Увлечённый редким симптомом болезни, он настолько забыл о пациенте, что имел почти торжествующий вид и опомнился только тогда, когда тот попросил дать ему подробную характеристику своего состояния.
– Мой дорогой сэр, – сказал доктор, – нам совершенно незачем вдаваться в подробности. Если я, например, скажу вам, что у вас начальная стадия внутритканевого кератита, то что вы от этого выиграете? Есть указания и на предрасположение к золотухе. В общем, по моему мнению, у вас органическое и наследственное заражение.
Молодой баронет откинулся на спинку кресла, и голова его тяжело упала на грудь. Доктор бросился к стоявшему рядом столику, налил в стакан немного бренди и поднёс его к губам больного. Когда тот выпил, слабая краска показалась у него на щеках.
– Может быть, я поступил несколько неосторожно, сказав вам всё сразу, – промолвил доктор. – Но вы должны были догадываться, какого рода у вас болезнь, иначе вы не пришли бы ко мне.
– Да, сегодня утром у меня появилось подозрение, когда я увидел на своей ноге эту сыпь. Такая же сыпь была и у моего отца.
– Значит, у вас это по наследству от отца?
– Нет, от деда. Вы, быть может, слышали о сэре Руперте Нортоне, известном кутиле?
Доктор был очень начитанный человек и, кроме того, обладал превосходной памятью. Он сейчас же вспомнил об ужасной репутации, которой пользовался в тридцатых годах этого столетия сэр Руперт Нортон, знаменитый картёжник, развратник и дуэлянт, до того погрязший в пьянстве и разврате, что в конце концов даже его собутыльники в ужасе отшатнулись от него и оставили его доканчивать свою постыдную жизнь в обществе трактирной служанки, на которой он женился под пьяную руку. Когда доктор взглянул на молодого человека, всё ещё сидевшего откинувшись на спинку кресла, ему почудилось, что на мгновение за спиной юноши показался неясный образ отвратительного старого денди, в накидке из меха морского котика, с дорогим шарфом, волнами спадавшим с шеи по моде тех лет, и тёмным лицом сатира. От него осталась теперь только кучка костей в полусгнившем гробу, но последствия его развратной жизни налицо – в страданиях ни в чём не повинного молодого человека.
– Я вижу, что вы слыхали о нём, – сказал молодой баронет. – Он умер ужасной смертью, впрочем вполне достойной той жизни, которую вёл. Мой отец был его единственным сыном, учёным, страстно любившим книги, птиц и природу. Но его праведная жизнь не спасла его.
– Его болезнь проявлялась, вероятно, кожной сыпью?
– Вероятно, потому что он никогда не снимал перчаток, даже в комнате. Затем по временам у него болело горло, иногда ноги. Он так часто расспрашивал меня о моём здоровье, что мне это надоело, ведь я не знал причины его расспросов. Он постоянно смотрел на меня тревожным, испытующим взглядом. Теперь я понимаю, что́ он имел в виду.
– У вас есть братья и сёстры?
– Нет, благодарю бога.
– Так… так… это очень печальный случай и притом самый типичный во всей моей практике. Но утешьтесь, сэр Фрэнсис, тысячи людей страдают подобно вам.
– Но где же справедливость, доктор? – воскликнул молодой человек, вскакивая со своего кресла и взволнованно шагая взад и вперёд по кабинету. – Если бы я был таким же порочным человеком, как мой дед, тогда это было бы понятно, но я пошёл не в него, а в своего отца. Я люблю всё прекрасное: музыку, поэзию, искусство. Всё грубое и низменное противно мне. Мои друзья могли бы подтвердить вам это. И вдруг эта ужасная, отвратительная болезнь! И за что? В чём была моя вина? Разве в том, что я родился на свет? И вот я уничтожен, втоптан в грязь как раз в тот миг, когда жизнь казалась мне такой прекрасной. Мы говорим о грехах отцов. Как же велик тогда грех самого Создателя!
И он бешено потряс в воздухе сжатыми кулаками – этот жалкий, беспомощный атом, с микроскопическим мозгом, подхваченный вихрем вечности…
Доктор снова усадил его в кресло.
