— Яан Ваппер, — сказал чиновник серьезно и наставительно. — Я от души советую тебе немедленно признать свою вину — это облегчит твою участь. Уверяю тебя — мне все известно: твои арестованные приятели во всем признались.
— Это неправда! — хрипло крикнул Яан. — Нет у меня приятелей, и никогда я не крал. Оставьте меня в покое, я честный человек, на меня никто никогда не указывал пальцем…
— Ах, вот как, сынок! — вмешался Андрес. Ему давно уже хотелось заговорить, но он сдерживался из уважения к начальству. — Ах, ты, значит, честный, ничем не запятнанный человек, однако завел горячую дружбу с известными мошенниками — Каарелем Холостильщиком и Юханом Мельбергом…
Он хотел продолжать, но помощник уездного начальника взглядом остановил его: одно лишнее слово несведущего человека могло испортить все дело.
— Яан Ваппер, — вновь обратился он к допрашиваемому, — напрасно ты отпираешься. В ночь на позапрошлое воскресенье тебя видели далеко от дома, у меня есть на то свидетели. Что ты на это скажешь?
— Я был дома!
— А ты, Кай Ваппер? Скажи правду! Ответь еще раз, где был твой сын в ту ночь?
Женщина уже успела прийти в себя. Решительность, с которой защищал себя Яан, как видно, разогрела кровь в ее жилах. Она сказала:
— Ваше благородие, если мой сын говорит, что был дома, значит, он был дома. Яан не врет.
Андрес и урядник зло усмехнулись.
— Я тебя спрашиваю, был твой сын дома или нет? — повторил внушительно начальник.
— Он был дома.
Когда допрос был занесен в протокол, начальник приказал приступить к обыску.
Весь жалкий скарб, весь хлам, который находился в лачуге, чулане, хлеву и на чердаке, разворотили и тщательно осмотрели. Перебрали даже прокопченную кровельную солому. Заглянули в картофельные ямы. Особенно большое усердие проявил при обыске волостной старшина. Он умудрялся находить все новые закоулки и щели, на которые и указывал чиновникам. Но, к его великому изумлению, ничего подозрительного обнаружить не удалось. Это казалось просто чудом. Лицо Андреса все больше вытягивалось, в выпученных глазах отражалась досада.
Обыск окончился ничем — ни в одежде бобылей, ни в их лачуге не нашли ни денег, ни чего-либо другого.
Несмотря на это, помощник уездного начальника, как видно, решил, что у него имеется достаточно улик против юноши; он объявил Яана Ваппера арестованным и велел отвести его в волостное правление.
Пока тянулся обыск, на Яана нашло какое-то холодное отупение. Приказ чиновника он встретил с безмолвным спокойствием. А несчастная мать принялась голосить. Когда в сопровождении урядника и десятского сын пошел из избы, Кай схватила его за руки и с отчаянными рыданиями стала тащить к себе.
— Тебя ведут в тюрьму! — вопила она. — Что будет с нами, несчастными, — со мной, с детьми! Ваше благородие, не сажайте моего сына в тюрьму, он наш кормилец! У нас нет ни крошки хлеба, ни копейки денег, мы с голоду помрем…
Теперь и у сына показались на глазах слезы. Он обнял узкие, острые плечи матери и, стараясь утешить ее, стал гладить по волосам и по лицу.
— Успокойся, — сказал он. — Я скоро вернусь. Не говори детям, что меня арестовали…
Они вышли из лачуги и повернули на улицу, ведущую к волостному правлению, а Кай все еще продолжала ковылять за ними, плача и умоляя отпустить сына, словно все еще надеялась, что их только испытывают и что сына ее освободят. Только после того, как чиновник прикрикнул на нее, она отстала. Воротившись домой, Кай села на пороге и горько заплакала.
Там, где проводили арестованного, люди выбегали из домов и лачуг и останавливались в воротах, с любопытством тараща глаза.
— Кого это редут?
— Гляди-ка, вельяотский Яан!
— Что он наделал?
— Да украл, наверное, что ж еще… На что он жил-то всю зиму? Надо ведь мать кормить, сестру с братом, да и болезни в доме не переводились…
— Это верно, до точки дошел. Все давно продал — и корову, и овец, и поросенка…
— Чей же это он амбар очистил?
— Узнаем!
Какая-то девушка, смеясь, крикнула:
— Вот потеха-то! Тесть повел зятя в кутузку!
