Польское восстание 1863 года естественно приковало к себе внимание впечатлительного Крестовского. Он отправился в Варшаву в роли официального члена комиссии, утвержденной для исследования подземелий Варшавы. Этой поездке способствовало также его желание уйти из непривлекательной семейной обстановки. Счастье обоих супругов оказалось непродолжительным. Полное несходство характеров делало совместную жизнь невозможной. Хотя Крестовский еще не разъехался окончательно с женой, но оба жили на разных половинах, принимали свой круг знакомых и чем дальше, тем больше расходились их жизненные пути. По прибытии в Варшаву Крестовский явился к начальству и тотчас принялся за свою деятельность, которая заключалась в следующем. Известно, что сходки, совещания революционеров-повстанцев проходили в варшавских катакомбах, подземельях, которыми издавна так изобиловал этот город. Здесь была «главная квартира» подпольного правительства. Русское правительство учредило комиссию для того, чтобы отыскать и исследовать эти лабиринты, служившие такими удобными и безопасными притонами. Крестовский с редким рвением отдался новому интересному делу, о чем свидетельствуют сохранившиеся толстые записные книжки, исписанные мелким почерком Всеволода Владимировича, где приводятся результаты осмотра то катакомб костела, то подземелий домов, то подземных ходов. При этом Крестовский всюду устремлялся первым и нередко подвергался опасности.

Впечатления от Варшавы дали обильную пищу таланту автора и зародили в нем идею большого романа о борьбе двух народностей — русской и польской, почему первый роман будущей дилогии и получил название «Две силы».

И здесь так же, как и перед «Петербургскими трущобами», автор пробовал свои силы на маленьких очерках и рассказах: «Под каштанами Саксонского сада», «Пан Пшепендовский», «Катакомбы Фары» и др. Это были эскизы отдельных лиц, фактов и событий перед тем как перейти к большой картине.

В позднейшем издании дилогия из двух романов «Две силы» и «Панургово стадо» получила название «Кровавый пуф»[2] с подзаголовком «Хроника смутного времени государства Российского». Этим определением автор хотел выразить весь тогдашний хаос в убеждениях большой части русского общества, ложные его цели, лжепатриотизм, против которого особенно восставал Всеволод Владимирович.

Глубоко убежденный во внутреннем превосходстве России над Западом и ее дремлющих непочатых силах Крестовский неуклонно верил, что придет время, когда русский народ твердо встанет на ноги, не будет нуждаться ни в чьей помощи и, наоборот, к нему за помощью и поддержкой обратятся другие народы.

Но чтобы это случилось, он был вполне согласен с Ф.М. Достоевским, который говорил: «Надо сначала перестать быть международной обшмыгой, стать русскими прежде всего, а стать русскими — значит перестать презирать народ свой, и, как только европеец увидит, что мы начали уважать народ наш и национальность нашу, так тотчас же он начнет нас самих уважать».

В то время, когда многие талантливые русские писатели стремились привить русскому народу ненормальные для него и болезненные по существу условия общественной жизни Запада, когда в некоторых литературных кружках предполагали, что служение искусству связано с ниспровержением устоев, коренящихся в самом духе русского народа, когда все стремления должны были заключаться в уничтожении в народе веры в силу и будущность России, в то печальное для всего русского время сомнений и колебаний, когда наши интеллигенты стыдились за границей признаться в своей национальности, Крестовский вместе с немногими другими шел своим издавна намеченным путем, который признавал правильным. Он являлся непримиримым врагом всякой беспочвенности, чужих, наносных веяний и сентиментального космополитизма, и, как истинно русский человек, страдал при виде внутреннего малоотрадного положения своей родины.

При чтении «Кровавого пуфа» в публике сложилось убеждение, будто герои, молодой кавалерийский офицер Хвалынцев является автобиографическим, что в нем Крестовский изобразил свои политические колебания, свои увлечения. Это мнение подтверждалось совпадением в резкой перемене жизни автора — его поступлением на военную службу. Мнение это не выдерживает никакой критики — Крестовский в своем герое хотел изобразить колеблющегося в убеждениях русского интеллигента, восприимчивого к новым идеям, поддающегося их влиянию и отрезвляющегося при ближайшем личном знакомстве с действительностью. Таких сомнений Всеволод Владимирович в польско-русском вопросе никогда не испытывал, а потому не мог в герое своего романа изобразить самого себя.

