Как всегда, он воплощал собой всеамериканского героя войны, который был закодирован в его взъерошенных каштановых волосах, прищуренных от летнего солнца карих глазах, прямом носу, который ему любезно передали по наследству предки англосаксы. Все в его облике заставляло предполагать влиятельность, могущественность и крепкое рукопожатие.
Подружка уставилась на него.
Адам вспомнил, что при первой встрече Ганси произвел на него устрашающее впечатление. Их, Ганси, было двое – один, тот, который обитал в его шкуре, и второй, которого Ганси надевал по утрам, когда совал бумажник в задний карман брюк. Первый был подвижным и энергичным, без какого-либо, на слух Адама, ощутимого акцента, а второй излучал упрятанную до поры до времени силу и приветствовал людей с трудно уловимым, но величественным акцентом старых вирджинских состояний. Для Адама до сих пор оставалось загадкой, каким образом ему удается не видеть одновременно обе ипостаси Ганси.
– Не слышал, как вы стучали, – без всякой необходимости объяснил Ганси. Они с Адамом приветствовали друг друга, стукнувшись кулаками. Этот жест одновременно и шел Ганси, и казался с его стороны деланным, как заученная фраза на чужом языке.
– Эшли, это Ганси, – сказал Деклан своим приятным бесстрастным голосом. Такой голос отлично подошел бы для того, чтобы сообщать о разрушениях, причиненных торнадо, и приближении холодного фронта. Рассуждать о побочных эффектах употребления виагры. Объяснять правила поведения в «Боинге-474», на котором нам сегодня предстоит лететь. – Дик Ганси, – добавил он.
Если Ганси и рассматривал спутницу Деклана как расходный материал одноразового употребления, он ничем не выдал этого. Он лишь сказал с едва заметной холодностью:
– Деклан отлично знает, что Дик – это мой отец. А я – просто Ганси.
Эшли выглядела скорее растерянной, нежели обрадованной знакомством.
– Дик? – повторила она так, будто никогда не слышала такого имени, а знает только о вульгарном значении этого слова.
– Это традиционное фамильное имя, – пояснил Ганси, давая своим видом понять, что ему давно уже надоели плоские шутки. – Я стараюсь обходиться без него.
– Ты же из Эглайонби, да? Это же какое-то дикое место. Почему ты не живешь в школе? – спросила Эшли.
– Потому что я хозяин этого здания, – сказал Ганси. – Куда лучшее вложение денег, чем плата за школьную спальню. Закончив обучение, ты ее не продашь. А значит, куда деньги делись? Пропали.
Дик Ганси III терпеть не мог, когда ему говорили, что он похож на Дика Ганси II, но сейчас он не смог бы отказаться от этого сходства. Они оба прекрасно умели при желании подчинять себе логику, держа ее на изящном коротком поводке и красуясь в стильном пиджаке из шотландки.
– Боже, – удивилась Эшли и взглянула на Адама. Ее глаза не задержались на нем, но все равно он вспомнил, что его джемпер заворсился на плече.
Не обращай внимания. Она вовсе не смотрит на это. Никто, кроме меня самого, этого не замечает.
С некоторым усилием Адам расправил плечи и постарался сделать вид, что чувствует себя в форме так же свободно, как Ганси или Ронан.
– Эш, ты просто не поверишь, почему Ганси приехал именно сюда, – сказал Деклан. – Ганси, расскажи ей.
Ганси не смог устоять перед искушением поговорить о Глендуре. Это всегда было ему не по силам.
– Что ты знаешь о королях Уэльса? – спросил он.
Эшли поджала губки и поскребла ногтем кожу в ямочке у основания шеи.
– М-м-м-м… Лливеллин? Глендур? Лорды Валлийской марки?
Улыбка, появившаяся на лице Ганси, могла бы своим светом поджечь угольную шахту. Адам, когда познакомился с Ганси, знать не знал о Лливеллине или Глендуре. Ганси пришлось рассказывать ему, как Оуайн Глендур – англичане называли его Оуэном Глендоуэром, – аристократ из средневекового Уэльса, сражался за свободу Уэльса против англичан, а потом, когда, казалось бы, неизбежно должен был попасть к ним в плен, исчез с острова и заодно и со страниц истории.
