Сильный ли я человек? Я подумала, что мало знаю об Аннетт. Она изучала экономику, но не побоялась бросить учебу, получив место ассистента. Конечно, это не самое трудное решение, но все же признак силы характера. Она была трудолюбива и брала на себя больше обязанностей, чем требовала ее должность.

За окном по-прежнему бушевала буря. Капли дождя стучали в окна, и я опасалась, что цветы на балконе не перенесут этой ночи. Впрочем, вряд ли я в будущем стану пить кофе на балконе. Моя жизнь кардинально изменится. И на этот раз — навсегда.

Я больше не буду бояться. Что угодно, только не страх. Мой новый знакомый дает мне фантастическое оружие. Глупо этим не воспользоваться. Я, Эрика, буду распоряжаться людскими жизнями и смертями. Такая работа прекрасно мне подходит. Разве не этого хочет наше прогнившее общество — чтобы женщины проявляли все больше инициативы? Чтобы брали нож и отрезали кусок покрупнее. Даже сам Дьявол — женщина, если верить Смерти, конечно.

Мой знакомый объяснил, что не он отдает приказы и решает, где или когда ему следует быть, но возможности для личной инициативы тоже имеются, если, конечно, их правильно мотивировать. Я сумею найти такой мотив, что не подкопаешься. И не стану полагаться на случай. Ну, может, только иногда, чтобы навести порядок. Помочь тем, кто нуждается в этом, подтолкнуть тех, кто уже стоит на краю обрыва, расчистить место для других. Я умею наводить порядок. И всегда делаю уборку тщательно, если не сказать педантично. Эти качества пригодятся мне на новой работе.

Я не собиралась убивать Тома или Аннетт. Во всяком случае, не сейчас. А может быть, и никогда. Ведь это стало бы проявлением той самой злопамятности, в которой обвинял меня Том. А мелкие обиды здесь ни к чему. Нет, я начну новую жизнь и научусь всему заново. Для начала нужно понять, как найти контакт с Высшими силами. Мой новый знакомый обещал задержаться у меня, и я была ему за это безмерно благодарна. Я уже поняла, что плохо переношу одиночество.

Мысли теснились у меня в голове, цепляясь одна за другую. В комнате было душно. Я подошла к окну. Где-то там, снаружи, души Малькольма, Сисселы и Густава направлялись к своему новому пристанищу. Я забыла спросить о цвете души Малькольма, но мне казалось, что она должна быть полосатой или в горошек.

На пыльном подоконнике валялись несколько дохлых мух. Странно, что они не нашли места получше теперь, когда на дворе осень. Есть ли души у мух? Надо поинтересоваться, что думают об этом антропософы. А еще спросить у моего нового знакомого, как он планирует разделить со мной домашние обязанности.

Вагон метро плавно катил, словно ведомый таинственной силой, скрывавшейся где-то в глубине туннеля. Я сидела в углу, прислонив голову к окну, и разглядывала окрестности Стокгольма, пролетавшие мимо, пока поезд делал короткий вдох, прежде чем снова нырнуть в туннель. Одета я была так же, как вчера, только куртку сменила на одеяние Смерти, теплое и мягкое, как папин домашний халат. Мы с братом всегда дрались за него в детстве: так приятно было завернуться в него после бани на даче. Этот старый застиранный халат сослали за город, но от него по-прежнему пахло папой. Для меня он навсегда останется связан с дачным бездельем.

Мы со Смертью вкусно позавтракали. На этот раз вместо круассанов был свежий хлеб, а еще кофе и горячее молоко. С появлением Смерти в моей жизни появились и свежие продукты. После завтрака я примерила одеяние, и оно оказалось совсем не таким просторным, хотя мой знакомый был выше меня. Я только затянула потуже пояс. Одеяние было почти невесомым. Наверное, сшито из какой-то особенно легкой материи, чтобы скрашивать тяжелую работу Смерти. Посмотревшись в зеркало, я увидела, что на мне одета длинная кофта в стиле семидесятых.

Обучение прошло быстро. По словам Смерти, моя работа заключалась в том, чтобы найти жертву, распахнуть одеяние и словно вдохнуть душу, покидающую тело. Это займет пару секунд, а потом душа вылетит из тела, и нужно держать флакон наготове. Во внутреннем кармане одеяния их было пять. Следует вынуть пробку и позволить душе влететь внутрь флакона.

