Приезжавшие в Бостон англичане сразу определяли, что это город провинциальный, потому что он слишком рано просыпается. Всего лишь через час после восхода солнца пастухи, пригнавшие коров на общественный выгон, ссорились с чабанами, которые уже давно пасли там овец. По узким улочкам города разъезжали верхом торговцы, корабельные агенты, адвокаты и дельцы, торопясь на встречи и заседания, от которых зависела деловая жизнь города, и не умолкал стук копыт по мощенным булыжником мостовым. Домохозяйки и служанки уже шли домой, закупив на весь день мяса и рыбы, овощей и прочих продуктов, которых вдоволь было на городских рынках. Открывались эти рынки еще затемно.

В гавани, которая как на ладони была видна с вершины Бикон-Хилл, готовились к отплытию корабли, а рыбаки уже возвращались с уловом. Городские проститутки, размалеванные и ярко одетые, бродили по улицам в поисках клиентов, а констебли с дубинками по двое патрулировали свои районы, заходили в банки, гостиницы, таверны, следили за порядком.

Члены ассамблеи, главного законодательного органа колонии, уже собрались в новом, недавно построенном кирпичном здании, чтобы в течение дня обсудить вопросы войны, мира и налогообложения. А в красивом, обшитом белыми досками особняке, который называли дом губернатора, в кабинете на втором этаже проходила встреча, имевшая огромное значение для будущего всех английских колоний.

Румяный, широколицый губернатор Уильям Шерли в длинном парике и мундире с серебряными пуговицами сидел за дубовым столом. Он говорил уже более получаса, но так и не нашел слов, чтобы поколебать невозмутимое спокойствие молодого индейца сенека, сидевшего напротив.

Губернатор взглянул на полковника Эндрю Уилсона, который скрывал напряжение под маской безмятежности, и вдруг его осенило. Он поднялся, прошел через весь кабинет и указал пальцем на портрет короля Вильгельма III, незадолго до этого полученный из Англии.

– Это, – объявил губернатор, – великий сахем англичан.

Ренно про себя подумал, что англичане умеют рисовать так, словно это и не рисунок, а отражение человеческого лица в ровной глади озера.

– Что ты думаешь о нем? – Ренно пожал плечами:

– Я не могу ничего сказать, пока не встречусь с ним.

– Он хороший, честный человек. – Шерли счел бесполезным рассказывать молодому воину, что Вильгельм был принцем Оранским, правителем Нидерландов, и что он взошел на английский престол вместе со своей женой, Марией, дочерью английского короля Якова II[7] , когда тот был низложен. Вильгельм слыл трезвомыслящим, трудолюбивым человеком, но он не был англичанином по рождению и потому мало заботился о судьбе английских колоний в Новом Свете. – Он так же мало знает об индейцах, как вы о нем. Он никогда не бывал в Бостоне, Нью-Йорке или форте Спрингфилд, поэтому ему трудно понять наши проблемы.

– Мы с Джефри будем говорить с ним и расскажем ему все, – ответил Ренно.

Шерли снова взглянул на полковника Уилсона. Губернатору не хотелось объяснять молодому человеку, что, возможно, пройдет много недель, прежде чем они получат аудиенцию у короля Вильгельма. Он решил промолчать, чтобы не расстраивать посланника.

Тут в разговор вмешался полковник Уилсон:

– У меня в Лондоне есть родственники, члены совета при Вильгельме. Они помогут Ренно.

Губернатор повернулся к Джефри Уилсону:

– Есть некоторые факты, усложняющие вашу задачу. Король Франции Людовик настоящий фанатик. Он аннулировал Нантский эдикт, по которому французским протестантам гарантировалась свобода вероисповедания. С тех пор как вышел в свет декрет о веротерпимости, разрешающий въезд в британские владения нонконформистским протестантам, в Массачусетс сотнями хлынули так называемые гугеноты. Мы думаем, что в ближайшие годы их число возрастет до нескольких тысяч. Вильгельм очень обеспокоен преследованием протестантов во Франции. Нам известно, что он даже подумывает о священной войне против Людовика. Как человек, проживший большую часть жизни в Европе, он ограничивает свои помыслы лишь Старым Светом. Никому пока не удалось убедить его, что ставки по эту сторону Атлантики не менее высоки.

– Мы сделаем все, что в наших силах, ваше превосходительство, – ответил Джефри.

– От вас нужно не это, – продолжал губернатор.– У нас есть могущественные друзья при дворе, которые все объяснят Вильгельму, стоит только привлечь его внимание. Мы снабдим вас рекомендательными письмами ко многим государственным деятелям, они тоже помогут вам. Главное, что должен сделать Ренно, это не говорить, а привлечь внимание короля.

Полковник Уилсон кивнул:

– Я говорил тебе то же самое, сын. Устройте небольшое представление, и Вильгельм выслушает вас. Все остальное – пустая трата времени.

Джефри кивнул в знак согласия.

Ренно понял лишь часть разговора. Он считал вполне естественным, что великий сахем англичан с удовольствием примет у себя сына великого сахема ирокезов.

Губернатор проводил их до двери своего кабинета, пожал руки обоим молодым людям и сказал:

– Желаю удачи. От вас зависит будущее английских колоний в Америке. Если вам не удастся добиться цели, в этом кабинете обоснуется губернатор Новой Франции.

Из дома губернатора они отправились на набережную. Там полковник Уилсон показал Ренно их корабль. Корабль стоял на якоре.

Белый индеец в изумлении разглядывал судно, в несколько раз превосходившее самый большой из длинных домов сенека. Интересно, как такая махина удерживается на плаву? Друзья говорили ему, что корабль надежен, опасаться нечего, а друзьям надо верить.

На лодку уже погрузили их сундуки и коробки с провизией, которые заказал полковник. Теперь настало время подняться на борт им самим. Эндрю Уилсон обнял сына, потом Ренно. Он редко давал волю эмоциям и на прощание сказал хриплым голосом:

– Да пребудет с вами Бог.

На веслах сидели четверо матросов. Лодка быстро лавировала между другими судами, направляясь к «Элизабет Луизе». Это был бриг водоизмещением около трех тысяч тонн, и его трюмы были заполнены лесом и пушниной – теми товарами, которые больше всего ценились в Англии.