Служилые и торговые люди не намерены были молча сносить обиды и злоупотребления воеводы. Они писали на него жалобы, перечисляя все его лихости и прегрешения, и слали в Москву. Головин опасался жалоб и старался вылавливать жалобщиков и наказывать их лото. По повелению воеводы таможенные заставы досматривали караваны, трясли с пристрастием все грузы, чтобы обнаружить тайные грамоты, обличающие Петра Головина. И все же грамоты доходили до Москвы с купцами, со служилыми людьми, сопровождавшими соболиную казну. Беспредельна была всеобщая ненависть к жестокому воеводе. Рискуя многим, люди зашивали письма-жалобы в одежду, тайники и довозили. Сибирский приказ оказался осведомленным об обстановке в Якутске.
Поток жалоб встревожил московское правительство и заставил его поспешить с заменой Головина Василием Никитичем Пушкиным. Он не был прямым предком великого поэта, но представлял тот же старинный дворянский род. Колоритной в своем роде фигурой был третий якутский воевода Дмитрий Андреевич Францбеков (Ференсбах, 1649–1651), выходец из ливонских немцев, принявший православие. Человек деятельный, не лишенный организаторских способностей, он направлял экспедиции для открытия новых земель. Вместе с тем это был цепкий ростовщик, корыстный взяточник, изобретательность которого в изыскании новых источников личного обогащения поистине не знала предела. В целях вымогательства взяток у торговых и промышленных людей Францбеков практиковал под всякими предлогами задержку в выдаче разрешений на выезд на промыслы. Рискуя упустить сезон навигации и благоприятное время для охоты, купцы и начальники промысловых групп были вынуждены давать воеводе крупные взятки. Только после этого они могли выехать из Якутска. Таким путем Францбеков взял с Ивана Гурьева пятьдесят рублей деньгами и меду на сто рублей.
Среди документов XVII века сохранилось много жалоб на воевод и их приближенных. В 1646 году была подана коллективная жалоба. 400 служилых людей Якутского острога, среди которых был и Курбат Иванов, обратились с челобитной на царское имя. Они жаловались на свою судьбу на Лене и иных «сторонних реках», по острожкам и ясачным зимовьям. Им приходится покупать лошадей, лыжи и нарты и другое снаряжение по высокой цене у торговых людей. Приходится голодать, питаться травой, сосновой корой, кореньями, а иной раз и помирать голодной смертью. Они собирали ясак с большой прибылью, поставили новый Якутский острог и съезжую избу, церковь и амбары. А воевода Головин удерживает из их хлебного жалованья одну треть на содержание семьи, жены и детей, остававшихся в Якутске. Иной раз семья эту треть получала, а иной раз и не получала. Приходилось покупать хлеб также по дорогой цене — до 4 рублей за пуд. Челобитчики жаловались и на то, что воевода привлекает их к строительству кочей. Если же кто строить кочи не умеет, тот должен нанимать за свой счет плотника.
Торговые люди Матюшка Яковлев Воропаев и Стенько Семенов Самойлов жаловались в челобитной: «Нас, сирот твоих, задерживал и прикащиков наших и наемных людей и покручеников твой государев воевода Д.А. Францбеков в Якутском остроге, и мы, государь, сироты твои, в тех… худых местах, где соболей нет, и в том нам, сиротам твоим, становилась беспромыслица и мы, сироты твои, обнищали и одолжали великие долги».
Францбеков вымогал с якутов взятки и подарки, в частности, быками. Этих быков воевода потом раздавал служилым людям, отправлявшимся в дальние зимовья, и вынуждал их расплачиваться пушниной и деньгами. Судьба Дмитрия Францбекова едва не обернулась для него плачевно. Воевода затронул интересы влиятельных московских торговых людей, реквизировав хлебные запасы у их якутских приказчиков для экспедиции Хабарова. Один из приказчиков написал об этом в Москву, своему хозяину, главе крупного торгового дома Василию Федотову Гусельникову, и тот подал жалобу на имя царя. Пришел в движение громоздкий бюрократический механизм царских приказов, заскрипели перьями приказные, началось расследование злоупотреблении Францбекова. У него была конфискована мягкая рухлядь на огромную сумму. В конце концов воеводе, располагавшему влиятельными покровителями в столице, удалось выйти сухим из воды, хотя и пришлось испытать немало волнений и тревог. Но карьера корыстолюбца на том, кажется, и закончилась.
