– Обречена… – повторила Блю, строго взглянув на мать. – Это слишком веское слово для того, чтобы употреблять его за завтраком.

– Все остальные давно уже позавтракали, – назидательно ответила Мора.

Заскрипели ступеньки, извещая о возвращении Нив.

– Ошиблись номером, – сказала она. – Это часто у тебя бывает?

– Один номер достался нам после компании эскорт-услуг для джентльменов, – объяснила Мора.

– А-а, тогда все понятно, – сказала Нив и добавила, снова устроившись за столом: – Блю, если хочешь, я могу попытаться узнать, что же его убьет.

Мора и Блю сразу насторожились.

– Да, – сказала Блю.

Мора собралась было что-то сказать, но лишь плотно сжала губы.

– У вас есть виноградный сок?

Блю удивилась, но поспешно сунулась в холодильник и выудила оттуда кувшин.

– С клюквой.

– Отлично подойдет.

Мора с трудно поддающимся истолкованию выражением лица извлекла из шкафа темно-синюю салатницу, без особой почтительности протянула ее Нив и заявила:

– За то, что ты увидишь, я не несу никакой ответственности.

– Что? – снова удивилась Блю. – Что это должно значить?

И мать, и тетя промолчали.

Нив с мягкой улыбкой на мягком лице налила в салатницу сок до краев. Мора выключила свет. По сравнению с полутемной кухней мир снаружи сразу сделался ярким. По-апрельски яркие деревья жались к окнам, лист к листу, и все к стеклу, и Блю внезапно показалось, будто ее со всех сторон окружают деревья, будто она находится посреди беззвучного леса.

– Если собираешься смотреть, то, пожалуйста, веди себя тихо, – сказала Нив, не обращаясь ни к кому конкретно. Блю подвинула стул и села. Мора, скрестив руки на груди, прислонилась к кухонному столу. Нечасто можно было увидеть, чтобы Мора, чем-то раздраженная, ничего по этому поводу не предпринимала.

– Скажи-ка еще раз, как его звали, – попросила Нив.

– Он сказал только: Ганси. – Блю смутилась, произнося это имя. Почему-то мысль о том, что она может сыграть какую-то роль в его жизни или смерти, делала ее ответственной за его опосредованное присутствие в кухне.

– Этого достаточно.

Нив наклонилась над салатницей, беззвучно шевеля губами, по жидкости медленно двигалось ее темное отражение. Блю продолжала думать над словами матери: «За то, что ты увидишь, я не несу никакой ответственности».

От этого их нынешнее занятие казалось значительнее, чем обычно. Дальше от шуточек природы и ближе к религии.

В конце концов Нив что-то пробормотала. Блю не смогла понять значения этого нечленораздельного звука, зато на лице Моры вдруг появилось триумфальное выражение.

– Н-да, – сказала Нив уже вслух. – Вот это штука…

Она произнесла фразу с ударением на «штука», и Блю поняла, как все обернулось.

– Что ты видела? – спросила она. – Как он умер?

Нив, в свою очередь, не сводила глаз с Моры. Но на вопрос Блю ответила, даже не дожидаясь его.

– Я его видела. А потом он исчез. Просто скрылся в никуда.

Мора всплеснула руками. Блю отлично знала этот жест. У ее матери он означал, что ей удалось в ходе спора найти неопровержимый довод. Правда, на этот раз решающий довод содержался в салатнице, наполненной смесью виноградного и клюквенного сока, и Блю не могла даже представить себе, в чем он мог состоять.

– Только что он был здесь, – пояснила Нив, – а потом – раз, и ничего.

– Такое бывает, – сказала Мора. – Здесь, в Генриетте. Тут есть такое место – или места, – которых я не могу видеть. А случается, что я вижу, – при этих словах она повернулась в сторону, сделав это так, что Блю заметила, как старательно мать не смотрит на нее, – совсем неожиданные вещи.

