– Да, – ответила Димити без промедления и только потом задумалась о том, как ей удастся сесть на мула в шерстяной юбке, не нарушив приличий.

Она последовала за Чарльзом, почти переходя на бег, чтобы не отстать от него, когда он шагал по пыльным улицам, все более углубляясь в самое сердце старого Феса. Она то и дело уворачивалась от напирающих на нее со всех сторон людей, двигающихся во всех направлениях, словно медленно ползущие змеи. Все они носили широкие одеяния – серые, светло-бежевые или коричневые. Цвета пустыни, подумала Димити. Казалось, краски камня, песка и осыпавшейся штукатурки каким-то образом просачивались в ткань. Небольшие лавчонки тянулись по обе стороны улицы, и товары, продающиеся в них, как правило, висели на крюках, вбитых прямо в наружные стены, отчего проход становился еще уже. Здесь продавались большие металлические тарелки и кувшины, ткани, огромные пучки сушеных трав, различные кожаные изделия, фонари, корзины, детали каких-то машин и всевозможные устройства непонятного назначения.

– Мы не станем заходить слишком далеко в эту часть города, – сказал ей Чарльз. – Рядом есть местечко, где мы сможем поесть, а один человек, живущий в соседнем доме, одолжит нам мулов на весь остаток дня.

Внезапно раздавшийся шелест крыльев заставил Димити посмотреть вверх. Ярко-белые голуби россыпью поднялись над крышей. За ними наблюдали две высокие женщины, стоящие на балконе, нависшем над улицей. Их кожа была черной, как смола, и на ее фоне украшения, висящие на груди и в ушах, казались еще более яркими, сверкая, как огонь. Димити глазела на них до тех пор, пока не налетела на шедшую навстречу женщину, закутанную с ног до головы, с лицом, завешенным серой тканью, и с ребятишками, уцепившимися за ее подол. На детях были широкие шелковые одежды лимонно-зеленого и буро-красного цветов, прелестные и изысканные, как крылья бабочек. Женщина с закрытым лицом что-то сердито пробормотала, а ее малыши смеялись и хихикали.

Свернув за угол на круто поднимавшуюся вверх мощеную улицу, Чарльз обернулся и сказал:

– Внимательней смотри под ноги. Здесь поблизости работают мясники.

Озадаченная, Димити посмотрела вниз и увидела целую реку ярко-красной крови, которая текла посреди улицы, побулькивая и перекатываясь через булыжники. Димити торопливо перешагнула через нее и встала с краю, наблюдая, как белое перышко, словно лодочка, плывет по течению этого мрачного потока.

– Сколько животных нужно убить, чтобы вылилось столько крови? – спросила она.

– Очень-очень много. Но это не чистая кровь, а разбавленная водой. Мясники ведрами выливают ее из своих лавок, – пояснил Чарльз и бросил на подопечную быстрый взгляд. – Вот уж не думал, что такая охотница, как ты, может быть так чувствительна к виду крови.

– Нет, мистер Обри, меня она вовсе не трогает, – проговорила Димити, качая головой, хотя колени дрожали и к горлу подкатывала тошнота. Ей понравилось, что он назвал ее охотницей. Запах крови был густой и прилипчивый. Она попятилась, сделав осторожный шаг в сторону от потока, и ее каблук за что-то зацепился, так что она чуть не споткнулась. Димити посмотрела вниз, встретилась с невидящим взглядом мертвых глаз козла и в ужасе отпрянула. Она огляделась. На нее смотрели сотни неподвижных глаз. Целая груда отрубленных козлиных голов, из шей которых сочилась красная кровь. Отвисшие губы обнажали прямые мелкие зубы. Старик, стоящий позади этой жуткой кучи, смотрел на нее и смеялся. Димити поспешила следом за Чарльзом. В желудке у нее клокотало.

