— Н-да, ученье свет, неученье тьма, — поучительным тоном, но ни к кому собственно не относясь, проговорил он наконец. — более для того, чтобы хоть чем-нибудь прекратить это подавляющее молчание, — и слова его точно бы прорвали плотину.
— Да какое же это ученье! — запротестовали вдруг на задней скамейке отцы, и в особенности тот, что напомнил Тамаре о молитве в начале урока. — Чего им читать-то про хлеб, да про огороды?! Они и сами тебе еще лучше расскажут, что там посеяно и что к чему!.. Эка невидаль какую нашли, как корова мычит, да как лает собака! Всякий и без того знает, что корова мычит, а собака лает!.. Стихиры тоже учить затеяли, а какия это стихиры? — Те стихиры, что в церкви поют, — Богу поют, а этими стихирами разве беса тешить! Медведь, вишь, по поднебесью летал, — нашли чего сочинить тоже, глупостев каких!.. Где б от писания почитать что, как Бог небо-землю сотворил, как Христос с апостолами ходил по свету, цари какие древние были, а им про курицу-рябу!.. Вот, кабы обучали, как на крылосе петь да по божественному в храме Божием читать, ну, это точно что школа была бы, любо-дорого было бы послухать, да и спасибо великое мужики сказали бы вам. А то все про козлов, да про котов! — Что им в котах-то!..
Под градом этих негодующих единодушных протестов Тамара только молча голову потупила, тем более, что все они обращались прямо к ней, точно бы она одна повинна в том, зачем существуют на свете такие книжки и зачем преподают по ним в школах. Но непосредственное, возмущенное чувство отцов этого не разбирало. Да и сама она смутно чувствовала в этих простых и грубо выражаемых порицаниях какую-то внутреннюю правду, против которой ей не под силу подыскать никакого веского, основательного возражения, тогда как у них эти их взгляды, очевидно, общие и коренятся глубоко. Разве вчерашние матки крестьянские, в сущности, говорили ей не то же!
— Ну, однако, почтенные, вы тово… полегче! — вступился наконец в дело старшина. — Нечего вам учительнице тыкать в глаза, как и что ей делать! Про то начальство знает. Не от себя она книжки сочиняет, а какие начальство прислало, те и есть. По ним и учи, коли велено! Не глупее вас тоже люди, — поди, чай, тоже рассуждали, что к пользе, а что нет. Стало быть, так надо, коли приказ такой, — ну и молчи, не путайся не в свое дело! Дело ваше темное!
Но отцы плохо соглашались с доводами старшины и продолжали между собою порицать «земскую учебу».
Воспользовавшись минутой, когда взволнованный и ворчливый говор их несколько стих, Тамара высказала им, что охотно бы готова учить детей и по-церковному, насколько сама знает (а знала-то она плохо, но надеялась про себя, что у отца Макария успеет подучиться), да та беда, что в школе у них нет ни одной церковно-славянской книги. Поэтому она предложила им, пускай крестьяне сложатся и купят на общий свой счет несколько экземпляров Псалтыря и Евангелия.
Но против этого предложения, как один человек, восстали все наличные отцы, да еще пуще прежнего. Как, мол, так?! Земская управа каждогодно деньги с нас дерет на школы, да мы же еще и книжки на свой счет покупай?!.. Нет, уж это управа пущай сама покупает! У нас и без того довольно есть куда платить, и то хребты трещат уж! Скоро, гляди, последнюю корову со двора сведут за недоимки!.. Последнюю копейку, и за тою чуть не с ножом к горлу пристают, — подай да подай! — то на подати, то на земство, а с чего подать-то?.. Нет, уж это вы сами с управой, как знаете, так и ведайтесь! А нет, мы и ребят в школу посылать больше не станем, — лучше к хожалым учителям отдавать, чем так-то!.. Да и впрямь лучше! — хожалому-то я за ученье цалковый-рупь, а много, коли полтора заплачу, он мне за зиму-то выучит мальчонку не по-вашему, а по Часослову… Ну ее к ладу, земскую школу! Пропадай она и совсем! Один грех только с нею!
И разобиженные отцы прямо из-за парт погнали своих ребят по домам и сами удалились следом, — прощайте, мол, да больше и не ожидайте!
— Что же это такое!? — обратилась к старшине огорченная до глубины души Тамара. — За что это?.. — Что такое я им сделала или сказала обидного?
