, когда они набегали на берег. Но потом на фоне черноты сверкнул огонек, похожий на блеск драгоценного камня. Зак моргнул и подумал, что ему это привиделось. Но потом свет зажегся снова – чуть выше пляжа, там, где была вода. Нет, не вода, сообразил он, а там, где находится каменный причал. То был тонкий луч, направленный в сторону моря. У Зака перехватило дыхание. Он не мог видеть сам источник света, не мог разглядеть держащую фонарь руку – только тот отблеск на воде, который отбрасывал луч, принизывающий темноту. Но Зак знал, он знал, что там стоит Ханна. Небо заволокли облака, и на нем не было ни звезд, которые осветили бы море, ни луны, которая озарила бы его своим сиянием. Только холодная, суровая тьма, такая удобная для того, чтобы хранить секреты. Это была ночь на вторник.
Прошла минута, затем другая. Холодный ветер распахнул полы куртки Зака и проник под нее. Какая-то сила словно приковала его к месту, и сердце тревожно забилось. А потом загорелся еще один огонь, теперь уже на воде. Огонь приближался к берегу с запада, был ярче и явно представлял собой луч судового прожектора. Он двигался по широкой дуге, опоясывающей заливчик, а затем вошел в него и направился прямо на луч фонаря, медленно и неторопливо, пока не оказался как раз слева от каменного причала. В небольшом пятне света от фонаря Ханны Зак увидел высокого тучного человека, закутанного в дождевик, белый борт суденышка и спасательный круг, покрытый светящейся оранжевой краской. Затем, когда судно подошло к причалу совсем близко и остановилось, свет погас, и ничего больше рассмотреть было нельзя. Зак не тронулся с места и напряг слух. Минуту спустя ветер ненадолго стих, и Зак различил шум двигателя, дающего задний ход, чтобы судно отошло от причала. Потом он уже ничего не слышал.
Мысли Зака неслись скачками, кружились и кувыркались. Необходимость что-нибудь предпринять, как-то отреагировать парализовала его. Он не имел ни малейшего представления, каким образом это можно сделать. Морем явно доставили что-то незаконное. Что-то, подлежащее тайной оплате под покровом ночи, чтобы его провезти в Англию. Суденышком управлял Джеймс Хорн, тогда как Ханна показывала, куда нужно пристать. Что бы ни находилось на борту, оно, несомненно, являлось контрабандой. «Новые портреты Денниса», – подумал Зак. Или они были всего лишь одним из направлений преступного бизнеса? Может, Джеймс с Ханной торговали кое-чем и похуже? Позади него стоял темный «Дозор», из которого не доносилось ни звука, впереди находился невидимый во мраке обрыв. Заку показалось, что весь Блэкноул растворился в ночи или находится где-то далеко. Совсем недавно он думал, что Димити Хэтчер является другом, а Ханна любимой. Что ему удастся сделать Блэкноул известным, написав новую книгу о Чарльзе Обри, совершенно непохожую на все прежние. Но теперь Зак понял, что на самом деле просто принимал желаемое за действительное. С ним немного поиграли, а затем отодвинули в сторону. На него накатила волна гнева, но и ей не удалось смыть боль, которую он испытывал из-за мучительного чувства оставленности. А внизу, в темноте, шипели, набегая на берег, морские волны.
Он зашагал по направлению к деревне, причем так быстро, что запыхался, когда добрался до конца тропинки. Зак торопился, будто стремился к какой-то цели, тогда как на самом деле он понятия не имел, куда идет и что станет делать, когда остановится. Его злость была такой же бесцельной и бессмысленной, как и его нетерпение, которое гнало его все дальше. Но уже в следующий миг и то и другое исчезло, когда он бросил взгляд в конец дороги, ведущей на Южную ферму. Зак остановился и стал смотреть словно завороженный. Три полицейские машины были припаркованы бампер к бамперу, почти вдавившись в живую изгородь. У одной из них мигали проблесковые огни, и двигатель тихо урчал. Некоторые полицейские сидели в машинах, другие стояли на дороге, ожидая команды. В такую темную ночь их темно-синяя форма сливалась с местностью. Они выглядели напряженными, готовыми в любой момент приступить к выполнению задания. Один из полицейских посмотрел на Зака, который стоял как вкопанный посреди дороги. Этот взгляд побудил Зака приблизиться к полицейским, испытывая при этом непонятно откуда взявшееся чувство вины, а затем пройти мимо, стараясь не выдать своего любопытства. Как раз в этот момент в рации раздался шум, и тот полицейский, который обратил на него внимание, наклонил голову к микрофону.
