Возвратившись домой, я доложил обо всем, что помешало мне отобрать в ЗАПе летчиков. Краев и Погребной согласились с моими доводами. А дня через два к нам прибыла большая группа летчиков из соседней части, уходившей в тыл на переформирование.

В тот день, прилетев с боевого задания, я встретил у КП Дзусова. Недавно его назначили командиром нашей дивизии, повысив и в должности и в звании. Высокий, плечистый, в ладно сшитом обмундировании, Ибрагим Магометович первый раз появился в нашем полку как комдив. Был он в хорошем, приподнятом настроении.

— Покрышкин, пополнение прибыло, — сказал он, кивнув на стоявших в сторонке летчиков. — Будешь учить молодых по своей системе. Ваши летчики, вам и карты в руки.

— У меня есть другие карты, товарищ комдив, — ответил я, похлопав по планшету. — Надо летать и воевать.

— Одно другому не помеха. Будешь и летать и учить молодежь.

— Есть!

— Идем, познакомлю тебя с ребятами.

Когда мы подошли к группе летчиков, мне, как и в запасном полку, первым попался на глаза лейтенант со следами ожогов на лице. Правда, у него были обожжены лишь щеки, обычно не защищенные шлемом.

Летчик выделялся среди товарищей не только лицом, но и атлетическим сложением.

— Лейтенант Клубов, — представился он, когда мы подошли к нему.

— Где горел? — спросил Дзусов.

— Под Моздоком, товарищ полковник.

— Знакомые места, — оживился комдив, щуря черные осетинские глаза. — На чем летал?

— На «чайках».

— У нас «кобры». Видел?

— Видел. Осилим, товарищ полковник. Пошли дальше.

— Лейтенант Трофимов, — степенно козырнул худенький низкорослый летчик с голубыми выразительными глазами.

— Воевал?

— Три сбитых, товарищ полковник.

— А вы?

— Солдат Сухов.

— Как так солдат? Зачем мне солдаты?

— Я летчик, товарищ полковник. Только после школы воевал в кавалерии.

— Непонятно. Проверьте, в чем дело, — обратился ко мне комдив.

— Есть проверить!

Я бегло взглянул на стройного, подтянутого Костю Сухова. На нем было все старенькое, выцветшее — брюки, гимнастерка, обмотки. Только черные глаза глядели молодо, весело, даже озорно. Он как бы говорил взглядом: «Что ж, проверяйте. У меня все в порядке. Уже не одному рассказывал свою историю, расскажу и вам».

Я улыбнулся ему и сказал:

— Значит, солдат? Ну что ж! Мы тоже солдаты. Потом представились остальные летчики: Голубев, Жердев, Чистов, Карпов, Кетов, Березкин... Последний чем-то напомнил мне погибшего Островского.

— Чего такой худой? — поинтересовался я.

— В школе кормили плохо, а летали много, — смущенно ответил младший лейтенант. Мне показался он скованным и нерешительным.

Как-то, возвратясь из полета, я увидел, что замполит Погребной беседует с молодыми, расположившимися в тени на траве. Прислонясь плечом к дереву, я стал слушать. Погребной рассказывал о боевом пути нашего полка, о его людях. Он называл имена, которые им, пополненцам, ничего не говорили, потом перечислял подвиги летчиков, выдающиеся бои, коснулся наших тактических новинок. Последнее захватило их. Они слушали замполита с интересом — он умел все рассказанное объединить одной мыслью: вот история нашего полка, и вы, молодые, должны продолжить ее не хуже, а еще лучше тех, кто уже отдал своему полку, Родине много сил, а то и свою жизнь.

Мне хотелось поскорее сблизиться с этими людьми, передать им все, что я знал, что умел. Было уже ясно, что мы не будем долго стоять на Кубани, что лето потребует от нашего полка участия в больших сражениях на Украине, и летчиков нужно было немедленно готовить к серьезным боям.

В тот же день я почти со всеми молодыми побывал на учебном самолете в воздухе. Там, в зоне, убедился в том, что Клубова, Трофимова, Голубева, Сухова, Жердева, Кетова можно быстро подготовить и выпускать на боевое задание. А Вячеслава Березкина, очевидно, придется отправить доучиваться в запасной полк. Такого летчика, у которого не отработана координация движений, четкость при управлении машиной, во фронтовых условиях готовить очень трудно.

Начались занятия. Молодежь училась летать в составе группы, постигала секреты летного мастерства, накопленные в нашем полку.

