Макс знает о Тори и только качает головой, когда я пытаюсь ему объяснить, почему я не могу до того дотронуться. Максу удобней высказать предположение, что я просто никак не могу освоиться с мыслью, что в кои-то веки не меня кто-то пытается трахнуть, а… Проще говоря, он смеется: "Научись быть сверху".

Сбивает меня с толку, и мне только и остается, что улыбаться в ответ. В этом он меня не понимает.

Я думал о том, что Тори сейчас — идеальная игрушка, именно такая, которой жаждут все эти твари. Он беззащитен, он не понимает, что делает и просит, он удивительно красивый, он покорный, он опытен — в "Меньше слов" позаботились об этом, а то, что он сумасшедший, могло бы стать дополнительным бонусом, особенным изыском в чьей-нибудь частной коллекции — я хорошо разбираюсь в таких вещах. И я видел однажды, как после того, как Тори сделали эту незаживающую рану — открытую глубокую рванину мягких тканей на груди, сцепленную стальными клепками — сцену, заставившую меня сделать ошибочный вывод о предназначении этой раны.

Я видел дрожащие от боли густо-фиолетовые зрачки в обрамлении желтых искр, видел раскинутые, окольцованные наручниками, хрупкие запястья и блестящий от свежей крови член хозяина, медленно погружающийся в открытый глубокий разрез на его груди. Тусклый блеск хирургических клепок и неторопливые движения внутри распластанного скальпелем детского тела, стекающие густые алые капли, скользящие по возбужденному члену, тонкие пленки разорванных тканей, отчаянный крик, тяжелое дыхание и напряженная гримаса на бледном лице — отпечаток переживаемого хозяином удовольствия.

Многим людям такое пришло бы в голову, я знаю… Вот и еще один бонус к цене Тори.

Я все это осознаю, потому что жил среди них, но почему же я так и не понял, что они чувствуют при этом? Я выворачивал свою душу наизнанку, пытаясь найти хотя бы слабый признак того, что мне хотелось бы использовать Тори. Не нашел.

Да, к черту все это… Находиться здесь и ворошить прошлое не имеет смысла. Ты думал, обезопасишь меня, просто связав мне руки? Может, это бы и было так, если бы не Макс. Нормально разговаривать и защищаться я научился от него — практически одновременно.

Арин приподнял запястья, безошибочно нашел глазами нужную точку на открытой шее Ская, тронул пальцами металлическую застежку ремня, вывернув кисть, но вдруг отстранился, опустил голову, задохнувшись от боли, не сдержав стона.

Скай почувствовал, как скользнула по его шее прохладная рука, приподнялся, глядя непонимающе на согнувшегося на полу Арина:

Какого черта… Ты чего?

Арин не ответил, мотнул головой, царапая пальцами кожу под волосами.

Скай встал, потянул его за руки, рывком поднял с пола, отвел ладонью сиреневую россыпь волос, тронул уплотнение вшитого над ухом чипа:

Ты знаешь, какого он у тебя образца? — спросил он, глядя на судорожно бьющуюся у виска тонкую голубую жилку, — не молчи, идиот, ты знаешь, гражданский у тебя чип или военный?

Откуда я знаю? — отгрызнулся Арин, — не я его себе ставил. Скорее всего, военный… Они были дешевле, и их много оставалось на фабриках…

Твою мать, — только и сказал Скай, — поздравляю, ты у нас в режиме быстрой самоликвидации. Раньше нужно было говорить!

Раньше нужно было думать!

Скай отпустил Арина, подошел к столу, выдвинул один из ящиков, наклонился.

Что ты хочешь делать? — спросил Арин, наблюдая за ним.

Его надо вытащить. Нужен нож или лезвие. Лучше лезвие. Черт, как же я об этом не подумал… Такие чипы же реагируют на биопластик. До сих пор поражаюсь изобретательности наших военных. Военные у нас молодцы. Ранили тебя — будь добр, вводи код самоуничтожения. Выполнил миссию, уложился во время, подыхай. Залатали тебя биопластиком — а вдруг это враги залатали? Тоже дохни, как скотина.

А если свои?

Что — свои?

Свои залатали?

Тогда чип предварительно извлекали, как впрочем и сейчас делают… Ты разве о таком не слышал?

Нет.

Странно. Вроде бы… — Скай вовремя спохватился, вспомнив, что о своем знакомстве с Максом лучше умолчать. Интересно, все-таки, как же он выжил?

Так что со мной будет-то?