– Успокойтесь, успокойтесь, друг мой, – сказал он. – Вам вредно так волноваться: ваши нервы не выдержат. Мы не в силах своим умом разрешить эти великие вопросы… Да и что мы такое, в конце концов? Какие-то недоразвитые существа в переходном состоянии; быть может, ближе к медузе, чем к совершенному человеку. Своим едва развившимся мозгом мы не в состоянии понять всё значение происходящего перед нашими глазами процесса мирового развития. Нет сомнения, что всё в этих вопросах – загадка и тайна, но я тем не менее думаю, что Поп[89] был прав в своих знаменитых стихах и, со своей стороны, после пятидесятилетнего жизненного опыта, не могу не сказать, что…
Но молодой баронет прервал его негодующим криком:
– Слова, слова и слова! Вы можете рассуждать об этом так спокойно лишь потому, что вы жили и наслаждались жизнью. Я же ещё не жил. В ваших жилах течёт здоровая кровь, моя же – отравлена. И однако, я так же безгрешен, как и вы. Вы заговорили бы совсем иначе, поменяйся мы ролями. Эти пустые утешения звучат в моих ушах насмешкой. Я не хочу быть грубым, доктор, я хочу только сказать, что понять весь ужас моего положения может лишь тот, кто сам был в аналогичных обстоятельствах. Но вы должны ответить мне на один вопрос, от него зависит всё моё будущее.
Он стиснул пальцы так, что суставы хрустнули.
– Говорите, мой дорогой сэр. Я вполне сочувствую вам.
– Скажите… скажите мне, не мог ли этот яд уже утратить свою силу? Перейдёт ли моя болезнь в наследство моим детям?
– На это может быть только один ответ: «До четвёртого колена», как гласит старый библейский текст. Вы можете совершенно излечиться от своей болезни, но раньше, чем пройдёт несколько лет, вам нечего и думать о женитьбе.
– Моя свадьба назначена во вторник, – чуть слышно произнёс пациент.
Теперь доктор Горас Селби, в свою очередь, содрогнулся от ужаса. Мало что могло бы так сильно взволновать уравновешенного доктора, но это известие его просто потрясло. Он не мог вымолвить ни слова, и в комнате воцарилось молчание. Из соседней комнаты до них донеслись голоса игроков:
– У нас была бы лишняя взятка, если бы вы пошли с червей!
– Но мне нужны были козыри.
Игроки, похоже, начинали ссориться.
– Как вы могли? – сурово воскликнул доктор. – Ведь это преступление!
– Вы забываете, что я сам только сегодня узнал об этом. – Пациент судорожно схватился за виски. – Вы светский человек, доктор Селби. Посоветуйте, что мне делать. Я вполне положусь на ваше мнение. Это несчастье так неожиданно свалилось на мою голову, что, боюсь, мне не вынести.
Доктор сдвинул брови и растерянно развёл руками:
– Во всяком случае, свадьба не должна состояться.
– Но что же мне делать?
– Чего бы это ни стоило, свадьба не должна состояться.
– Мне надо отказаться от своей невесты?!
– Я не вижу другого выхода.
Молодой человек, вынув из кармана записную книжку, достал оттуда маленькую фотокарточку и протянул её доктору. Суровое лицо доктора смягчилось, когда он посмотрел на карточку.
– Конечно, для вас это должно быть очень тяжело. Но я не вижу другого выхода. Вы должны отказаться даже от мысли о браке.
– Но это безумие, доктор, безумие, говорю я вам! Нет, я не буду кричать – я совсем забыл, где я. Но посудите сами! Свадьба должна быть во вторник, в будущий вторник, вы понимаете? И всем уже известно об этом. Как могу я нанести ей публично такое оскорбление? Чудовищно!
– Тем не менее вы должны сделать это, мой дорогой сэр. Другого выхода у вас нет.
– Вы хотите, чтобы в самый последний момент я отказался от брака, не объяснив даже причин своего отказа? Говорю вам, что это невозможно.
– Несколько лет тому назад у меня был пациент, который находился приблизительно в таком же положении, что и вы, – задумчиво сказал доктор. – И знаете, что он сделал? Он нарочно совершил уголовное преступление и тем заставил родителей невесты взять назад своё согласие на брак.
Молодой баронет отрицательно покачал головой.
