С присоединением же к русским владениям и Южной Маньчжурии все вопросы, кои ныне тревожат две нации и заставляют опасаться близкого вооруженного столкновения, получат еще большую остроту. Наше временное занятие гарнизонами... пунктов в полосе между железной дорогой и корейской границей... обратится в постоянное. Наше внимание к... Корее еще возрастет.
Вместе с тем и японцы получают новое подтверждение своих подозрений, что Россия хочет захватить и Корею. Почти несомненно, что занятие нами Южной Маньчжурии поведет к занятию японцами Южной Кореи. Дальнейшее темно».
Темно-то темно, но сам же генерал Куропаткин весьма верно его прояснял: «Япония вынуждена будет быстро усиливать свои вооруженные силы. Мы в ответ будем увеличивать свои войска на Дальнем Востоке. И вот между двумя народами, казалось бы, призванными к мирной жизни, из-за тех или иных участков Кореи, не имеющих для России сколько-нибудь серьезного значения, начнется еще в мирное время борьба в ущерб интересам коренного русского населения (выделение здесь мое, ибо как же эти слова да не выделить! — C.K.). Эта борьба мирного времени... постоянно будет грозить перейти в тяжелую смертоносную борьбу, которая не только надолго может остановить спокойное развитие наших восточных окраин, но может отразиться и на замедлении роста всей России».
Так мыслил и писал генерал Куропаткин...
Однако нашлось немало охотников доказывать, что он мыслил и действовал прямо противоположно. И поэтому я повторюсь: очень опасно доверяться в историческом исследовании какой-то одной стороне.
Мы, уважаемый читатель, только что ознакомились с официальной запиской самого Куропаткина. А вот что — наглейшим образом — написал о позиции Алексея Николаевича граф Витте:
«Он был сперва один из главных виновников мер, приведших нас к войне. Вопреки тенденциям министра иностранных дел графа Ламздорфа и моим, он все побуждал государя к политике захвата и пренебрежения интересами Китая и Японии... Все это изложено документально в моей рукописи «О возникновении Японской войны»...»
Витте действительно накропал могучий труд в двух томах в 769 страниц машинописного текста, но — даже не будучи с ним знаком — я выскажу предположение, что вряд ли историки поступят разумно, если будут изучать его не с целью изучения общественной физиономии графа «Полусахалинского», а с намерением выяснить историческую истину.
Но кому же верить?
Куропатки ну или Витте?
Что ж, попробуем в этом вопросе разобраться...
Во-первых, надо бы учесть, что перед войной царю была подана записка трех авторов об опасности продолжения принятой Россией дальневосточной политики. Авторами ее были министр финансов Витте (явно готовивший себе загодя политическое «алиби»), министр иностранных дел Ламздорф (явно подвигнутый на это дело хитрецом-мудрецом Витте) и...
И — военный министр Куропаткин.
Алексей Николаевич примкнул к подобному «дуумвирату», конечно, по простоте душевной, болея душой за Россию...
И вряд ли он понимал при этом, что, позволяя Витте сделать себя «соавтором», он автоматически выдает Витте справку о невиновности последнего в российском «дальневосточном» политическом идиотизме конца XIX — начала XX века.
Но и Витте — того, конечно, не желая — сам дал нам основания усомниться в искренности его суждения о Куропаткине. Ведь единство официальных взглядов Куропаткина и Витте в кризисный момент зафиксировано в их совместном и официальном же документе, о чем Витте забыть не мог... А вот же — «забыл».
Во-вторых, чтобы рассудить Витте и Куропаткина, попробуем пригласить объективного свидетеля тех событий, участниками которых были два государственных деятеля, то есть свидетеля «со стороны».
И такое интересное свидетельство оставил нам — уже в послереволюционной эмиграции — «обратный тезка» Куропаткина, генерал Николай Алексеевич Епанчин, сообщивший вот что: «Летом 1903 года Японию посетил генерал Куропаткин. И в обществе ходили слухи, будто бы он вынес из Японии впечатление, что нам легко будет разбить японцев.
