Женщины, если вы так прекрасны и восхитительны, если ваши глаза сравнимы с землетрясением, если белому мрамору хочется стать вашим телом, если Ромео любил Джульетту, если человечество начинало из-за вас войны, если столько раз вам на этой земле объяснялись в любви, почему среди вас есть несчастные? Есть одинокие? Женщины, если почти каждая из вас стала матерью, если вы так любите своих детей, если вы отдаете им самое светлое, самое лучшее, если любой из них кажется вам совершенством, если в каждом из них вы храните свое продолжение, если вы им даете добро ~ от пеленок, от первого крика. Почему среди них есть убийцы? И есть негодяи? Женщины, если ваши движения так музыкальны, если ваши улыбки еще мелодичней, чем ноты, если вы порождение созвучий высоких и вечных, если видят вас даже слепые и слышат глухие, если песня, соната, симфония — женского рода, если муза и музыка — тоже молнии вашего неба. Почему среди вас нет Бетховена? Нету Шопена? Почему? Почему? Почему? Или мы еще мало вас знаем? И вы, как планеты, которые кружатся в космосе, кажутся рядом, и которых мы видим, летим к ним все время навстречу, но которые так далеки и так иногда одиноки, что приблизиться к ним нам дано не всегда! И не всем, А Бетховен велик. Только чтобы он значил без вас…

Это — Островой

И вот еще:

Что самое длинное? Ночи?

Когда ты остался один?

А может быть, ночи короче,

Бегущих во тьме холодин?

Что самое длинное? Холод?

Бестрепетный, стылый денек?

А может не холод, а голод?

Нехитрого счастья паек?

Что самое длинное? Вера?

Сплошных ожиданий дожди?

А может, не вера? А мера?

Того, что уже позади?

Ни то, ни другое, ни третье.

А тот неугаданный час,

Который почти на столетье

Поссорил, любимая, нас.

Вот и пролетело время… Все равно сейчас не усну, буду ждать рассвета. Я просто зажмурю глаза, плотно-плотно, и увижу тебя. Быть может, увижу тебя сосредоточенной на какой-нибудь мысли, шагающей под хмурым небом октября. Или весело улыбающейся. Или спящей. Но все же увижу тебя. И мне сразу же станет легче жить на свете. Потому, что есть ты. Маленькое чудо с огромными, как бездна ночи, глазами. Ты только напиши мне. Спокойной ночи тебе, маленькое чудо, и голубых-голубых снов, самых желанных снов тебе, Надюшка. Пиши. Очень жду.

Саша

Хочу все спросить тебя, а каким ты меня представляешь? Не забудь ответить.

Письмо от 26.11.1974.

Здравствуй! Двадцать третий день лежу в больнице. Сашка сыграл в Дон Кихота ~ рыцаря печального образа… Было трудно сначала. Но сейчас обещают везти в Киров. Три ножевых раны. Две удачные, а вот третья… Ты не беспокойся — все нормально. По крайней мере здесь я еще буду дней двадцать. Все хорошо. Девчонки и парни приносят книги — спасибо. Жарко вот только и душно очень. А вообще не хочу уверять тебя ни в чем, просто, если б это случилось еще раз — поступил точно так же бы.

До свидания, твой знакомый по письмам Александр.

Ноябрь, 28, год 74-й. Бушмакин

Письмо от 17.12.1974.

Здравствуй, Надежда. Действительно прошло много времени, а я все молчу, молчу… Был сон, просто, кошмарный сон и… и ничего нет, все кончилось. Нет! И совсем я не забыл тебя! И сам не пойму — отчего это? Все хорошо. Самочувствие — нормальное. Вся эта канитель, слава Богу, обошлась. Эскулапы лишь только заштопали дырки этакими аккуратными швами. А вообще мне везет, видимо родился в рубашке. О случившимся мама знает. Забудем все, ладно? Мне не хочется вспоминать, Надюшка, а ведь я, не Дон-Кихот, я ~ Сашка, и все. И никто другой. Что еще? Проз о, даже не знаю. Ты извини. Валяюсь вот в постели, на груди лежит хорошая книга — «Барсуки» Леонова, а не могу читать. В башке — дикий ералаш. Ты пиши о себе больше, как там ты. А я вот соберусь с мыслями. Немножко отдохну и напишу тебе длинное-пред-линное письмо.

Жду. Пиши. До Свидания. Саша

Поздравительная открытка от 17.12.1974.