Теперь Блю вспомнила, что мать много раз категорически отвергала всякие предложения покинуть Генриетту – даже когда подворачивались реальные возможности переехать в другие города, – несмотря на то, что жизнь здесь была довольно дорогой. Блю однажды залезла в компьютер матери и наткнулась на переписку по электронной почте. Один из ее клиентов-мужчин буквально умолял Мору взять Блю «и все остальное, без чего вы не сможете прожить» и переехать в его обширный таунхаус в Балтиморе. На это Мора сурово сообщила, что не может этого сделать по многим причинам, главная из которых состоит в том, что она ни за что на свете не покинет Генриетту, а последняя – в том, что она не может быть уверена, что он не заманивает их к себе, чтобы убить топором. В ответ он прислал сообщение, состоявшее из одного унылого смайлика. Блю не раз пыталась угадать, что с ним потом случилось.

– Мне все-таки хочется знать, что ты увидела, – сказала она. – Что это за «ничего»?

– Я пыталась проследить за мальчиком, которого мы видели минувшей ночью, вплоть до его смерти, – ответила Нив. – Я чувствовала, что по времени она недалека, но вдруг он исчез в какое-то место, которого я не смогла разглядеть. Не знаю, как это объяснить. Я подумала, что дело тут во мне.

– А вот и нет, – сказала Мора и, увидев, что интерес Блю не убывает, пояснила: – Это примерно, как если в телевизоре нет изображения, но ты знаешь, что он включен. Вот на что это похоже. Но мне никогда еще не доводилось видеть, чтобы туда кто-нибудь уходил.

– Ну, а он туда вошел. – Нив отодвинула салатницу. – Ты говоришь, что это еще не все? Что же еще может показать мне этот телевизор?

– Каналы, которые не транслируются по основному кабелю.

Хорошенькие пальчики Нив выбили короткую дробь по столу.

– Раньше ты об этом не говорила.

– Раньше не было повода, – ответила Мора.

– Место, где с таким успехом исчез молодой человек, очень даже повод. И способности твоей дочери – еще больший повод. – Нив обратила свой всепроницающий взгляд к Море; та оттолкнулась от стола и отвернулась.

– Сегодня вечером я работаю, – сказала Блю, сообразив наконец, что разговор иссяк. В салатнице медленно колыхались отражения заоконных листьев – все тот же лес, только потемневший.

– Ты собираешься пойти на работу в таком виде? – спросила Мора.

Блю оглядела себя. Сегодня она надела несколько тонких футболок, одну из которых для пущей красоты украсила по методу шреддинга, то есть распустила часть ниток, отчего футболка сделалась кружевной.

– А что не так с моим видом?

Мора пожала плечами.

– Ничего. Я всегда хотела иметь эксцентричную дочь. Вот только не представляла себе, насколько хорошо удастся мой жуткий план. И до которого часа ты будешь работать?

– До семи. Хотя, возможно, задержусь еще немного. Сайлина должна работать до половины восьмого, но она всю неделю хвалилась, что брат достал ей билеты на «Вечер», и если кто-нибудь подменит ее на последние полчаса…

– Ты могла бы и отказаться. Это какой «Вечер»? Фильм, в котором все девушки признаются, что обманывали друг дружку, и умирают?

– Тот самый. – Блю, громко хлюпая, допила йогурт, бросила короткий взгляд на Нив, которая все еще продолжала хмуро разглядывать салатницу с соком, отодвинутую на середину стола. – Ладно, я побежала.

Она резко отодвинула стул. Мора молчала, но это тяжелое молчание казалось громче бурной нотации. Блю, воспользовавшись моментом, бросила баночку из-под йогурта в мусорное ведро, ложку – в раковину, возле которой стояла мать, и помчалась вверх по лестнице за обувью.

– Блю, – сказала ей вслед Мора. – Думаю, можно не напоминать, что тебе не следует никого целовать, верно?

Адам Парриш дружил с Ганси уже 18 месяцев и знал, что к этой дружбе прилагаются несколько определенных вещей. А именно: вера в сверхъестественные явления, снисходительность к взбалмошному отношению Ганси к деньгам и сосуществование с прочими друзьями Ганси. С двумя первыми трудности могли возникнуть лишь во время пребывания вне стен Эглайонби, а третий фактор превращался в проблему, лишь если дело касалось Ронана Линча.

Ганси как-то сказал Адаму, что, похоже, мало кто знает, как надо обходиться с Ронаном. И пояснил, что опасается, что в один прекрасный день кто-нибудь наткнется на Ронана и здорово порежется.