Но Ганси не собирался переписывать историю. Он пытался связать воедино различные события в таком виде, в каком они случались, его волновали магические знамения, сопровождавшие рождение Глендура, слухи о том, что он умел делаться невидимым, невероятные победы, которые он одерживал над превосходящими силами противника, его таинственное исчезновение. Слушая Ганси, Адам видел перед собою зеленые волны валлийских холмов, сверкающую ширь реки Ди, беспощадные северные горы, в которых бесследно исчез Глендур. В рассказах Ганси Глендур просто не мог умереть.
Слушая эту историю сейчас, Адам ясно понимал, что Глендур был для Ганси куда больше чем просто историческим персонажем. Он воплощал собой все, чем хотел бы обладать Ганси: мудрость и мужество, ясное видение своего пути, причастность к миру сверхъестественного, всеобщее уважение, сохранившуюся в веках славу.
Ганси, загоревшийся от собственного рассказа, вновь зачарованный его тайной, обратился к Эшли:
– Ты знаешь легенду о спящих королях? Легенду о том, что такие герои, как Лливеллин, Глендур, Артур, на самом деле не умерли, а спят в своих гробницах, дожидаясь пробуждения?
Эшли растерянно моргнула, а потом сказала:
– Ну, это, скорее всего, просто метафора.
Пожалуй, она была не так глупа, как им показалось.
– Возможно, и так, – ответил Ганси. Он широким жестом указал на стену, где висели карты, испещренные силовыми линиями, вдоль которых, как он был уверен, странствовал Глендур. Схватив лежавший позади него на столе ежедневник, он принялся быстро листать его, демонстрируя как подтверждение вклеенные туда схемы и вырезки. – Я считаю, что тело Глендура перевезли в Новый Свет. Точнее говоря, именно сюда, в Вирджинию. И я хочу найти место, где он похоронен.
К радости Адама, Ганси не стал останавливаться на том, как и почему уверовал в легенды о том, что Глендур жив и сейчас, много веков спустя. Он пропустил также кусок о том, как пришел к убеждению, что погруженный в вечный сон Глендур наградит того, кто его разбудит. И о том, каким образом он им овладело всепоглощающее стремление отыскать этого давно исчезнувшего с лица земли короля. Пропустил эпизоды полуночных звонков Адаму, когда не мог уснуть из-за неотвязных мыслей о своих поисках. Пропустил микрофильмы, музеи, газетные заметки и металлодетекторы, многочисленные авиаперелеты и потрепанные иностранные разговорники.
Он также не сказал ни слова о магии и силовых линиях.
– Безумие какое-то, – сказала Эшли. – С чего ты взял, что он может быть здесь?
На этот вопрос имелись два ответа. Один основывался на исторических данных и был гораздо приемлемее для всеобщего употребления. Второй добавлял в уравнение ивовые рогульки и магию. Когда-то, в недобрые давние дни, Адам с большой оглядкой поверил в первый вариант. Но дружба с Ганси требовала, чтобы он, чем дальше, тем больше, склонялся ко второму. Именно по этому поводу Ронан к немалому неудовольствию Адама отмечал: его вера в сверхъестественные объяснения остается непоколебимой. Вера Адама была шаткой.
Эшли, то ли потому, что она была здесь случайным человеком, то ли из-за ее очевидного скепсиса, досталась историческая версия. Ганси немного рассказал о имеющихся в округе названиях валлийского происхождения, о найденных в вирджинской земле артефактах XV столетия и о том, что многие историки поддерживают гипотезу о раннем, еще до Колумба, плавании валлийцев в Америку.
Где-то посреди лекции из примыкавшей к кабинету, который Ронан называл своей спальней, комнатушки появился третий обитатель «Завода Монмут», отшельник Ноа. В этом крохотном помещении, помимо его кровати, помещались детали загадочного механизма; Адам предполагал, что это печатный пресс.
Сделав несколько шагов, Ноа остановился. Он не улыбнулся Эшли, а удивленно выпучил на нее глаза. Знакомство с новыми людьми всегда трудно давалось ему.
– Это Ноа, – объявил Деклан. Сказал он это так, что Адам полностью утвердился в своем подозрении – «Завод Монмут» и обитавшие там школьники были для Деклана и Эшли пунктом на туристическом маршруте, одной из тем для предстоящего обеда.
