Пойдем, — кивнула девушка и поднялась. — Вроде бы он не извращенец, можно не бояться.

Арин отставил стакан, сжал руками виски.

"Шлюха ты чертова, неисправимая. Если бы ты знал, что ты творишь…" "Но я тебя люблю" "От тебя пахнет небом" "После твоих операций…" К черту все это, — сказал Арин, поднимаясь. — Только не говори мне своего имени.

Это как мертвая метка на коре мертвого дерева.

Хорошо. А тебя как зовут, можно узнать?

Тейсо, — помедлив, ответил Арин.

Серые, запутанные улицы сменялись одна за другой, в этом районе не было реклам, не было магазинов, клубов и баров.

Мертвые районы Тупиков, старые, нежилые дома. Бетонные коробки, аккуратные прорези узких окон, стальные двери — все сохранилось в полном порядке, но люди здесь не жили и даже бродяги обходили этот район стороной и не пытались остановиться на ночлег в пустынных гулких комнатах. Но никого это не удивляло — таких мест в городе было много, они отторгали от себя человеческое тепло так уверенно, что никто не решался нарушить их покой.

Поговаривали, что в таких районах процесс самоликвидации ускоряется, но это было всего лишь слухом.

Арин таким слухам не верил, но раньше тоже никогда сюда не забирался — лабиринты узких улиц казались призрачными изгибами судеб мертвых, безмолвный пластик и бетон излучали угрозу.

Девушка тоже шла не очень уверенно, видно было, что ей не по себе. Она часто оглядывалась по сторонам и нервно покусывала тонкие губы.

А на одном повороте и вовсе остановилась в нерешительности, словно раздумывая, куда идти дальше.

Арин прислонился к стене дома, вытащил из кармана пачку сигарет, закурил, задумчиво глядя, как растаяли в сером тумане взметнувшиеся от кислого ветра оранжевые искорки.

Тейсо.

Чего тебе?

Здесь иногда бывает опасно. У тебя есть оружие?

Арин помедлил, откинул окурок:

Есть.

Это хорошо, — улыбнулась девушка, и настороженный огонек в ее глазах пропал. — Пойдем, осталось несколько кварталов.

Гулкие шаги по растрескавшемуся асфальту, пыльные обрывки каких-то газет, над головой осточертевший кусок треснувшего, задымленного купола. Арин на секунду вывалился из реальности, поплыли перед глазами стены, и перед глазами появились костлявые тонкие дрожащие пальцы.

Твою мать, — дернулся он. — Подожди…

Девушка остановилась, в недоумении глядя, как он закрыл глаза руками и замер, тяжело дыша.

Ты чего?

Заткнись, — глухо ответил Арин.

Под ладонями вспыхивали яркие зелено-алые блики, резали глаза, а сквозь них пробивались все те же сухие белые пальцы. Арин почувствовал легкое касание к своей коже и закусил губу, поняв, что не чувствует руки — онемение разлилось от локтя и ниже, тугим болезненным кольцом охватив запястье.

Ты или перепил или умираешь, — тихо сказала девушка. — Никогда такого не видела.

Мне так тебя жаль… Такой красивый мальчик, такая ранняя смерть.

Его еще рано жалеть, — раздался рядом спокойный, приятный голос. — Пока что он себя чувствует неплохо, и у него еще есть время, время на то, чтобы исправить ошибки. Долго, Харона, очень долго. За опоздание получишь только половину дозы.

Арин не сразу отнял ладони от лица, внезапно вспыхнувшая догадка заставила замереть, выкроить время на то, чтобы обдумать случившееся. Нескольких секунд хватило для того, чтобы прояснилась голова, исчезли разноцветные вспышки, и даже мертвые пальцы перестали гладить заледеневшую кожу руки.

Потом, подняв голову, Арин увидел человека, черты которого отпечатались в его памяти два года назад и навсегда. С тех пор он почти не изменился, то же красивое, правильное лицо, которое портила только жесткая складка губ и неприятное выражение внимательных синих глаз. Так же аккуратно лежат черные гладкие волосы, так же идеально сидит на сухощавом, сильном теле безупречно аккуратная одежда.

Так же небрежно держит в руках винтовку, прислонив ее к плечу.

