В этот последний свой петербургский период Крестовский дружил с писателями А.Н. Майковым, В.И. Немировичем-Данченко, Г.Н. Данилевским, Н.Ф. Соловьевым, В.Н. Мещерским, И.Ф. Горбуновым, С.С. Татищевым, М.Н. Розенгеймом. Жил он широко и еженедельно устраивал вечера. В то же время он часто бывал у принца А.П. Ольденбургского, где принимал участие в литературных вечерах, читал отрывки из своих произведений.

Семейная жизнь его во втором браке была очень счастлива, и он нашел в своей супруге и новой семье то, к чему давно стремился — душевное спокойствие и новую цель жизни.

Летом 1892 года варшавским генерал-губернатором И.В. Гурко, знавшим В. В. Крестовского со времен войны 1877–1878 гг., ему было предложено занять вакантное место редактора «Варшавского дневника». Русский печатный орган на западных окраинах России представлял в то время русскую общественную мысль среди населения, долгое время находившегося под влиянием идей, враждебных государственному единству. Он должен был рассеять призрак племенной автономии силой своего убежденного слова, честно и правдиво выяснять истинное положение дел в государстве, отстаивать достоинство власти от происков внутренней и внешней пропаганды. Он обязан был внимательно относиться и к явлениям местной общественной жизни, изучать нужды населения края, являясь как бы зеркалом правительства и русского общества, и нес потому большую нравственную ответственность.

В.В. Крестовский, как человек высоко талантливый и положивший немало труда на изучение вопросов Царства Польского и Западного края, легко бы справился с поставленной задачей, если бы не «оборотная сторона медали». Прежде всего «Варшавский дневник» был изъят из цензурного комитета и поручен предварительному просмотру особого чиновника, избранного генерал-губернатором, так что Крестовский после тридцатилетней независимой литературной деятельности был поставлен под контроль лица, ничего общего с литературой и публицистикой не имеющего. Это была первая отправная точка грядущих неприятностей. За ней следовала польская печать, которой кого бы ни поставь во главе «Варшавского дневника» всех, не задумываясь, забросает пасквилями в силу одной только причины — как представителя русского печатного органа.

На первую же вступительную статью Крестовского, несмотря на ее благородный, рыцарский тон, на безусловно примирительное настроение по отношению к польскому вопросу, вся польская печать отозвалась враждебно и забросала Крестовского бранью и насмешками, извратив все сказанное им.

Однако сложная и тяжелая обстановка никак не охладила энергии нового редактора и все его стремления и деятельность были направлены к одной идее — оказать своим органом большую помощь многолюбимому отечеству.

День своего вступления в должность он приурочил к 7 октября 1892 г., когда исполнилось ровно тридцать пять лет его литературной деятельности. В газетном мире юбилей прошел незамеченным, а в Варшаве он был отпразднован в местном кружке во главе с генерал-адъютантом И.В. Гурко, друзьями и товарищами Крестовского по Уланскому полку и сотрудниками газеты.

За этим обедом один из старинных его друзей М.А. Терентьев написал стихотворение, в котором назвал его «кованным из стали». Несмотря на впечатлительность и склонность В.В. Крестовского к увлечениям его можно было в самом деле назвать «кованным из стали», потому что, как он доказал своею писательской деятельностью, он был тверд в своих убеждениях и принадлежал к числу тех немногих, которые в периоды разных псевдолиберальных увлечений нашего общества оставались верными истинно русским взглядам; он был «кованным из стали» еще и потому, что, несмотря на много пережитых им испытаний, он сохранял до последнего времени душевную свежесть и энергию.

Действительно, глядя на здорового, полного энергии и сил, веселого хозяина дома никому и в голову не могло прийти, что беспощадное время оставило ему для жизни и трудов всего три года.

Первым делом Крестовского по вступлении в редакторство было расширение программы «Дневника». В редакции закипела работа, появились преданные сотрудники, редактор работал по 14 часов в сутки. Казалось бы, имея главного цензора в лице генерал-губернатора, можно было бы при еженедельных докладах ему избавиться от всякой иной цензуры, но на деле выходило иначе.

