— Посмотри, нет ли пробоин в моей машине, — говорю ведомому.

Голубев подошел ближе и покачал крыльями: все в порядке.

Какие же звуки я слышал? Что случилось? Видимо, в момент нервного напряжения я забыл снять палец с гашетки. Вначале все мое внимание было сосредоточено на «юнкерсе» и прицеле. Когда же «хеншель» оказался уже подо мной, заработал слух, и я услышал собственную стрельбу.

Советские войска, обойдя Броды, устремились на запад. Танки уже подходили к границе. Наша дивизия сражалась в воздухе над Равой-Русской, над польскими селениями Люблинец, Цешанув, Сенява. Первые немецкие самолеты над территорией Польши были сбиты Клубовым, Вильямсоном и Лиховидом.

Блестящий бой здесь провели группы Крюкова и Боброва. Встретив вдали от фронта стаю «хейнкелей-111», которые шли без прикрытия (видимо, у противника уже не хватало истребителей для сопровождения), они первым же дружным ударом сверху сбили сразу несколько самолетов. Преследуя удирающих в панике бомбардировщиков, наши истребители атаковывали их до последнего патрона. Более десяти «хейнкелей» остались гореть кострами на земле. Кстати, это произошло неподалеку от того места, где когда-то русский летчик Нестеров впервые в мире таранил самолет австрийского пилота.

В боях над советской государственной границей отличился и Слава Березкин. Однажды он рано утром полетел в паре на разведку. «Фокке-вульфы», шедшие впереди своих бомбардировщиков, навязали бой нашим истребителям.

Ведущий Ивашко пошел в атаку. Когда он открыл огонь по одному из «фокке-вульфов», на него напали другие вражеские истребители. Березкин не успел преградить им путь. Подбитый самолет Ивашко отвалил в сторону и пошел в направлении своего аэродрома. Березкин несколько раз окликнул по радио своего ведущего, но тот не отозвался.

Заметив, что «фоккеры» ринулись за ним вдогонку, Березкин бросился на защиту своего друга и командира.

«Фоккеры» стали атаковывать еще яростней. Теперь Березкину надо было и самому обороняться и защищать ведущего. Чтобы отвлечь «фокке-вульфов» от самолета Ивашко, Березкин смело пошел навстречу немецкой паре. Уклонившись от лобовой атаки, они проскочили мимо. Березкин искусно развернулся и меткой очередью сзади сбил ведомого «фоккера». На него в ярости набросились все вражеские истребители. Это позволило Ивашко вырваться из опасной зоны.

Спикировав почти до самой земли, Березкин тоже сумел оторваться от преследователей. Но они продолжали гнаться за ним.

Уже внизу, искусно обороняясь, молодой летчик подловил и поджег второй «фокке-вульф». Враги поняли рискованность дальнейшего преследования: наш истребитель летел домой, а они — все дальше от своего аэродрома. «Фоккеры» повернули назад.

Березкин не дотянул до своей базы. В этом напряженном бою он потерял и ориентировку и счет времени. Убедившись, что горючее вышло, летчик посадил машину в поле.

Когда Березкин добрался до своего аэродрома, его ожидали здесь три радости: во-первых, ему присвоили очередное воинское звание, во-вторых, командующий армией генерал Н. П. Пухов объявил ему благодарность за храбрость, а в-третьих… Вечером перед строем полка я вручил молодому летчику второй орден — орден Славы.

…Находясь на станции наведения, я внимательно следил за действиями каждой группы. Когда «охотники» уходили за линию фронта, я с нетерпением ожидал их возвращения, смотрел, нет ли среди них подбитых, а если есть — сумеют ли они дотянуть до своей территории.

Однажды я заметил, что над передним краем загорелась «кобра». Кто это? Как поступит летчик? Попытался связаться с ним по радио, но он не ответил. «Значит, плохи его дела», — подумал я, а сам продолжал следить, что будет дальше. Хвост дыма за самолетом разрастался, машина, увеличивая скорость, неслась к земле. «Ну прыгай же, прыгай!» — закричал я в микрофон. В воздухе мелькнул черный комочек, и вскоре раскрылся парашют. Теперь все зависело от ветра: в какую сторону он отнесет парашютиста.

