6.09. Глубина Неба – в проникновении в самую душу.

Дождь, просеянный солнечными лучами, удивительно нежный. Хрупкость хрустальных подвесок и непроницаемость стебля.

Стихи – не изящные находки и парадоксальные кусочки текста, это духовность, красота, возведенная в королевский сан, связующая с Солнцем.

10.09. Почему я так люблю Москву? Скорее, я люблю мое представление о ней, но в то же время, как близки ее дома, площади, ее очаровательная внешность. Я люблю ее юность, она всегда – настроение, которое больше всего любишь, я про это уже как-то писала. Хотя сейчас много в ней гадкого, просто хамства и грязи, это не имеет для меня большого значения. Я знаю – это накипь, это преходящее, а ее настоящее лицо все так же молодо и изящно. Город мой любимый, останься навсегда для меня радостью и вдохновением.

Который раз объясняюсь в любви моему любимому, единственному городу. И буду еще и еще, это настоящее, это зов крови. Почему – не знаю, но именно так подумалось.

Во мне очень много мыслей, идей, целый сонм. Все так туманно, неосознанно до конца. Потянешь за один кончик, и получается интересная находка. Получается. Но я еще не разобралась во всех этих залежах, не разобралась в своих ощущениях.

Настроение: Москва стала новой и в который раз неповторимой. Изысканный город вынужден терпеть всякую шваль. Я так люблю твою непокорность, твое язычество и твою кротость. Я так люблю все церкви, которые в тебе есть, и те, которых, увы, мы больше не увидим. Наверное, ты однажды увидела в небе свое отражение и поняла свою истинную сущность. Московия моя, ты больше, чем город, столица родины моей, ты мое единственное жизненное начало, мое «я» в тебе, ты осознание себя Величеством. И ты сама Величество, город, причащенный Небом.

12.09. Отсрочка дождя. Синяя скамейка, как слеза, на фоне зеленого восторженного сентября.

30.09. Сны напоминают вазы, амфоры. Метят пустотой, метят в разлучники.

9.10. Едем, едем скоро в новые края, в неведомые – в Прибалтику.

17.10. Калининград. Родство. Связь поколений.

20.10. Калининград – город затаенных предчувствий, город тревожный и тонкий. Это город с могучей душой. Душой Трои или Древнего Рима. Но ему выпала судьба стать всего лишь провинциальным городком на окраине империи. К тому же стать городом с оборванной биографией, у него отняли истину, и он притаился, но он не может простить. Он не протестует, но смотрит исподлобья и молчит, вселяя в сердце грусть и беспокойство. Это город памяти, он, как органная музыка. Музыка бесконечно высокая, сильная и одновременно удивительно хрупкая, изысканная.

Этот город простил, но навечно отчаялся. Но это не исступленность, а затаенная грусть. Во всех чертах его благородного лика. Сначала мне трудно было его понять, он казался враждебным, но после концерта органной музыки в филармонии я вдруг поняла его, он открылся будто весь сразу: в глубину и в высоту и в само заплаканное и гордое сердце. Да, город очень гордый, он не умеет жаловаться. Он просто молчит. Он просто живет своей душой и памятью. Но он и надеется. Он ждет свою весну. Он верит, что судьба вернется, и связь поколений, и орган, и лица настоящего – все соединится в прекрасное и неделимое однажды, и он сам сможет сказать себе: «Свободен».

Высокое происхождение.

21.10. Зеленоград. Курорт. Приеду сюда летом или весной. Непременно. Море. Шторм. Ощущение западного настроя. Остальное напишу потом.

22.10. Вильнюс. Мы в университете. Здание филфака вычурно и величественно – от разноцветных витражей и картинок на окнах до старинных дверных ручек. Молодежь, как везде.

Площади. Массивные колонны. Готика. Широченные стены. Залы. Коридоры. Сумрачно. И мудро. Фонари. Везде скамейки, широчайшие, дубовые. Подоконники мраморные, теплые. И литовская речь.

Истфак. Узкие лестницы. Во всех залах диваны, по крайней мере, скамейки. Молодежь, как везде. Диваны удобные. Сижу, пишу за маленьким журнальным столиком.

Сводчатые потолки. Только литовская речь. Весь этот университетский ансамбль производит сильное впечатление. Особенно большая площадь. Булыжники в этом городе особенные. Строгие, со сдвинутыми насупившимися бровями. Чистенькие. До чего-то слишком хорошего. Они не умеют по-московски любить и страдать. Это триумф мысли, логики.

Вильнюс никогда не был столицей, высокопоставленным городом. Таким он остался и по сей день. Да. Это действительно так. При всей чистоте и ухоженности возникает ощущение чего-то чисто местного, чего-то только здесь. Отсутствует обобщающая, собирающая многое вокруг себя сила, сила единения. Может, я не права, но этот город замкнулся, слишком обособился. Да, гордый. Но еще и самомнение. И чуть-чуть высокомерия.

Преподаватели такие же, как во всех вузах нашей страны. И как литовцы ни кичатся своим отделением и свободой, в людях мало что изменилось. Я имею в виду быт, но не только предрассудки и комплексы. Необходимо, чтобы выздоровело сознание. И душа. Это долго.

Столовая, вернее, кафе. Такая типичная совдеповская кухня. Еле доела. Волос в компоте. Это тоже Вильнюс.

Заблудились в улочках. Они все неровные, несимметричные. Петляют, изгибаются. Еле нашли музей. Сейчас здесь фото скульптур. Я их не могу воспринимать. Если бы «живьем».

Город противоречивый. Я сначала не могла понять, что же вызывает ощущение дисгармонии. Это город и его жители. Город сам по себе очень приближен к западным образцам, но совковое выражение лиц и явный снобизм не в пользу горожан. Внешность заграничная, а внутри все то же – совок. Это неприятно. Постоянное напоминание, где ты находишься и что «заграница» эта – не всерьез.

Красивый город. Чуть-чуть тайны и немного лукавства. Это церковный хор, слаженный и величавый. Но долго слушать не сможешь.

Второй этаж. Картины. Скульптуры.

Чюрлёнис – волнующая болезненная сила. Буря. Страсти. Мосты. Но легкость и раскованность.

Шимонис. «Огни». Сумерки. Все оттенки вечерней вечности. Неуловимость. Призрак возможного. Весна. А может, только предчувствие.

Этот город изменяет вывески ветров и утром надевает на себя маску вечного. Но ему пойдет просто улыбнуться и чашечка кофе на ладони. Но он не улыбнется. Никогда. Не умеет. Просто смотрит и все думает.

Но вряд ли жалеет кого-то, тем более себя. Он – город, придумавший себя самого. Но он настоящий. Им можно любоваться и понять его суть, но вжиться в него, стать частичкой, отдать искренность своего сердца очень, очень трудно. Я не смогу. Просто я хочу его знать и ценить.

Голубое небо. Мокрая мостовая. Кафедральный собор. Книжный магазин.

Прощай, Вильнюс. Ты остался чужим.

Совершенно мерзкий вагон, в котором едем в С-Петербург. Не только грязно-белый, грязно-грязный. Все молчат и терпят. Никаких образов и поэтических сравнений. Глухо.