Положение было тем труднее, что цензура происходила вечером и все вычеркнутые статьи надо было успеть подменить ночью, чтобы не задержать выпуск. Дошло до того, что Крестовский, выведенный из терпения цензорскими придирками, начал выпускать номер на свой страх и риск, не посылая его для просмотра. На это самоуправство тут же появилась жалоба, редактор получил выговор и предупреждение, что в следующий раз дело будет передано в суд.

Постоянное угнетенное состояние духа и усиленная газетная деятельность сделали этот период совершенно бесплодным для литературной деятельности Всеволода Владимировича, за весь период был написан только один рассказ.

Все вышеизложенное в соединении с постоянной травлей польской прессы подтачивало его здоровье, он стал страдать бессонницей и через полтора года у него появилась болезнь почек и печени, которая стала очень быстро развиваться. К несчастью, так как работать становилось все труднее, он решил провести лето с семьей на даче под Варшавой, в дворцовой вилле «Сельцы», отличавшейся своей сырой нездоровой местностью, сильно там простудился, что еще больше подействовало на его пораженный организм. Третья годовщина его редакторства, также отпразднованная по настоянию Крестовского, была резким контрастом с веселым обедом при начале его деятельности: вместо полного жизни человека, все присутствовавшие видели изможденного, слабого телом и духом больного.

Он не скрывал сам от себя угрожавшей опасности и часто говорил: «Скоро, скоро умру», но слова звучали так, что их можно было понять как желание, чтобы его в этом разубеждали, что и делали все окружающие его в то время.

У докторов, его лечивших, было намерение послать его в Италию, но от этого пришлось отказаться, так как у него началась водянка.

Светлый ум Всеволода Владимировича стал затемняться, мысли путаться, связь между ними терялась. Ни на минуту не отходила от него любящая супруга, облегчая своим неусыпным самоотверженным уходом страдания мужа. К общей слабости присоединились тяжелые физические страдания, не дававшие ему ни днем, ни ночью покоя. Так встретил В.В. Крестовский 1895 год.

Трижды исповедался и причастился Всеволод Владимирович за время своей болезни у своего духовника отца Татарова, который всегда восторгался чистой светлой душой его и глубокой религиозностью. В эти тяжелые последние дни посетил его генерал-губернатор Варшавы граф П.А. Шувалов, высоко ценивший его талант, но больной уже не мог его ни видеть, ни слышать — от Всеволода Владимировича оставалось изможденное тело, и только тяжелое дыхание указывало на признаки жизни. 18 января 1895 года в 11 часов 45 минут вечера душа его отлетела в лучший мир.

Через три дня в Варшаве в православном соборе состоялось отпевание В.В. Крестовского, куда прибыл граф П.А. Шувалов, некоторые официальные лица и незначительное число друзей, знакомых и сотрудников газеты. Военная процессия проводила гроб на вокзал до железной дороги, откуда вдова покойного повезла его в Петербург для погребения в Александро-Невской Лавре.

Петербург простился с Крестовским куда лучше, чем Варшава. Гроб был встречен друзьями: Ф.Н. Бергом, В.В. Комаровым, В.Г. Авсеенко, К.К. Случевским и другими и поставлен на колесницу. Церковь Александро-Невской Лавры наполнилась родными, литераторами, бывшими сослуживцами и знакомыми Всеволода Владимировича. Среди всех собравшихся обращала на себя внимание убитая горем восьмидесятилетняя мать Всеволода Владимировича, пережившая своего сына.

По окончании службы молодой поэт А. Коринфский сказал сильную и глубокопрочувствованную речь, в которой назвал В.В. Крестовского явлением крайне оригинальным, писателем и поэтом, откликавшимся на крупнейшие вопросы бытовой народной жизни, проводником истинного русского народного духа.