– Пожалуй, летом в Блэкноуле случаются ночи, когда звезд на небе можно увидеть не меньше. Но там оно никогда не бывает таким черным, да и звезды там более тусклые, – проговорила Димити. – А что, когда стемнеет, здесь становится прохладней?
– Да, к рассвету жара спадет, а в пустыне вообще станет холодно. Но в городе будет тепло еще долгое время после того, как солнце сядет. Здания удерживают дневной жар, – пояснила Делфина. Димити посмотрела вниз, на узкие улочки, и почти увидела, как там лежит горячий воздух, толстый и ленивый, как перекормленная собака. Внезапно она почувствовала себя такой усталой, что едва могла стоять, и ей пришлось опереться на перила, чтобы не упасть. – С тобой все в порядке? – спросила Делфина. – Ты сегодня выпила достаточно воды?
– Я… не знаю.
– Здесь нужно много пить, даже если не чувствуешь жажды. Иначе от жары можно упасть в обморок. Пойду принесу тебе питье.
– Принеси и мне, Делфина! – крикнула Элоди, все еще стоя вниз головой.
Девочки не спали еще долго. Элоди и Димити с восторгом слушали страшные рассказы Делфины о белых марокканских работорговцах, которые похищают европейцев и заставляют работать, пока те не умрут, строя дворцы, дороги и даже целые города. А еще они похищают европеек и заставляют их становиться женами жирных, уродливых султанов. Бедняжки до самой смерти живут в гаремах, откуда им никогда не позволяется выходить. Обе сестры в конце концов заснули, но Димити, несмотря на усталость, бодрствовала – даже после того, как весь дом совершенно затих. Она оставалась у окна и сжимала теплый камень перил, глубоко вдыхая ночной воздух, пытаясь вычленить из его теплого, терпкого благоухания отдельные запахи.
В нем явно ощущались розы, и жасмин тоже. А еще смолистый аромат кипарисов, очень похожий на запах искривленных под напором морских ветров сосен Дорсета, но все-таки иной. Когда тянул ветерок, с ним прилетал насыщенный травяной аромат, напоминающий запах шалфея или розмарина, а еще в его дуновениях ощущалась также вонь от пота животных и навоза. И от сточных канав тоже. Она хорошо помнила этот запах уборной: сладковатый, возникающий лишь время от времени. Иногда доносился острый запах, напоминающий запахи кожи и мяса, происхождение которого она не могла угадать, и железистый запах, очень похожий на запах крови, от которого ей становилось не по себе, а также жгучий запах пряностей, отчасти знакомый по приправленной ими пище, которую путешественники ели вечером, и по пастилье, которую Селеста часто готовила в «Литтлкомбе». А помимо всех этих новых для нее запахов сразу обращало на себя внимание поразительное отсутствие соленого дыхания моря. Мысль о «Литтлкомбе» и о Блэкноуле заставила Димити вздрогнуть, и она заметила, что они показались ей очень далекими. Словно вся ее жизнь до сих пор была лишь сном, который теперь быстро улетучивался из памяти, как это происходит со всеми снами вскоре после пробуждения. Это было совершенно новое существование, в котором мерные удары морских волн, так похожие на биение сердца, больше не привязывали ее к себе, словно пасущуюся козу к колышку, не держали в ловушке, принуждая жить в такт с ними. Настала новая жизнь, в которой она была свободна, в которой она казалась незнакомой самой себе и совершенно другой. Димити стискивала руками каменные перила, чувствовала невероятнее счастье и сомневалась, что сможет его выдержать.
Утром, после завтрака, Селеста принарядила дочерей, чтобы нанести визит в дом родителей, находящийся за стенами Феса-эль-Бали на одной из улиц Феса эль-Джид, несколько более просторных. Она расчесала им волосы и аккуратно заколола своими проворными, быстрыми пальцами, а также одернула на них хлопковые юбки и блузки, чтобы те сидели поизящней. Димити посмотрела на свой собственный наряд, все ту же потрепанную юбку из грубой шерстяной ткани, которую часто носила дома, и смущенно разгладила ее ладонями, проведя сверху вниз.
– Я нормально выгляжу, когда одета вот так? – спросила она с тревогой.