Как-то во время перерыва я услышал рассказ Сухова о том, почему он, летчик, остался без звания.

— Давай, Костя, со всеми подробностями, — предложил Клубов, смеясь. — О верблюдах, о фотографиях.

— Вы разве уже слышали об этом? — удивился я.

— Десятки раз! — сказал Жердев. — В резерве, когда нечего было делать, мы то и дело упрашивали его: расскажи, как воевал на верблюдах, время пройдет быстрее.

Сухов, улыбаясь, подождал, пока все смолкли.

— Военная история, да и только. Чего они ржут, не знаю, — начал он. — Я на «гражданке» занимался фотографией, работал, значит, по этому делу и учился в аэроклубе. Поступил в училище, здесь же, на Кубани. Окончил, сдал зачеты, школа послала на присвоение звания, а в это время немец взял Ростов, форсировал Дон и попер на кубанские степи. Нас послали как курсантский батальон на фронт. Там попал в кавалерию пулеметчиком. Действовали на Черных землях. Кто-то подал идею использовать верблюдов.

Сели мы на верблюдов, пулеметы даже приспособили на их спинах и так сражались в калмыкских степях. Там и ранило меня. Потом пришел приказ всех летчиков направить в авиачасть. И вот вам солдат-летчик! Пока привыкли ко мне, не одному начальнику рассказывал свою историю. «Так, может, тебя в кавалеристы или в верблюдисты записать? — спрашивали. — Летчиком ты ведь не воевал». Я настоял на своем. Потянуло меня в авиацию, как влекло когда-то мальчишкой. Все-таки я не зря попросился в авиашколу, я когда-то мечтал о ней!

— Расскажи, Сухов, как ты перепутал все фотографии и тебя чуть донские казаки не побили, — предложил кто-то из слушателей.

— Это в следующий раз, — смеясь, отмахнулся Сухов.

Виктор Жердев, Александр Клубов и Николай Трофимов раньше всех овладели «коброй». С ними я начал отрабатывать учебные воздушные бои. А сибиряк Георгий Голубев стал моим ведомым.

Регулярно проводились и теоретические занятия с молодыми летчиками. Они изучали конструктивные особенности и вооружение вражеских самолетов, тактику немецкой авиации. Пользуясь макетами, мы разыгрывали различные варианты воздушных боев, отрабатывали наиболее выгодные маневры и способы атак:

— ...Нам навстречу летит девятка «юнкерсов»... Вы ведущий шестерки истребителей. Ваше решение?

Летчик отвечал, как он намеревался организовать атаку.

— Схватка уже началась. Но вот из-за облаков вывалилась шестерка «мессершмиттов». Ваше решение?

Чаще всего я разбирал с молодыми летчиками отдельные поучительные бои, проведенные истребителями нашего полка. При этом ставил им конкретные вводные, развивая у них тактическое мышление, приучал самостоятельно анализировать свои ошибки.

Нашу землянку в Поповической называли классом, авиашколой, даже академией. Стены ее были увешаны схемами, плакатами, на столе стояли макеты вражеских бомбардировщиков и истребителей.

Вскоре Клубов, Трофимов, Сухов, Жердев и Кетов закончили подготовку к боевым полетам. Не ладилась учеба лишь у Вячеслава Березкина. Он загрустил, чувствуя, что его откомандируют обратно в резервный полк. Однажды Березкин подошел ко мне и, чуть не плача, попросил:

— Товарищ капитан, разрешите мне летать. Я не знал, что ответить. Жаль было «убить» парня плохим отзывом о нем. Я пообещал заняться им, но меня опять отвлекли боевые полеты. С этим же вопросом — когда выпустите в полет Березкина? — однажды обратился ко мне и комсорг полка Виктор Коротков. Он заявил, что говорит со мной по поручению комсомольской организации, что с комсомольцем Березкиным по его настоянию беседовали на бюро, на собрании. Березкин там заявил, что он, комсомолец, не имеет права в эти дни болтаться без дела на аэродроме, когда другие сражаются с врагом.

С тех пор я стал больше присматриваться к Березкину. Послать его в полет с группой без предварительной подготовки у меня не было и в мыслях. Больше всего я боялся подвергнуть молодого летчика в первом же бою смертельной опасности. Если он и выходил из подобного испытания живым, над ним потом очень долго довлел инстинкт самосохранения. Этот инстинкт так сковывал некоторых, что в нужный момент такой летчик не мог проявить дерзость, смелость и погибал там, где можно было легко выйти из опасного положения.