Надюшка!!! Новый год! Что желают все земляне друг другу в этот день? Друзья — желают счастья и цветущей молодости. Влюбленные ~ вечной и красивой любви… Мне остается соединить эти желания в одно целое и пожелать тебе: быть молодой и счастливой, любить и быть любимой.

Саша. 17.12.1974

Письмо от 08.01.1975.

Судя по всему, я вступил в новую полосу жизненных неурядиц. Во всяком случае; я иг испытываю ощущения полной удовлетворенности жизнью и работой. Причины? Их много. Их так много, что, право, я затрудняюсь их перечислять. Кроме всего, ты знаешь, что причины меня нисколько не интересуют, отчасти это потому, что во всей жизни на первое место я ставлю факты. Факты, факты и только факты! Я настолько привык к ним, что они стали, везде и всюду, моими спутниками, они стали самой необходимостью.

Итак, итак, присутствуют причины и факты. Я отталкиваю всевозможные причины прочь, будь они настолько веские, что от них зависела бы даже моя жизнь, попросту — я их игнорирую. И как правило, ставлю или вывожу в культ божества — факт. Есть факт — нелепая неразбериха моей жизни, неудовлетворенность ею и иногда полное органическое отвращение к ее поворотам. Порою, она (жизнь) заставляет меня с холодным беспристрастием взирать на ее финты, на ее взлеты и падения, на ее шаги вперед и назад… Да мало ли еще какие сюрпризы она мне не преподносит?!

И вот, понимаешь, когда нужно волноваться, сильно переживать, в подобных случаях меня все эти чувства обходят как бы стороной, я чувствую это, но ничего не могу с собой поделать, и мне остается лишь одно — спокойно глазеть на поступки, слушать слова, но при этом воспринимать все не так, как бы мне бы этого хотелось.

Странная логика? Да, пожалуй, так. Но поверь, все действительно происходит так, и ни капельки иначе. Я мог, несомненно; отвергнуть все домыслы — откуда появились сия новая черта во мне, но к великому сожалению (своему, конечно!) я не сделаю этого. Пойми, мне так гораздо покойнее и лучше. И все то дело не в том, что я намеренно ищу уголок благоденствия и полнейшего покоя. С уверенностью могу сказать, что не колеблясь бросился бы в любые житейские трудности. И еще я знаю, что только лишь упорная и настойчивая борьба привела б меня к успеху, пусть даже маленькому, я совсем не самоуверен! Но все равно, все было бы так, как и должно быть с каждым самостоятельным человеком. Надеюсь, ты не осудишь меня за такой тон письма? И не бахвал я какой-нибудь там, самовлюбленный эгоист, ты уже поверь мне в этом. Пожалуй, существует во всем этом парадокс. Да, да! Именно, парадокс! Разница лишь в том, что я приближен к первому факту. Ему отдаю предпочтение больше, нежели второму. Но ты можешь с удовольствием сейчас констатировать, что суть первого факта — маленькое мещанство! Категорически отрицаю это!

Не стану писать всего тебе, что скопилось во мне, да и, собственно, этого не передашь в письмах. Вот видишь, я даже ничуть не сожалею о своих словах. Случилось так, что я стал отходить от какой-то своей, очень старой линии. Это и есть наверное ощущение почувствовать себя далеко не юным бездельником, а человеком, вступающим во вполне свободную стадию формирования и мужания. Вдаль ушли детские развлечения. Словно кони огненнорыжей масти (что за чудо-кони?) — умчались иллюзии. Улетели журавли, придуманных моим воображением рыцарских поступков и дел. Как синее мгновение промелькнула первая любовь. Прошла, обняв своим синим крылом, оставив навсегда в памяти сердца, волнующие до сих пор милые образы. Оставила мелодию, мелодию вечную и прекрасную. Мелодию любви. И навсегда, навсегда до первых седин, до старческих морщин будут волновать первое ее чувство и ощущение преогромнейшей силы, будут целебны, как самое чудодейственное лекарство. Потом будут черные годы, покрытые вечным мраком и еще хуже — неизвестностью. Но ни эти годы, ни мрак, ни неизвестность не покорят душу человека, отбросившего идиллистические мечты и поставившего цель ~ выжить! Во чтобы то ни стало выжить. Но, выжив, не захиреть, не завянуть, а продолжать жить на земле. Как же все таки это емко и необъятно ~ жить на земле!