— Ничего, поартачатся да таковы же будут! — флегматично успокаивал ее тот. — Завтра, гляди, сами пришлют ребятишек, — матки заставят. Солдатскою-то льготой, небоись, каждому заручиться лестно.
* * *
Распустив столь неожиданно расстроившийся класс, Тамара пошла к священнику поделиться с его семьей своими сегодняшними впечатлениями и рассказать все, как было.
— Вот пустяки-то! Есть из-за чего огорчаться! — воскликнул, выслушав ее, отец Никандр. — Смотрите вы на все на это легче и спокойнее, получайте свое жалованье, благо вам пока его платят, и делайте то, что от вас требует училищный совет, — чего там!?
— Не знаю, может быть, крестьяне и правы, — проговорила она в раздумьи.
— И даже не «может быть», а наверное правы, в этом вы можете не сомневаться, — уверил ее отец Никандр. — Но что ж из этого?
— То, что если это так, то я начинаю сомневаться в себе, гожусь ли я для своей роли, — пояснила она.
— А почему бы нет? — Девица вы образованная, диплом имеете, охота есть к тому же… Правда, для этого дела, если хотите, нужно особое призвание, талант; но где же набрать все талантов? Большинству наших сельских учительниц и даже учителей далеко до вашего образования, да ведь учат же, ничего-себе!
— Да, учат, — согласилась Тамара;— но если крестьяне, как вы говорите, правы, то к чему все это наше учительство?
— Ах, вот что! — улыбнулся отец Никандр. — Ну, да пускай себе правы, вам-то что?!. — пожал он плечами. — Не вы ведь завели такие порядки и такую систему!
— Да, но если они в самом деле не станут детей в школу пускать, тогда что?!
— Ну, и Бог с ними, пусть их не пускают! — Худа от этого для них не будет, а вам то же, чем меньше с этой шершавой детворой возиться, тем легче. Есть о чем беспокоиться! — Ведь не переделаете!
— Одна, конечно, не переделаю, — согласилась девушка, — но если бы нас, думающих как вы вот, что в этом деле следовало бы прислушиваться к желаниям и требованиям самого народа, — если бы нас, говорю я, было больше, ды если бы к нашим голосам присоединилось сельское духовенство, — вы, например, первый могли бы…
— Мы? Духовенство? — перебил ее отец Никандр. — Покорнейше благодарю! Будет с нас уже!.. Довольно!.. По крайней мере, что до меня лично, я умываю руки. Я попытался учить в отсутствии вашего предместника, — арестовали тут, было, его с жандармами за какие-то там знакомства, — и что же-с? — Кроме неприятностей с земской управой да запросов и глупой переписки с училищным советом, ничего не нажил! — По какому-де праву позволил я себе преподавать, не испросив, видите ли, предварительно у них разрешения! Даже вознаграждения никакого не дали… Да мало того-с: возбудили даже сомнение в моей благонамеренности! Вопрос подымали! — Ну их! — махнул он рукою.
— Наши земские воротилы нынешние, — вступил в разговор отец Макарий, — изволите ли видеть, желают как можно дальше держать сельскую школу от духовенства, лишить его там, по возможности, всякого влияния; поэтому, между прочим, и плату нищенскую за преподавание Закона Божия назначили, да еще ограничили его одним платным уроком в неделю, а в остальные дни если хочешь, то безвозмездно.
— Я уж и не зарюсь на нее, на плату-то, всю батюшке предоставил, — кивнул отец Никандр на тестя. — Надо же и ему, старичку, иметь какую-нибудь свою копейку.
— Ну, да это что, не в деньгах суть! — перебил его отец Макарий, — а главное, что разные господа Агрономские — вот — считают себя призванными мешаться в школьное дело. Крестьяне, например, особенно любят, чтобы детки их дома читали им что-нибудь духовно-нравственное, или историческое, — ну, а из школы, благодаря Агрономским, подсовывают им о швейцарской демократии, или больше все по естественной истории, про разные там суставчики, членики да щупальцы у насекомых, — ну, и не читают, конечно. А которые учительницы просят управу пополнить им библиотечки согласно желаниям крестьян, — отказ: денег, мол, нет. А жертвовать из земского сундука на женские курсы в Петербург, по сту рублей, да на издание каких-то там учебников на грузинском языке, на это, сделайте ваше одолжение, денег всегда сколько угодно!.. Ну, и понятно, если крестьянин такие школы не больно-то жалует.