«Они делают это добровольно?» — спросила я, и мой патрон ответил, что речь идет не о желании, а о естественной природной реакции. Нужно только открыть флакон и дать душе время влететь в него. А потом наблюдать, как будет изменяться ее цвет. Когда движение внутри флакона прекратится, а цвет души потемнеет, можно бросить флакон в почтовый ящик, только не обычный, а для международной корреспонденции. Это меня немного успокоило. Страшно подумать, что Высшие силы обитают на соседней улице или в соседнем городе, Или, не дай Бог, имеют что-то общее с членами нашего замечательного правительства.

Коса, как выяснилось, не несла никакой функции и была лишь атрибутом униформы. Для антуража, так сказать. Мне не было нужды брать ее сегодня с собой. Патрон не сказал о косе ничего конкретного, но я знала, что он сделает это, когда понадобится.

Смерть сообщил, что берет выходной и почитает газету, чему явно был очень доволен, и, пожелав мне удачи, выставил за дверь. Он уже вполне освоился у меня дома, и хотя оделся к завтраку, его расслабленный вид наводил на мысль о пижаме и домашних тапочках. Дверца саквояжа была по-прежнему открыта, и теперь я увидела там выдвинутый ящик с книгами.

Мне показалось, что он специально не хочет раскрывать мне детали моего первого боевого задания, словно ожидая, когда я вернусь домой с блеском в глазах и со словами: «Угадай, что произошло». Во всяком случае, он заявил, что на первый раз я сама могу решить, кому нанести прощальный визит. «Я не хочу даже включать компьютер, так что выбери кого-нибудь и потом объясни свой выбор. Сделай мне сюрприз. Только лучше кого-нибудь постарше, не стоит начинать с детей». Я вспомнила Сисселу и похолодела.

Такое странное сочетание страха и предвкушения я испытывала впервые. Я опять вся вспотела во сне и, проснувшись, долго лежала на мокрой простыне, стараясь унять сердцебиение. Подняв глаза к потолку, я увидела в углу паутину. Большую, черную и прочно там обосновавшуюся. Мне стало жутко при мысли, что одна из липких нитей может дотянуться до моего лица.

Когда-то я панически боялась пауков и не могла дотронуться до них даже газетой или тапком. Но августовские каникулы на западном побережье принесли мне множество самых разнообразных впечатлений, в том числе и о черных пауках, и мой страх сменило сначала уважение к этим тварям, а потом и восхищение ими. Один друг детства очень интересовался пауками и писал про них доклады по разным школьным предметам, каждый раз рассматривая под новым углом зрения и получая хорошие оценки. Я с отвращением слушала его рассказы о самках пауков, которые позволяли оплодотворить себя, а потом съедали самцов, чтобы хватило сил вырастить потомство. А некоторые самцы настолько стремились удовлетворить самок, что сами предлагали им себя на ужин.

Вот еще одно доказательство того, насколько сильны наши связи с природой, подумала я и решила оставить паутину в покое.

Мерный стук колес усыплял. После вчерашних событий я стала спокойнее относиться ко всему происходящему. Лица других пассажиров казались мне искаженными, как в комнате смеха. Я присмотрелась к группе подростков, сидящих неподалеку. Они трещали как попугаи, что-то ели и бросали мусор на пол, превращая вагон в помойку. В отдалении сидели пожилые супруги, очень аккуратно одетые, но от них уже исходил тлетворный запах близкой смерти. Может быть, они даже помогли друг другу одеться, но, видимо, из-за слабого зрения не заметили, что воротник у старика заляпан желтком, а у женщины размазана по щеке губная помада.

Погруженная в свои мысли, я даже не заметила, как поезд прибыл в Бредэнг — на станцию из моей прошлой жизни, которой предстояло стать началом новой. Пассажиры устремились к выходу. Вагон быстро опустел. Я вышла последней и увидела хаотично расставленные серо-черные коробки домов, на строительство которых архитектора, похоже, вдохновило домино. Антенны, прикрепленные к балконам, напоминали грибы-паразиты на деревьях. Тут было серо и безрадостно, даже цветочные горшки на подоконниках попадались редко, словно на цветы здесь был объявлен карантин. Мрачный грязный туннель невольно наводил на мысли о том, что при неудачном стечении обстоятельств туда можно войти вечером и уже никогда не выйти.