Повернув голову, Бишоп с улыбкой бросил ему:

— А если у нее не было трусиков?

— Теперь повернись!

Рейс подал знак одному из солдат.

— Ты можешь дать ему бритву, — сказал он, вынимая револьвер из кобуры, — А двое других пусть держат зеркало и мыло.

Бишоп вспомнил, что здесь существовал порядок, благодаря которому, приговоренному к смерти давали возможность побриться и выдавали чистую одежду.

— К чему этот револьвер? — спросил он. — Не думаете ли вы, что я перережу себе горло и лишу вас маленького удовольствия?

Темное лицо Рейса осталось невозмутимым. Если и были приняты «меры», то капитан во всяком случае не давал повода думать о них.

— Брейтесь, если вам это светит.

Бишоп намылил щеки теплой водой, которую ему протянул в кружке солдат, и стал бриться, насколько позволяла тупая бритва. Потом он посмотрелся в зеркало, которое так же держал перед ним солдат: у него был не лучший вид, но во всяком случае хоть без бороды. Третий солдат протянул ему рубаху и брюки из чистого белого полотна. Бишоп переоделся. Он хотел сунуть в карман новых брюк плоский бумажник, но Рейс вырвал его.

— Простите, — извинился Бишоп, — но вы уже взяли все, что было со мной, когда я прибыл сюда. Вы разве этого не помните?

Рейс удостоверился, что бумажник пустой, но, шаря в нем, наткнулся на фотографию Тони.

— Красивая. Очень красивая. Я, к сожалению, не был на службе сегодня после полудня, но, судя по тому, что мне сказал начальник гарнизона, если бы тебе не предстояло завтра подохнуть, я бы позавидовал. Мне кажется, что у тебя отличная коллекция непотребных женщин!

Бишоп ударил его изо всей силы. Он почувствовал удовольствие, ощутив, как его кулак раздавил оливковую кожу капитана, но тот неожиданно стал дубасить его дулом револьвера. Под градом сыпавшихся на него ударов Бишоп упал на колени. Рейс пнул его еще несколько раз ногой.

— Навоз! Дрянь! Североамериканская свинья!

Прохлада каменного пола освежила Бишопа. Он довольно долго лежал на полу, глядя на фотографию Тони в бумажнике, который Рейс бросил около него.

Еще один удар от Тони! Она опять выиграла по большому счету!

Если даже неизвестные, которые прислали Кончиту, действительно договорились с Рейсом, теперь он, Бишоп, уж обязательно взлетит на воздух. Любая казнь была в тюрьме обычным ритуалом, банальным происшествием, но теперь Рейс «хотел» по-настоящему убить его.

Когда зазвучал колокол, оповещающий о времени отключения света, в камерах погасли огни. Бормотание заключенных стихло. Последние отзвуки вечерней молитвы замерли вдали.

Бишоп встал и бросился на кровать. Его белая рубашка и брюки теперь были такими же грязными, как и те, которые он снял. В течение десяти лет он всегда выигрывал тем или иным способом, а теперь ни в чем не был уверен… У него оставалась лишь одна уверенность — ночь должна и будет продолжаться исключительно долго.

Приближение зари покрыло молчанием тюрьму. Сквозь толщу морского тумана слышны были только шаги экзекуционного взвода солдат и легкий шорох их перевязей, когда они проходили через железные ворота тюрьмы.

Бишоп старался различить фигуру Рейса, но было слишком темно. Если кто-нибудь и договорился с этим великолепным капитаном насчет Бишопа, то, во всяком случае, он сделал все, чтобы продлить его агонию.

Когда они подошли к наружной стене тюрьмы, где должна была состояться казнь, другой шум обратил на себя внимание Бишопа. Недалеко от него какой-то человек рыл твердую землю.

Рыли могилу… для него…

Капитан Рейс приказал своим людям остановиться и повел Бишопа к изрешеченной пулями стене. Теперь приговоренный хорошо видел лицо Рейса, оно было совершенно невозмутимо.

— Пусть вам поможет Бог, сеньор, — сухо проговорил он. — Вы должны понимать, я лишь выполняю свои обязанности.

Со сжатым горлом Бишоп пытался говорить. Каков бы ни был конец этой авантюры, он не собирается дать Рейсу возможность насладиться его испугом.