— Да! — подхватила другая. — Гляди-ка, святой старик так и сияет от радости! Бедная Анни! Каково ей будет, когда узнает об этом…
— Сейчас и узнает — ведь они мимо хутора Виргу пройдут… Давай побежим за ними!
И обе девушки бросились догонять шедших по улице.
Их надежда сбылась: Анни увидела, как Яана ведут в тюрьму. Она стояла в воротах своего дома, когда те подходили, стояла и ждала. Девушка не испугалась и не застыдилась. За ее спиной, разинув рты, выстроились любопытные парни и девушки.
Андрес, казалось, должен был бы радоваться, что дочь своими глазами видит арестованного Яана. Однако, поравнявшись с ней, старик нахмурился и сказал сердито:
— Ты что — другого места не нашла? Чего в воротах стоишь? Постыдилась бы!
— Я могу стоять, где мне хочется, — ответила непокорная дочь.
Она держалась совершенно спокойно. Правда, щеки ее были бледны и глаза лихорадочно блестели, но больше ни в чем не выражалось ее душевное состояние. Она старалась увидеть лицо Яана. Тот шел с опущенной головой. Как видно, он и не замечал, что его ведут мимо Виргу. Но вдруг он поднял глаза, увидел хутор, Анни у ворот — и невольно остановился. Их взгляды встретились. Яан закрыл лицо руками и зашагал дальше…
Анни стояла, прислонившись к воротам. Она словно не замечала девушек, которые оживленно болтали и толкались, не видела сопровождавших Яана чиновников, — устремив глаза в пустоту, она была глубоко погружена в свои мысли. Когда шествие приблизилось, Анни поплотнее укуталась в шерстяной платок и пошла вдоль улицы в ту сторону, откуда пришли полицейские.
Она направилась к лачуге Вельяотса.
Измученная мать выбежала ей навстречу, прижала руки девушки к своему лицу и зарыдала.
— В тюрьму! — всхлипнула она. — Моего сына в тюрьму!
Анни, как ребенка, повела ее за руку в дом.
— Ведь у вас ничего не нашли, — сказала она после того, как ей удалось немного успокоить Кай.
— Ни зернышка, ни пылинки, а все-таки увели его!
— И не сказали — почему?
— Их благородие сказал, будто Яан ограбил купца из Пийвамяэ. Это наш-то Яан — вор!
Анни с улыбкой покачала головой.
— Мало ли что можно наговорить! А что Яан ответил?
— Что он ответил? Он сказал, что никого не грабил.
— Само собой ясно. А какие у них были улики против Яана?
— Их благородие сказал, будто бы в ночь на позапрошлое воскресенье Яана видели на улице и что какие-то его приятели во всем признались.
— Так. А Яан?
— Яан сказал, что он был дома, и я это подтвердила. А приятелей у него никаких нет, сказал еще Яан.
— Значит, он был дома?
— Да, видишь ли, доченька, этого я не помню, — ответила Кай испуганным шепотом. — Мне кажется, будто в ночь на позапрошлое воскресенье он и впрямь уходил из дому. Он ушел после полудня и сказал, что, может быть, вернется поздно — далеко идти. Где-то, мол, сдается бобыльская лачуга… Но если Яан говорит, что был дома, может быть, я ошиблась.
Анни задумалась.
— Что бы там ни было, — сказала она, — в грабеже он все-таки не участвовал. Если его и не было дома, а он сказал, что был, значит, так и надо было сказать. А вернее всего, что ты, бедняжка, просто забыла — он и вправду был дома.
Тогда Кай рассказала ей о ране на руке сына и о том, какие странные догадки высказал по этому поводу полицейский начальник.
А ведь она хорошо знает, что Яана укусила собака Лутса: воротившись домой, он сразу рассказал ей об этом и попросил перевязать руку.
Но и это известие не поколебало спокойствие Анни. Она продолжала утешать и уговаривать бедную мать.
— Вот увидишь, — почти весело сказала девушка, — он скоро вернется и подымет их всех на смех. Не грусти, не плачь! Я знаю Яана.
По тону девушки было ясно, что она не просто говорит слова утешения, а сама твердо и непоколебимо верит в сказанное. Самая мысль о том, что Яан может оказаться замешанным в воровстве, казалась ей нелепой. В ее душе не было места таким подозрениям. И поэтому она даже не старалась вдуматься в то, что произошло. Она могла смело утверждать, что хорошо знает Яана. Они выросли вместе, она столько раз имела возможность заглянуть в его чистую, честную душу. Она не помнит ни одного случая, ни одного слова или поступка Яана, которые можно было бы назвать злыми плевелами в добрых всходах его души.