Вскоре я установил: сбит Борис Глинка. Всякая потеря тяжела, а такую, кажется, и перенести невозможно. Какого человека, какого летчика лишились! И это уже второй удар: вчера мне сообщили, что с задания не возвратился старший лейтенант Девятаев. Надо немедленно разобраться, почему происходят такие неприятности, почему именно опытные летчики стали легкой добычей для врага. Необходим тщательный и всесторонний анализ неудач.

Когда я добрался до полка, стало известно, что Глинку подобрали пехотинцы и доставили в госпиталь. «Кобра» не терпит тех, кто покидает ее в воздухе, — почти в каждом таком случае она калечит летчика своим стабилизатором. Глинке тоже досталось. Выяснилось также, что в этот полет Глинка взял себе ведомым молодого летчика-стажера. А бой оказался очень трудным. В разгар схватки ведомый оторвался от ведущего и вышел из боя. Глинке одному пришлось драться против целой стаи стервятников.

На разборе мне пришлось повторять прописные истины: чем легче даются нам победы над врагом, тем строже нужно соблюдать порядок на земле и в воздухе. От самоуспокоения до поражения — один шаг. Почему Глинка, командир полка, пошел на ответственное боевое задание неслетанной парой? Ответ один: появились признаки недооценки противника.

Возвращался с разбора и думал: «Борис Глинка подлечится, придет в полк. А вот Девятаев… Он выпрыгнул с парашютом на вражескую территорию, что стало с ним?»

Ждали день, другой, звонили в штабы — никто ничего не сказал о нашем Девятаеве. Его поглотила страшная неизвестность. Что ж, не он первый и, видимо, не он последний. Одним, как Лавриненкову, удавалось сравнительно быстро вырваться из фашистских лап, другие проходили мучительный путь через концлагеря, третьи не возвращались совсем.

Вскоре в дивизию поступил приказ: перебазироваться в район Равы-Русской. Решив, что это будет, видимо, наша последняя база на собственной территории, я снова вспомнил о Михаиле Девятаеве. Где же он приземлился? Даже если его не схватят немцы, ему не пробраться к линии фронта. Ведь в лесах Западной Украины хозяйничают шайки бандеровцев.

О судьбе Девятаева мы узнали много лет спустя. Это не просто героическая, а поистине легендарная история.

Фашисты схватили его сразу, как только он приземлился с парашютом. Начались допросы, пытки. Девятаев мужественно перенес все муки, но не выдал военной тайны. Об этом свидетельствует и найденный потом протокол его допроса. Он оказался среди документов гестапо, захваченных нашими войсками.

Девятаева бросили в концлагерь Клейнкенигсберг. Оттуда он решил бежать. Поделился своим замыслом с другими, и к нему присоединились товарищи. Они сделали подкоп из барака. Тяжелая работа забирала последние силы, изнуряла. Но когда ход был уже готов, какой-то предатель выдал их. Тяжелый моральный удар дополнили новые пытки. Затем Девятаева и его товарищей перевели в лагерь смертников.

В конце сентября 1944 года Девятаева и всех соучастников побега, избитых, голодных, босых и грязных, в одном тряпье пригнали в лагерь Заксенхаузен. Над бараками возвышалась и дымила труба крематория. Ее черный дым целый день прятал от людей солнце. Здесь Девятаеву «посчастливилось»: он избежал сожжения в печи только благодаря помощи таких же, как он, — ему удалось обменять бирку с номером и укрыться под фамилией умершего военнопленного. Под этой фамилией он и попал на немецкий военный аэродром, расположенный на острове Неер в Балтийском море. Работая землекопом у стоянок самолетов, летчик ничем не выдавал себя перед охранниками. Но гулко стучало его сердце, перехватывало дыхание, когда он ковырялся лопатой возле «хейнкеля», украдкой заглядывая в кабину.

Девятаевым снова овладела мысль о побеге. Но для осуществления его плана нужны были верные товарищи. И он нашел их. Однажды, убив охранника, десять советских военнопленных забрались в самолет «хейнкель-111». Теперь их жизнь зависела от рук и воли Девятаева. Сумеет ли он запустить мотор незнакомого самолета и взлететь? Сможет ли прорваться сквозь огонь, который будет непременно открыт по беглецам?..