Медичи, напомнил посол, имели в прошлом заслуги перед церковью, когда дело касалось святой инквизиции.

«Ввязываться в эти тяготы и опасности без серьезной причины, когда из этого не может получиться никакой пользы, а великий вред, — сокрушался Гвиччардини,| — не вижу, зачем это нужно. Если это делается лишь в угоду Галилею, то надо иметь в виду, что он увлечен этим, словно личным делом, и не различает и не видит вещей, которые следовало бы видеть. Поэтому, если он и впредь, как до сих пор, будет пребывать в заблуждении, то подвергнет опасности как самого себя, так и каждого, кто будет потакать его желанию или даст ему себя убедить…»

В Риме ждали приезда кардинала Карло Медичи. Гвиччардини опасался, как бы тот под влиянием Галилея не воздержался от одобрения решенного папой и Святой службой, которая «является фундаментом и столпом религии и играет в Риме главную роль». Это бы очень повредило кардиналу!

«Если в его передних или в его окружении будут находиться люди, которые как одержимые желают в спорах защищать и выставлять напоказ свои мнения, особенно в делах астрономических и философских, то каждый станет его избегать. Ибо, как я уже говорил, папа здесь столь чужд этому, что каждый старается выглядеть неотесанным и невежественным. Поэтому все ученые, которые приедут от вас, будут я не осмелюсь сказать вредны, но принесут мало пользы и будут опасными чем меньше они станут выставлять напоказ свою ученость, коль не будут делать этого с предельной скромностью, то тем лучше. И если Галилей дождется здесь синьора кардинала и как-нибудь впутает его в эти дела, то это вызовет великое недовольство. А он, Галилей, горяч, тверд и увлечен настолько, что невозможно, чтобы кто-нибудь находящийся рядом с ним не оказался в его руках. Это такое дело, с которым шутить не приходится, оно, напротив, может стать весьма важным и приобрести огромное значение, если ныне уже не стало таковым…»

Стараясь быть полезным их высочеству, писал кардинал Орсини в ответ на вторичное обращение государя Тосканы, он испытывает наибольшее унижение, когда достигнутые им результаты не идут ни в какое сравнение с его готовностью услужить.

Ему вторил Галилей, жалуясь, что враги, дабы обмануть начальственных лиц, прибегают ко всякого рода интригам. Он один, несмотря на плохое здоровье, противостоит натиску очень многих, но надеется, что господь, который помог разоблачить их обманы, даст ему и возможность воспрепятствовать решению, могущему иметь для церкви скандальные последствия.

«Нахожусь я в Риме, — писал Галилей, словно подготавливая тосканский двор к недобрым вестям, — где как погода постоянно меняется, так и в делах всегда царит неустойчивость…»

Беллармино в затруднении. Скоро, вероятно, обнародуют декрет: Коперникова теория под видом «пифагорейского учения» будет осуждена как ложная и еретическая, а книга Коперника будет задержана «впредь до исправления», дабы подогнать ее к анонимному предисловию. Однако Галилей сможет с известными оговорками трактовать о системе Коперника как чисто математической гипотезе.

И этой возможности надо его лишить! Ведь никто не сделал для пропаганды Коперниковых идей столько, сколько автор «Звездного вестника» и «Писем о солнечных пятнах». Стремление кардинала Беллармино заткнуть ему рот покоится на твердой уверенности: Галилей непоколебимо убежден в истинности движения Земли.

Да, Галилей избегает открыто говорить о движении Земли как об истине, он помнит о спасительном словечке «если»: «если допустить, что Земля движется…» Но грош цена таким оговоркам. Ни в одной из книг Галилей не утверждал, что Земля движется по природе своей. Он осторожен и тем более опасен. Даже он, Беллармино, не сразу его раскусил: синьор Галилец-де поступает благоразумно, когда говорит о движении Земли лишь в виде предположения.