Арин проследил глазами за тем, как Мэд встряхнул небольшую коробочку, высыпая на подставленные чашечкой ладошки Хароны разноцветные таблетки, потом проводил взглядом девушку. Та, улыбнувшись извиняющееся, быстро пробормотала: "оружие есть", сунула таблетки под пластиковую стоечку еле прикрытого сетчатой майкой, бюстгальтера и, развернувшись, побежала по улице прочь, стуча каблучками.

Мэд тоже посмотрел ей вслед, лениво перекинул оружие в другую руку, наклонил голову, прицеливаясь:

Даже не знаю, как будет лучше. Пристрелить ее сейчас или пусть сдохнет потом от передозировки? Концентрация кислоты в этих таблетках в двадцать раз превышает норму.

Пристрели, — коротко ответил Арин, вспомнив, как однажды в баре "Ловушка" от передозировки кислоты умирал мальчишка лет одиннадцати — медленно ползущие через рот отравленные вспухшие внутренности, липкие ленты кишков, дымящиеся на залитом кровью столе.

Мэд посмотрел на Арина, снял пальцы с курка, улыбнулся:

За ошибки нужно платить. Пусть платит сполна. Тебе тоже придется оплатить свои ошибки. Не боишься?

Арин опять почувствовал неприятную, тянущую боль в запястье, поморщился, потер руку:

А ты за свои платить не собираешься? Насколько я помню, твои замашки тоже далеки от идеалов.

У каждого есть слабости, — отозвался Мэд. — Главное — уметь избавляться от последствий.

Тогда ты от меня не избавился.

Правильно, — согласился Мэд, — Свою роль сыграла моя интуиция. Я так и знал, что за тебя можно будет что-то получить, и просто решил подождать. В этот раз я тебя тоже убивать не собираюсь. Через три часа тебя заберут отсюда, попадешь в свою привычную среду обитания, к хозяину. Будем считать, что этим я покрою свою слабость, воспользовавшись твоей. Пойдешь сам или тебя нужно вести под прицелом?

Я пойду, — сказал Арин. — Об этом можешь не беспокоиться.

Мэд кивнул, еле заметная улыбка скользнула по его губам.

Арин провел рукой по глазам, тронул пальцами виски — голова болела так, будто кто-то насаживал ее на раскаленный прут.

Мэд заметил это движение:

Я ожидал, что ты будешь орать, кидаться на меня или попытаешься сбежать, но, видимо, тебе не до этого. Совсем плохо, да? Кстати, я могу извиниться перед тобой за несколько смертей. Люди же должны прощать друг друга? Так что, прости меня за смерть этой твари-медика. За смерть юной шлюхи. За смерть поисковика-неудачника. Думаю, мы замнем эти недоразумения и помиримся. Трех часов на это хватит.

Говоря это, Мэд внимательно наблюдал за реакцией Арина, ненасытная жажда обладания чужой болью грызла его изнутри, и только боль этого мальчишки могла ее сейчас утолить.

Арин отвел глаза, опустив пушистые лиловые ресницы, но потом поднял голову, и Мэд увидел, что в искристой глубине его взгляда ничего не изменилось, лишь проступило отчетливо-насмешливое выражение:

Да мне все равно, — тихо сказал Арин. — Хватит уже трепаться, три часа так три часа. Пошли. Надо же тебе удовлетворить свои потребности, ты сейчас похож на мудака со спермотоксикозом, который пытается передо мной оправдаться. Смотреть тошно.

Хорошо, — медленно ответил Мэд. — Тогда, чтобы тебе не было тошно, будешь смотреть на меня глазами Тейсо.

И снова ему не удалось увидеть в глазах Арина боль, тот только пожал плечами, ответил коротко:

Обойдешься.

Ты еще сам меня попросишь затянуть на тебе ошейник.

Посмотрим. Посмотрим, мне терять нечего, кроме самого себя, и я бы согласился на это, но не перед тобой.

Мэд развернулся, пропустил Арина вперед, и пошел по улице, сжав зубы.

Непреодолимая тяга, выматывающее чувство пустоты — его можно погасить только чужой болью, только чужими страданиями, но парень, видимо, совсем сдвинулся и не понимает, что ему грозит, и что произошло, поэтому вытянуть из него желанные слезы или раненую ненависть невозможно. Но он глубоко ошибается, если думает, что сможет остаться непокоренным, в конце концов, его можно будет потом вышвырнуть, как мусор, кинуть в руки псам КетоМира, которым все равно, в каком состоянии он будет, лишь бы был жив и смог рассказать то, что они хотят узнать.