«Работаешь ради жизни, а не наоборот» – К. Гинкас.
22.07. Такая несусветная бешеная озорная хохмачка и модница, какой предстаешь ты перед ежедневным своим окружением. В мечтах своих ты – загадка, артистка и чудо! Скованная, напряженная и подозрительная с другими. Ах, какая же ты легкокрылая и воздушная наяву, ведь явь эта – только твоя. Ты вся – восторг проснувшейся жизни, проснувшейся для весны и цветущих улыбок столиц. Лето твое – синева океанов и всех «фабрик грез». Грезишь, грезишь и не прогоняешь зыбкость эту. Ты – любимица судьбы и неба… Боже мой, где золото твоего настоящего, где лучшее из того, что ты предлагаешь миру? Потенциал звезды, внешность эпизода, душа солнечной боли, брось жить миражами, как ты не поймешь, что кончилось, кончилось ожидание и может быть поздно, если не решишься на рывок в вере своей. А ты живешь мечтами, надеждами, не выходя из квартиры «сегодня», придумываешь признание, славу, любовь. Все самое необычное, светлое, великое. Ведь ты думаешь, такая особенность в тебе – беспредельная. И не может, не может, не может случиться, чтобы другие не поняли этого. Другие – многие, другие – все, и не меньше. Ты живешь предвкушением повальной этой горячки. Когда-нибудь я еще напишу обо всех безнадежных глупостях твоей светлой головки. Я так люблю тебя, я боюсь за тебя, но как же я верю в твою звезду, имя которой еще не названо. Это сильнее меня. Так верят только в чудо, и в Бога, и в души бессмертных. Только справься с наваждением, справься с болезнью воли, не показывай, как плохо тебе, даже если хочется рыдать и проклинать весь мир. А он не заметит и, значит, не запомнит. Ты явилась, ты не пройдешь мимо, и солнце славы не пройдет мимо тебя. Ты испытаешь столько разного, что перестанешь бояться смерти. Ты сгоришь от переизбытка человечески возможного. Но гибель эта с улыбкой в небе.
«Оставаясь индивидом, человек становится незнакомцем», – сказал неизвестный мне, но талантливый философствующий скульптор. Передача о нем сейчас по TV. В его работах от человека остается одна душа, более того, ее оболочка, материальность отсутствует. Они невесомы.
Как в стихах Пастернака – большое воздушное пространство. Когда я читаю его, будто вдыхаю огромность свежего воздуха. Я вдыхаю их, и мне просторней.
30.07. Который день я в Казани. Опять погрузилась в отсутствующее состояние. Отсутствующее от Москвы.
Недовольство собой. Моменты просветления редки и непродолжительны. Не желаю выслушивать ничьих комментариев. Грублю. Достается маме. Выплескиваюсь на ней. Презираю себя за это. Я не свободна. Мне бы полет бабочки над цветком радости.
Ночь убегала цитатой охрипшею.
Каждому хотелось закрыть глаза
И любить молчание такое близкое,
Только когда с ним быть рядом Нельзя.
Ночь такая далекая. Не моя. Конец июля. Начало дня. Чего я добиваюсь своей слабой копией Гедды Габлер? Изломы, сломы, заумь… Муть и муляжи механических штампов
Вот поругала себя, и стало легче, но это ненадолго. «Все, что требуется сейчас, только верить…». Только.
«Мер нет в том мире
Этот – повтор».
Лето летело над далью разлуки. Бесконечно глупо сидеть и ждать своего часа, конечно, звездного, гордо отвергая банальные напевы позывных взрослой жизни. Мечтаю о несбыточном, хочу огромности. Пишу редко. Виновата, виновата. Говорю – отдых, а это – безделье. Привычное словцо, чтобы оправдать лень. Лесть прогоняю, обмана пугаюсь. Прохожу мимо или они проходят. Остаюсь на перепутье души и света. И только ветер домой проводит. А на рассвете, а в глубине ночи, а в три пополудни меня тревожит его лицо, ее заботы, его интерес, ее болезни, и эта фальшивка, и эта проверка, и эта конфетка, и перечница тоже. Я как-то выдохлась. Обернуться хотела. Но кто? Наверное, Бог, приказал – не надо. И снова – дороги, города, гости. И снова песнопения. И ты, бедняжка, меня никогда до конца не поймешь. Я сама знаю, со мной тяжко. Постоянные мигрени, непредвиденные затраты, глупые капризы, вздорные сомнения. Мне надоело казаться счастливой, мне надоело играть в наваждение. Я не люблю, и я обожаю всю себя: волосы, грудь, ресницы…
Дед Мороз посмотрит на меня, прищурясь. И возвратится. Но только в колыбельной. Прекратить не в силах – то спад, то окрыленье, то вспышка, то безвыходность. Но всегда вдруг. Для меня главное – ощутить мгновенье. И его остаться, не только наяву.