Скай задвинул последний ящик, оперся руками на стол:

Башка лопнет. Как минимум. Слушай, Арин, здесь ничего подходящего нет.

Арин помолчал немного, протянул вперед все еще связанные руки, сказал тихо:

Замок на ремне. Металлическая пластинка, она уже открыта, там есть и лезвия, и иглы.

Скай посмотрел в потемневшие карие глаза, вспомнил разбудившее его легкое прикосновение к своей шее, мгновенно все понял:

Дрянь ты мелкая.

Арин улыбнулся, пожал плечами, поморщился от боли.

Хрен с тобой, — сказал поисковик, подходя ближе, — я бы с удовольствием посмотрел, как ты подохнешь, но ты мне все еще должен.

Он отвел полуоткрытую металлическую пластину на застежке ремня, заставил Арина вывернуть руки, подставил ладонь под выпавшие из полости стальные лезвия, щелкнул зажигалкой, прокаливая гибкую режущую кромку:

Поверни голову.

Арин послушно отклонился и закрыл глаза, почувствовав легкое прикосновение его руки, отводящей волосы, вздрогнул.

Скай аккуратно провел лезвием по коже, придерживая рукой короткие яркие пряди, увидел, как раздались в стороны ткани и заросил крупными, набухающими на глазах капельками, тонкий разрез.

Ну и ночка, — тихо проговорил Арин.

Помолчи.

Три вертикальных разреза рядом, и показались четкие очертания микрочипа, вживленного глубоко, надежно, вцепившегося тонкими проводками в розоватое мясо.

Не дыша, аккуратно, потянул Скай узкую пластинку, отсоединяя одну за другой серебристые ниточки:

Ты еще скажи спасибо за то, что мы тебе биопластик всего лишь в плечо влили…

Если бы было что-то посерьезней, ты бы так дешево не отделался.

Тихий щелчок, и маленькая пластинка чипа, мокрая от крови, оказалась в ладони Ская. Арин прижал ладонь к уху, стирая льющиеся теплые струйки:

Теперь-то что? — недоуменно спросил он, — как я по-твоему должен без него жить?

Скай задумался. Да, без чипа жить невозможно, на датчик перестают подаваться сигналы, и сам черт тогда не разберет, когда тебе суждено умереть. А это очень важно, даже для меня, — мне самому нужно знать, сколько ему точно осталось, нужно успеть найти этого его парнишку раньше, чем экранчик порадует в последний раз бесконечным количеством угасающих нулей. Перебрав в уме все возможные варианты, поисковик остановился на подходящем, поднялся:

Побудь здесь. Сдается мне, я знаю человека, который один раз уже разблокировал такую вот игрушку. И вот еще — делай что хочешь, но ты должен быть здесь и только здесь. Если появятся менты, можешь перестрелять их всех до единого, но из квартиры не выходи. Понимаешь? Иначе останешься без датчика. Да, огромная просьба — прекрати подыхать с периодичностью каждые два часа. Ляг и не шевелись вообще, а то у меня ощущение, что ты, даже бродя по комнате, можешь себе башку свернуть.

Развяжи хоть меня, — мрачно ответил Арин.

Сам развяжешься.

Арин посмотрел ему вслед, потерся головой о плечо, стирая кровь, посмотрел на стянутые ремнями руки. Развяжусь, куда деваться, открытый замок ослаблен, застежка вышла из гнезда, но опухли и затекли запястья, нарушившееся кровообращение не дает одеревеневшим пальцам повернуться и отвести язычок. Арин повернулся, подтянул к себе свернутый шерстяной плед, потерся пальцами о колючий материал. Вроде бы, так лучше…

Восстановив кровообращение, Арин справился с замком, с облегчением скинул ремень, поднялся, дошел до стола, задумчиво положил руку на твердую обложку старой книги, провел пальцами по неглубокому тиснению букв, взял книгу и забрался с ногами в мягкое, истрепанное плюшевое кресло, открыл заложенную закладкой страничку, опустил голову, вчитываясь в узенькие строчки.

Пробежав глазами несколько листов, он устроился поудобней, подложил руку под голову и вздрогнул, услышав тихий тревожный писк. Датчик. На маленьком мониторе протестующим красным горели остановившиеся цифры, липким омерзительным ужасом залило душу. Так приходит смерть, тихий мышиный писк, тревожные огоньки, только к самому концу сменяющиеся снова теплым угасающим сиянием нулей. А мне осталось несколько месяцев, и значит, совсем скоро придется еще раз услышать этот звук, только тогда он будет… Последним, что я услышу.