3 декабря 1903 года генерал Куропаткин пригласил меня к завтраку... Было приглашено человек двенадцать, и... когда речь зашла о Японии, то Куропаткин начал говорить о тех трудностях, которые мы встретим в случае войны с Японией, что японцы хорошо подготовлены и что нам надо сделать все возможное, чтобы избежать войны.
«Нам выгоднее, — сказал Куропаткин, — отдать японцам Южно-Китайскую железную дорогу и даже Порт-Артур, чем рисковать войной».
Мы все были поражены таким решительным мнением, которое совершенно противоречило тому, о чем тогда говорили в обществе, а именно, что будто бы генерал Куропаткин считал, что нам легко разбить японцев...»
Так, спрашивается, не с подачи ли всяких там «витть» и их «неформальных» шефов распространялись эти лживые, порочащие Куропаткина слухи?
Во всяком случае, как видим, грязные печатные инсинуации Витте в адрес Куропаткина очень хорошо сочетаются с грязным «шелотком» относительно Алексея Николаевича в «петербургско-нью-бердичевских» салонах.
И Витте лишний раз выглядит здесь как незаурядный «агент влияния», чернящий истинных патриотов для того, чтобы самому выглядеть истовым патриотом, облаченным в белые ризы.
Можно еще добавить, что воспоминание «по памяти» Епанчина полностью согласуется с текстом записки Куропаткина от 25 ноября 1903 года, где было сказано: «Не следует ли отдать обратно Китаю Квантун с Порт-Артуром и Дальним, отдать южную ветвь Восточно-Китайской железной дороги, но взамен получить от Китая права на Северную Маньчжурию и, кроме того, до 250 миллионов рублей в возврат произведенных нами расходов на железную дорогу и на Порт-Артур...
Мы избавимся от необходимости воевать с Японией из-за Кореи и с Китаем из-за Мукдена.
Мы получим возможность восстановить дружеские отношения как с Китаем, так и с Японией.
Мы внесем спокойствие в дела не только России, но и всего света».
Витте тогда уже устранился от Министерства финансов, подав в якобы «протестную» отставку и получив «представительский» пост председателя комитета министров.
Ознакомившись с запиской Куропаткина, он с ней даже согласился, сказав, что год назад был бы против, а теперь-де не видит другого выхода.
Никакого противоречия тут не было!
Год назад такой мощный прорыв в паутине дальневосточных дел мог бы сорвать все планы Золотого Интернационала по стравливанию России и Японии.
Теперь же, накануне войны, можно было — для, повторяю, «алиби» — со здравыми мыслями Куропаткина и согласиться...
Как говаривал один мой товарищ: «Демократия — это когда можно говорить что угодно, потому что ничего уже не изменишь».
Да, что «да», то «да».
Ниже я расскажу еще кое-что о «патриотах», подобных Витте, о содеянном ими в рамках политики Витте и...
И, по сути, вкупе с Витте.
Во включении в сферу русских интересов Северной Маньчжурии Куропаткин особой беды еще не видел. Хотя и сам он, и возглавляемое им военное ведомство на такую активность смотрели без энтузиазма, справедливо полагая, что нам и внутри российских границ есть чем заняться и что защищать.
Но вот относительно Южной Маньчжурии Алексей Николаевич был настроен, как мы уже знаем, более чем скептически.
Еще бы!
Из-за чего ведь, господа присяжные заседатели, разгорался весь сыр-бор?
А вот из-за чего...
В 1896 году корейское правительство выдало владивостокскому купцу Ю.И. Бринеру концессию на право рубки казенных корейских лесов вдоль рек Ялу и Тумынь... Названия этих рек в разных источниках разнятся, но речь везде идет об одном и том же...
Территория концессии в бассейне Ялу (Ялуцзян, Амноккан) и Тумынь (Тумэн-ула, Тумыньцзян, Туманган) занимала 800-километровую пограничную зону вдоль китайско-корейской границы от Западно-Корейского залива Желтого моря до крохотного участка русско-корейской границы на Японском море.