31.07. Антониони. Человек и кинематограф.
Иногда кажусь себе персонажем чьим-то, чем-то отделенным от себя. Повадки, манеры, психология выписаны умелой рукой, продуманы гениальным замыслом. И любое мое движение укладывается в систему представлений о типе, любая мысль, жест, взгляд подтверждают логику последовательностей. Как бы я ни «рыпалась», все это выдумано уже, просчитано и зафиксировано в неведомом сценарии. Непробиваемая броня вероятностей. Это так раздражает.
Персонаж чьей-то скуки.
Вспоминаю «Дюбу». Как пронзительно звучит там мотив одиночества, красивого одиночества. Гордого и порочного. Но стиль игры выдержан. Две вероятности. Две судьбы. Две смерти. Каждая реальна, но реальность эта не земная. Надмир-ное пространство кино поглощает все и позволяет все. Кино не равно реальности. Оно создает ее.
3.08. Такая непонятная тревога. За жизнь, за все ее проявления.
Сегодня золотая свадьба у бабули с дедом. Были с мамой у них. Потом у дяди Валеры. Как он изменился! Страшно за него. До чего может довести себя человек!
Прорвемся. Трудно говорить сейчас с оптимизмом, ни на минуту не забывая о бренности всего живущего. Плакать хочется от отчаяния. Мысли о смерти стучатся в голову, Сашиным лицом мучают, тревогой за родных, за все близкое. Жутко. Боюсь, содрогаюсь. Меня тошнит и мутит. Бороться с этим невозможно. Нужное самочувствие приходит само.
5.08. Стенник прислал маме письмо. Прислал отредактированную сокращенную рецензию на «N». Очень деликатен, но достаточно строг. Если бы хоть раз В.М так меня воспитывал, как я была бы счастлива. Но, увы! Незнакомый далекий человек понял меня лучше, чем мастер-профессионал, имевший возможность узнать меня за год.
Этот спектакль ворвался в московское театральное бытие воспоминанием о легенде.
«N» – моя фантомная боль. Орган, бывший когда-то частью моей души. И я по инерции продолжаю жить, не веря, что его нет, чувствуя его рядом. Болезнь
Я не знаю, почему спектакль стал легендой. Я просто это чувствую. Дело не в новизне интерпретации, а в масштабе осознаваемого события, осознаваемого как настоящий полет в настоящую Вечность.
7.08. «Звезды среди звезд дают мало света и еще меньше тепла», – сказал Чарли Чаплин. И я осознала, наконец, правду этих слов и этого общества, куда я стремлюсь. Но снежный ком катится, обрастая на ходу новыми привязанностями и увлечениями, новыми и часто сумасбродными выходками и мечтами. Судьба необратима. Несется на полной скорости к своему триумфу или поражению. Но я уже выбрала единственно возможную дорогу.
Снилась музыка оркестрованная. Будто создаваемая вместе с фильмом. Я сочиняю фильм и музыку. И это так прекрасно!
11.08. Живу до тошноты занудной жизнью, погружаясь в себя, умные книги или сон. Мне скоро 20 лет, а никаких серьезных достижений. Были моменты в жизни, когда всю себя я ощущала как порыв, стремительный ритм, соответствующий современной столичной, именно столичной, где бы я ни находилась, жизни.
Слишком мало настоящей работы. Глупо гоняться за вдохновением. Но преступно не пытаться звать его. Снова хочу в Питер. В какой-то степени Питер для меня всегда вдохновение. Сознательно настраиваюсь на ритм творческих открытий и радости. И город с готовностью принимает меня в свои гениальные строчки-улицы.