Дело идет об очень деликатных вещах: о внутренних побуждениях человека, чье поведение внешне безупречно. В инквизиционном судопроизводстве вопрос о намерении, о непредумышленном преступлении или о «злом умысле» играет главнейшую роль. Когда обвиняемый находится в темнице Святой службы, есть средство выяснить его «истинное намерение» — применяют пытку. Но как узнать о тайном умысле осторожного и хитрого человека, разгуливающего на свободе?

Галилею надо вообще запретить под каким бы то ни было видом, устно или письменно, касаться вопроса о движении Земли! Беллармино предвидит, что найдутся законники, которые станут возражать. Запрет «пифагорейского учения» не влечет за собой запрета упоминать о Копернике, нельзя лишь выдавать за истину его теорию, Ясно, что никому не возбраняется ее опровергать. Есть ли законные основания запретить кому-либо вообще об этом трактовать? Тем более Галилею. Да и какой шум поднимут кардиналы, симпатизирующие этому флорентийцу или желающие угодить его государю, не говоря уже о тех, кто ищет любого повода, чтобы перечить ему, Беллармино! Как этого избежать?

Кардинал Беллармино решил, что нецелесообразно на заседании конгрегации Святой службы обсуждать в деталях те меры, которые следует принять к Галилею. Не лучше ли посвятить в свой план Павла V и, избегая пагубной гласности, его, папы римского, волеизъявлением покончить с этим хлопотным и чреватым опасностью делом?

В среду, 24 февраля 1616 года, одиннадцать богословов, собравшихся во дворце Святой службы, подписали следующее заключение:

«Первое. Солнце есть центр мира и совершенно недвижимо в отношении перемещения.

Цензура: Все сказали, что данное положение глупо и нелепо в философии и формально еретично[16], поскольку явно противоречит высказываниям священного писания во многих его местах как сообразно с буквальным значением слов, так и сообразно с общим толкованием и суждением святых отцов и ученых богословов.

Второе. Земля не есть центр мира и не недвижима, а по природе своей движется целиком, а также суточным движением.

Цензура: Все сказали, что это положение подлежит тому же осуждению в философии, относительно же богословской истины оно по меньшей мере является заблуждением в вере».

На следующий день кардинал Меллини поставил в известность асессора Святой службы и генерального комиссария, что их святейшество, ознакомившись с заключением отцов богословов относительно положений математика Галилея о недвижимости Солнца и движений Земли, велел кардиналу Беллармино призвать к себе Галилея и увещевать его оставить вышеназванное мнение. Если же тот откажется подчиниться, то генеральный комиссарий в присутствии нотария и свидетелей сделает ему предписание, чтобы он совершенно воздержался учить этой доктрине, защищать ее или о ней трактовать. В случае если Галилей не согласится, то засадить его в тюрьму.

Исполняя приказ, генеральный комиссарий вместе с асессором и нотарием явились на следующий день во дворец кардинала Беллармино.

Туда же был вызван и Галилей. Беллармино в присутствии комиссария стал говорить, что учение о движении Земли является заблуждением, поскольку противоречит Библии, и увещевал его совершенно от него отказаться[17].

Галилей выслушал кардинала, потом осторожно заметил, что вопрос этот весьма сложен. Среди теологов нет полного согласия. Доводам кардинала можно противопоставить иное толкование тех же текстов, предлагаемое другими богословами. На этот счет ведь нет ни соборного постановления, ни решения папы…

Беллармино перебил его. Рассуждать здесь больше не о чем! Их святейшество папа Павел V вынес определение — мысль о движении Земли противна священному писанию, и поэтому ее нельзя ни защищать, ни держаться. Скоро будет обнародован соответствующий декрет.

По знаку кардинала в комнату вошло еще несколько духовных лиц. Свидетели? Генеральный инквизитор от имени папы и всей Святой службы сообщил Галилею официальное предписание: тот обязан совершенно отказаться от учения о недвижимости Солнца и движении Земли. Впредь он не должен никоим образом ни держаться его, ни учить ему, ни защищать его ни устно, ни письменно. В противном случае инквизиция привлечет его к суду!