Было бы неверно утверждать, что местное население, да и русские безропотно сносили деспотизм и мздоимство воевод. Якуты не раз восставали. Русские служилые люди собирались в лихие ватаги и ударялись в бега, не признавая над собой никакой власти. В Москву, как мы видели, с оказиями посылались челобитные, в которых перечислялись злоупотребления воевод и их приближенных; и иногда жалобы доходили до столицы и находили там отклик. Нашелся в Якутске и свой сочинитель сатирических каламбуров, приказчик дьяка Михайлова Афонька, зло высмеивавший воевод: «Был де Головин, и то де головнею покатил, а приехал де с товарищами Василий Пушкин, так де стало пуще, а как де Дмитрий Францбеков приехал, так весь мир разбегал…»
Первостепенной задачей администрации воеводства был сбор ясака. Сперва его размеры не были строго определены. Собирали ясаки с якутов и других народов столько, сколько удавалось собрать. Выплатившие ясак приводились к присяге как подданные московского царя, а иногда одаривались подарками — бисером, слитками олова, медными котлами и т. п. Но случалось, что аборигены отказывались платить ясак и оказывали русским служилым людям сопротивление. И тогда сборщики ясака старались сломить сопротивление силой, забывая о царском наказе действовать ласками и увещаниями и лишь в крайнем случае прибегать к силе оружия. Они громили селения и острожки непокорных, захватывали у них меха, заложников-аманатов из числа «лучших мужиков», то есть наиболее знатных людей. Захваченную добычу участники похода делили между собой.
Создание по ленскому бассейну системы опорных пунктов острожков и ясачных Зиновьев, а также проведение по распоряжению воеводы Петра Головина переписи местного мужского населения позволили упорядочить систему ясачного сбора. Теперь размеры ясака зависели от семейного и имущественного положения ясачного человека. Имевший в семье больше работоспособных мужчин и больше скота вносил в государеву казну соответственно и больший ясак. Поэтому размер ясака колебался от одной красной лисицы до 30–40 соболей. Безлошадные якуты исключались из списка ясачных, так как, не имея лошади, невозможно было охотиться. За престарелых и нетрудоспособных ясак взыскивался с их детей и родственников. Примечательно, что князцы и другие богатые якуты, имевшие до 50 голов скота, а в отдельных случаях и по нескольку сот, платили ясак по более льготным нормам, чем малоимущие. Рядовой якут, имея одну-две головы скота, был обязан внести в казну одного соболя в год, а богатые — одного же соболя с четырех голов. Эта политика свидетельствовала о стремлении властей опереться на богатую часть коренного населения, поставить его в привилегированные условия. В некоторых случаях индивидуальная система обложения заменялась начислением ясака на весь род.
Поборы не ограничивались только официальным государственным ясаком. Ясачных плательщиков принуждали также вносить «поминки», то есть подарки, предназначавшиеся царю, воеводе, дьякам, подьячим. Не забывали о своей выгоде и предводители отрядов ясачных сборщиков. Время от времени воеводы старались увеличить размеры сбора.
В дальних землях ясак собирали отряды служилых люден, направленные туда воеводой. В роли сборщика ясака, как мы видим, выступал и Дежнев. Время от времени ясачная пушнина привозилась в Якутск. Туда же ее привозили сами якуты, проживавшие на средней Лене в непосредственной близости от города. В остроге пушнину принимали подьячие. Соболиные шкурки тщательно проверялись на качество и сортировались по категориям — отдельно соболи «добрые», то есть высшего качества, «соболи с хвосты», «соболи с пупки», соболи низшего качества («недособоли»), а затем упаковывались в тюки для отправки с очередной партией в Москву.