— Я отлично понимаю.

— Хотите, чтобы вам завязали глаза?

— Нет.

Рейс сунул ему в губы сигарету и дал огня. Потом отошел и из тумана раздались его короткие и резкие приказания.

Бишоп жалел, что ему связали руки. Дым сигареты ослеплял его и он выплюнул ее, стараясь держаться как можно прямее, хотя тело невольно сгибалось от слабости. Плотный туман почти скрывал солдат, но голова и плечи Бишопа были видны. На таком расстоянии они не могли промахнуться, даже если бы и хотели. Ноги, обутые в башмаки со шпорами, замерли, руки вскинули ружья наизготовку. Послышался треск затворов.

— К щеке! — приказал Рейс. Потом он крикнул: — Пли!

Залп разорвал тишину утра, удары сыпались на стену. Бишоп почувствовал, как четыре пули тронули его плечо, грудь, руку и живот. Удар в плечо заставил его скользнуть по стене. Ему не надо было делать вид, что он падает.

«Прохвост! Грязный прохвост! подумал он. Взял плату и надул их!».

Растянувшись на земле, носом вниз, он заметил сквозь туман приближение пары сапог.

Леденящее дуло револьвера приближалось к его уху. Послышался пятый выстрел, сильнее предыдущих. Потом Рейс нагнулся к нему, как бы для того, чтобы убедиться, что он мертв.

— Не шевелитесь, — прошептал капитан, — пока не услышите, что закрылись ворота. Тогда, в тот же момент, бегите и живей!

Сапоги исчезли в тумане. Солдаты стали печатать шаг. Потом он услышал стук прикладов. Наконец, после команды, экзекуционный взвод удалился в сторону тюрьмы. Фуражки с кожаными козырьками и головы солдат теперь были видны поверх полосы тумана, который стал рассеиваться.

Бишоп глубоко вздохнул. Рейс превосходно сыграл свою роль. Пули, которые бросили на землю приговоренного, были из бумажных шариков. Рейс не выстрелил ему в ухо: выстрелил в землю. А теперь? Бишоп очень хотел знать, что произойдет теперь. Он жалел, что Кончита не сказала ему, что он должен делать, в каком направлении бежать.

Тяжелые створки тюремных ворот захлопнулись. Колокол на часовне стал звонить и он услышал, как отец Альварадо протестовал против времени проведения казни… Рейс что-то ответил ему…

Бишоп поднял голову, чтобы осмотреться. Восток стал алеть, туман почти испарился. Он встал на ноги и, согнувшись пополам, устремился по наиболее короткому пути в почти непроходимую чащу ползучих растений и лиан у подножья скалы. Чтобы достичь этого места, ему пришлось пробежать мимо человека, который работал лопатой. Тот не поднял даже глаз. Он слишком был занят своим делом. Но на этот раз он не рыл, а засыпал могилу, которую сделал раньше.

Когда Бишоп заметил машину, остановившуюся у края дороги, было уже слишком поздно.

Над морем поднялось солнце. Туман исчез. Из часовни вышел отец Альварадо и направился по пыли к месту расстрела. Человек зарывавший могилу, снял свою шляпу и бросил ее на землю.

Бишоп снова заполз в убежище. Он, вероятно, должен был проскользнуть к машине, но теперь это было решительно невозможно. Ему придется оставаться здесь до наступления ночи. К тому же, шофер машины, вероятно, подумал о том же, потому что быстро развернулся и исчез в направлении Коралио.

День стал настоящим кошмаром, наполненным удушающей жарой и ползающими и кусающими насекомыми. Утром зазвонил колокол на подъем. В 7 часов пришли рабочие, немного позднее девяти часов тюремная колымага привезла новую партию заключенных…

Дети, не обращая внимания на крики сторожей, стали, как все дети, играть на дороге. Маленькие девочки одевали своих кукол и прыгали смешно через веревочку, мальчики дрались и играли в разбойников. После полудня они стали играть в бейсбол. В какой-то момент игрок лет девяти нырнул за мячом в кусты и прополз так близко от Бишопа, что тот мог до него дотронуться. В течение дня две дюжины солдат и заключенных проходили мимо кустов, в которых прятался Бишоп, но никто его не искал. Он не только был мертв, но и отлично похоронен. И отец Альварадо благословил молитвой его могилу…