Селеста посмотрела на нее, нахмурившись, но потом Димити прочла во взгляде марокканки, что та наконец поняла, в чем дело.
– Ах да, Мици! Прости, но к родителям я пойду только с моими дочерьми. Прошло больше года с тех пор, как я в последний раз видела их… После такого долгого перерыва на первую встречу мы должны пойти одни. Понимаешь? – Она подошла к Димити, положила ей руки на плечи и пристально на нее посмотрела. Димити кивнула, и в горле у нее внезапно появился ком. – Молодец. Чарльз ушел на прогулку, но я уверена, что когда он вернется, то захочет сделать какие-нибудь наброски. Мы вернемся… Не знаю, когда именно. Это зависит от… Как бы то ни было, увидимся позже. – Она повела дочерей к двери, и каждая из них, проходя мимо Димити, одарила ее улыбкой: Делфина – извиняющейся, Элоди – бессердечной. Уже стоя в дверях, Селеста оглянулась и посмотрела на Димити. – Твоя шерстяная одежда здесь не годится. В ней тебе будет слишком жарко. Когда мы вернемся, я найду для тебя что-нибудь полегче. – Она кивнула, как бы подтверждая данное обещание, и скрылась из виду.
Оставшись в одиночестве, Димити обхватила себя руками и постаралась преодолеть нахлынувшую на нее волну беспокойства. Она никак не могла решить, оставаться ей в комнате или выйти из нее, не зная, как правильно поступить, и не имея понятия, какие здесь существуют правила. Димити вышла на лестничную площадку и посмотрела вниз, во двор, где тихо журчал фонтан и все тот же кудрявый парень подметал пол жестким веником. До нее доносилось эхо приглушенных голосов. Слова сливались с журчанием воды, превращаясь в монотонный непонятный звук. Она обошла по кругу террасу, на которую выходили двери комнат, дивясь узорчатым изразцам и деревянной резьбе, любуясь двором посреди дома, а также небом над головой, чистым и синим. Димити никогда не видела такого прекрасного здания, не говоря уже о том, чтобы находиться внутри, а тем более жить в нем. В конце концов она набралась храбрости, чтобы спуститься вниз, но когда добралась до первого этажа, то увидела, что входная дверь закрыта. Убедившись, что поблизости никого нет, Димити подошла и подергала ручку, но дверь не поддавалась. Внезапно паренек-слуга появился рядом с ней и затараторил что-то, показывая очень белые зубы, которые выделялись на темном лице. Димити сделала шаг назад, и ее плечи коснулись двери. Мальчик улыбнулся и заговорил снова, на этот раз произнося нечто, имеющее куда более обычное, почти знакомое звучание. Это напоминало французскую речь, которую она иногда слышала от Чарльза и Селесты. Но хоть теперь Димити и различала отдельные слова, она все равно понятия не имела, что они значат. Девушка отскочила от паренька в сторону, затем повернулась и убежала обратно, вверх по лестнице.
После этого Димити провела несколько часов в полудреме на своем низком матрасе. Она просыпалась, глядела на потолок, опять засыпала и погружалась в один и тот же сон, в котором оказывалась затерянной среди огромных безводных пространств, которые они пересекли накануне, и ощущала, как ветер превращает ее в песок и развеивает по пустыне – песчинка за песчинкой. Шаги за дверью и внезапный стук разбудили Димити. Вошел Чарльз, даже еще раньше, чем девушка успела отозваться. Его нос и скулы слегка обгорели на солнце, волосы были мокрыми от пота и взъерошенными ветром. Димити вскочила на ноги, откинула назад волосы и постаралась собрать расползающиеся мысли. Она чувствовала головокружение и не могла точно сказать, оттого ли это происходит, что она слишком резко встала, или оттого, что на нее так сильно подействовал его вид.
– Мици! Почему ты здесь и одна?
– Все ушли к родителям Селесты, а я не могла пойти, потому что не являюсь членом семьи, – проговорила Димити, протирая заспанные глаза.
– Что ж, зря они оставили тебя здесь вот так, одну. Это несправедливо. Пойдем. Ты хочешь есть? Я собирался перекусить, а потом нанять мула и поехать к гробницам Меринидов[88], находящимся высоко над городом. Хотела бы ты отправиться туда вместе со мной?