Место, где они пообедали, было не рестораном, а просто нишей в стене с деревянной загородкой, за которой какая-то старуха раскатывала лепешки и быстро пекла их на железной сковороде, окутанной дымом и жаром. Затем она накладывала в них горстями маслины с кусками омлета, ловко складывала и вручала посетителям. Получил их и Чарльз, после чего предложил сесть напротив лавки на ветхую ступеньку. Они ели лепешки, обжигая губы и отгоняя жужжащих вокруг них брюхастых мух, синих со стальным отливом. Уличный мальчуган, не дожидаясь, когда его попросят, принес им два стакана чая. Чарльз вытер пальцы о брюки перед тем, как их взять, и протянул парнишке монету. Казалось, он чувствовал себя совершенно непринужденно, полностью приспособившись к тому образу жизни, который для Димити был столь чуждым. Она старалась не показывать своего изумления и игнорировать пристальные взгляды арабских мужчин, когда они проходили мимо. Заметив, что арабы обращают внимание на Димити, Чарльз сказал:

– Не ходи здесь одна, Мици, ладно? Вообще-то, Фес довольно безопасен, однако в старом городе легко заблудиться. Это случилось со мной во время моего первого приезда. Однажды мне понадобилось четыре часа, чтобы выбраться! Наконец я встретил вьючного мула и последовал за ним. К счастью, он вывел меня к одним из ворот, и уже оттуда я нашел правильную дорогу. Так что будет лучше, если ты не станешь далеко от меня отходить.

– Хорошо, я никуда не уйду, – пообещала она.

Чарльз откусил кусок лепешки и некоторое время жевал его с задумчивым видом.

– У меня в голове рождается картина. Я вижу ее не совсем четко, но думаю, что изображу на ней пустыню, не город… в общем, нужно еще подумать. Пока ты здесь, тебе просто необходимо увидеть чаны, в которых дубят кожу. Они воистину поразительны. Хотя, думаю, смотреть на них не следует сразу после обеда, дух от них идет сильный, – добавил он с улыбкой.

Димити кивнула. Она согласилась бы на все, что предложил бы ей Чарльз.

Седла мулов были из грубой розоватой кожи с резким запахом, смешивающимся с запахом пота самих животных. Чарльз долго вел на французском языке переговоры с хозяином и в конце концов передал ему несколько монет с видом человека, который знает, что его ограбили. И только после того, как они отъехали достаточно далеко, он подмигнул Димити и шепнул, что сделка получилась выгодная. Прежде чем сесть на мула, Димити пришлось заткнуть юбку за пояс, и ей дали шерстяное одеяло, чтобы прикрыть ноги и таким образом соблюсти правила приличия. Она завязала его сзади узлом, и получилось нечто вроде огромного фартука из жесткой ткани, которая колола кожу и натирала колени. Уже через несколько сотен ярдов жесткое седло стало впиваться в тело и причинять ужасную боль, но мул покорно следовал за мулом Чарльза, и ей приходилось терпеть.

Невзирая на жуткую жару, они час или больше ехали по дороге, идущей все время вверх, поднимаясь на скалистый холм к северу от города. Наконец Димити увидела впереди приземистые зубчатые остатки зданий, которые, как она догадалась, и являлись целью их путешествия. Пот тек по спине, и она качалась в седле, чувствуя, как солнце обжигает лицо. На Чарльзе была шляпа с широкими полями, и ей тоже хотелось бы иметь что-нибудь в этом роде. Волосы прилипли к затылку, и Димити мечтала о том, чтобы нырнуть в море у причала в Танжере и ощутить, как прохладная бирюзовая вода сомкнется над головой. В течение продолжительного времени единственными звуками, которые она слышала, были цоканье копыт мулов по каменистой дороге, скрип седел и завывания ветра. Уже почти добравшись до вершины, они поехали еще медленнее, пробираясь по полю, усеянному козлиными шкурами, расправленными и растянутыми на колышках, сохнущими под палящими лучами солнца. Они были окрашены в ярко-красный, ярко-синий и ярко-зеленый цвета, словно лепестки, упавшие с какого-то огромного цветка. Пораженная Димити рассматривала каждую из шкур, пока мул пробирался меж ними.

Когда наконец всадники добрались до подножия высокой полуразрушенной каменной гробницы, Чарльз слез с мула, сделал большой глоток из бутыли с водой, а затем передал ее Димити.

– Ах, черт побери! Твое лицо обгорело! У тебя что, нет шляпы? – воскликнул он.

Димити покачала головой, в которой начала пробуждаться тупая боль. Полученные солнечные ожоги ее не тревожили: ведь она отпила из бутылки, горлышка которой только что коснулись губы Чарльза.