За год до поступления на военную службу в 1867 году Крестовский предпринял большое путешествие по Волге, причем останавливался в разных городах для участия в музыкально-литературных вечерах. Особенно удался концерт в Астрахани, вскоре после покушения на жизнь императора Александра II, совершенного в Париже Березовским. Событие это везде в России стало толчком к подъему народного патриотического духа. Захваченный волной этого настроения Крестовский сказал блестящую речь на тему о силе и любви русского народа к своему государю и отечеству, против которой бессильно всякое оружие.

Эта же поездка вызвала ряд статей Крестовского, в том числе о Нижнем Новгороде и о наделавших много шума злоупотреблениях на соляных промыслах. Герой этих подвигов полицеймейстер Лаппа-Старженецкий, в очерках названный «Загребистой Лапой», узнав себя, подал в суд за опорочивание доброго имени. Дело это разбиралось в петербургском окружном суде, и Крестовский, отказавшись от защитника, очень остроумно отделал полицеймейстера. Так, он сказал, что во всех привлекательных чертах г-н Старженецкий узнал себя, что он, как и «Загребистая Лапа», красив, статен, пленяет сердца, ухарски танцует мазурку, а в малосимпатичных качествах «Лапы» — взяточничестве и шулерстве признаваться не желает. Результатом самозащиты Крестовского был оправдательный приговор.

Поступление Крестовского на военную службу юнкером в то время, когда ему было уже около тридцати лет, вызвало общее недоумение и наделало много шума.

В литературной среде этот факт встретил такое озлобление и ожесточенное гонение, как будто Крестовский совершил какой-нибудь антиобщественный поступок. Невольно возникал вопрос, какая цель могла заставить человека в зрелом возрасте, со сложившимися убеждениями надевать на себя солдатскую лямку, так как Крестовский поступил юнкером, т. е. нижним чином.

По всей вероятности, военная среда, с которой он сблизился в Варшаве, привлекла его своей простотой, отсутствием интриг, сплетен, инсинуаций, жертвой которых Всеволод Владимирович был в течение нескольких лет. Его травили и в литературе, и в частной жизни. У него явилась потребность в круге людей, с которыми не нужно было изощряться в полемике, от которых можно было не ждать анонимных писем, которыми заваливали его в Петербурге. В родной семье, которую он себе устроил, судьба ему отказала, она распалась, но явилась возможность создать другую — полковую. В полку Крестовский, по его собственному признанию, нашел «прочное убежище, мирное и тихое пристанище, в которое человек может уйти и спрятаться, как улитка в скорлупу».

Кроме того, это могло быть данью семейной традиции, так как и отец, и дед его служили уланами.

В полку ждала его новая среда, тесно сплоченная, с определенными взглядами и кодексом чести, среда, которая гарантировала ему целительное спокойствие, так ему необходимое.

1 июня 1868 г. Всеволод Владимирович был определен юнкером в 14-й Уланский Ямбургский полк. Его радушно приняли, так как ценили и знали как талантливого автора, и он быстро стал общим любимцем.

Ямбургский полк стоял в Гродненской губернии, штаб его был в самом Гродно, а эскадроны были расположены по местечкам с еврейским населением, что впоследствии дало ему обильный материал для работы над последней его трилогией «Тьма Египетская». Крестовский попал в 3-й эскадрон майора А.А. Латынина, стоявший в местечке Свислочи, и сразу стал душой как уланского, так и небольшого городского общества. Никогда не играя в карты, он развлекал всех своими интересными рассказами и своим прекрасным голосом, пел много романсов, в том числе и им сочиненные и положенные на музыку, впоследствии ставшие очень популярными по всей России, такие как «Под душистою ветвью сирени», «Когда утром иль позднею ночью» и др.