«Больше мы не увидимся. Куда же ты теперь? На Урал? В Азию? На Сахалин? Ведь ты поедешь с ним? Конечно, поедешь. Шесть лет тому назад ты, не задумываясь, уехала из родного города. Я знаю, тебе надо ехать, тут уж ничего не поделаешь. Так давай же поговорим, пока мы одни... пока я один...»

Нажим педали. Поворот руля. Неожиданно в стыке бугров блеснули огни вышек — лучистые желтые звезды. В прошлом году здесь была голая степь. А вон там мачта электропередачи. С каждым годом меняется это место, застраивается вышками, дорогами, зданиями. За поселком разбили парк. Потом там нашли нефть, и парк снесли и разбурили площадь. Подумать только, за шесть лет этот клочок земли застроили дважды...

«...Если бы ты жила здесь, перемены не были бы так заметны. Кому же придет в голову жалеть осушенное болото! Но ты уехала, и мне было жаль болота, по которому мы когда-то ходили вместе, и голой степи, которую мечтали застроить. А теперь ты снова уедешь, и мне будет жалко глиняных карьеров и твоего завода. Карьеры понемногу выберут, завод перенесут в другое место, потом он устареет, и мы построим новый. Обязательно построим! Все, что мы, инженеры, строим, — недолговечно в отдельности и бессмертно только в целом. Поэтому мне теперь и радостно и грустно. Грустно, что ты уедешь и завод снесут, и ничего у меня не останется от тебя. Но тут уж ничего не поделаешь...»

Вьется на подъеме дорога, пружиной разматывает круглые петли. Ветер, притаившийся за гребнем Каштанного бугра, рвет и бросает в стекла водяную пыль. Лучистые редкие огни внизу, над покровом дождевого тумана. За ними — тяжелые груды туч, багрово освещенные невидимыми огнями города.

Степан Нилович принимал посетителей. Их было двое в кабинете: строитель и начальник отдела кадров. Оба молодые, темнолицые от загара, широкоплечие, обутые в высокие яловые сапоги, они высились над письменным столом Шеина, как монументы. Казалось, они неистово ненавидели друг друга, — так они кричали.

— Люди ночуют на земле! — бушевал кадровик. — На дворе норд. Это не головотяпство? Не дикость? Я прекращаю вербовку, Степан Нилович.

Речь шла о постройке бараков для вновь завербованных рабочих. Быстрое развертывание бурения на Каштанном бугре требовало новой рабочей силы, а жилищное строительство было начато с опозданием.

— Я предупреждал, — говорил строитель, наваливаясь на стол с таким видом, точно намеревался опрокинуть его. — Я своевременно предупреждал о необходимости отгрузить камень. Вы помните, Степан Нилович?

— Он предупреждал! — удивился кадровик. — Люди на земле валяются. Скажите им, что вы предупреждали.

— Я не ломаю камень.

— Скажите им, что вы предупреждали, и они оторвут вам голову.

Степан Нилович глубоко задумался. Свертывая папиросу, он насорил на бумаги и, заметив это, аккуратно стряхнул табак в пепельницу. Потом долго искал свой обкуренный мундштучок. Оказалось, что, стряхивая табак, он сам прикрыл мундштучок бумагами. Он не произнес ни слова, ни разу не взглянул на споривших. Он думал не о том, кто из них прав, кто виноват, а о том, почему графики и планы, выглядевшие на бумаге такими продуманными и убедительными, на деле часто нарушаются из-за мелочей, которые не удается предвидеть. И о том, что инженеры треста вечно жалуются на недостаток времени, считают неприличным идти домой засветло и в то же время не стесняются обманывать друг друга в сроках, опаздывать на совещания и препираться в кабинете управляющего.

«Вот эти двое, — думал Степан Нилович, — несомненно, работают много и добросовестно, но они не понимают, что своими спорами мешают мне работать, отнимают у меня время. Работая на буровой, я экономил секунды, обдумывал каждую мелочь и этим, собственно, добился рекордной проходки. Неужели здесь я начинаю сызнова?..»

— Вы отлично знаете, что у меня нет тяги, — ярился строитель. — Горбом я отгружаю камень, что ли?

— А вы позаботились бы вовремя, вот бы и...

«Начинаю сызнова, — продолжал думать Степан Нилович. — Там, на буровой, я начал с мелочей. Здесь круг мелочей несравненно шире, проникновение их глубже, связи запутанней. В сущности, что я знаю, например, о жилищном строительстве? Или о вербовке кадров? Но когда я пришел на буровую, я не знал бурения, правил безопасности и многого другого. Изучив технику, я пристально занялся мелочами. Здесь мне придется учиться и заниматься мелочами одновременно. Осваивая новые станки, я рисковал. Здесь я буду рисковать на каждом шагу. Изучая технику и занимаясь мелочами, я чувствовал себя одиноким до тех пор, пока рядом со мной не выросли люди. Здесь людей великое множество, а мелочам нет числа. Зато теперь я гораздо тверже верю в победу, потому что я уже победил однажды. Да, я очень твердо верю в победу. Итак, строительство жилищ. А ну, посмотрим!»

— По вашей вине будет сорвана вербовка! — кричал кадровик. — Потрясти бы вас за душу, узнать, чем вы дышите!

— Э-э, зачем такие слова, — перебил Степан Нилович, выходя из задумчивости.

Он поднял глаза и впервые зорко оглядел стоявших перед ним великанов.

— Люди на земле валяются? А почему ты не сигнализировал? Ладно. На первое время придется сделать брезентовые навесы. Камня нет? Камень из карьеров придется отгрузить сегодня.

Великаны молча смотрели на управляющего, и на их лицах он видел одно и то же выражение, которое, казалось, говорило: «Ты можешь сколько угодно городить чушь, но мы все-таки не скажем тебе этого прямо, потому что ты хороший парень».

— Вербовку не прекращать, — продолжал Степан Нилович, обращаясь к кадровику. — Завтра представишь мне списки завербованных с разбивкой по специальностям и по тарифной сетке. — Он поднялся и протянул руку кадровику, а другой рукой нажал кнопку на дощечке. — Найдите мне начальника отдела снабжения, — сказал он появившейся в дверях секретарше и обратился к строителю: — Ну, теперь с тобой. Что у тебя вышло с камнем?

— Да ведь, Степан Нилович, тяги-то нет у меня, — начал строитель скороговоркой, видимо, давно приготовленные объяснения. — На всю стройку два трактора, да раз в пятидневку предупредительный ремонт, да...

— Погоди, — сказал Шеин, — тяги, понятно, не хватает. А что, линия узкоколейки — далеко ли она от карьеров?

Начальник отдела кадров, который направился было к двери, вернулся, и теперь оба они стояли рядом и с одинаковым почтительным интересом поглядывали на управляющего.

— Узкоколейка от карьеров рукой подать, — ответил сам себе Шеин. — Каких-нибудь сто метров. Сумеешь погрузить камень на платформы?

На лице строителя отразилось сначала удивление, потом колебание и испуг. Заметив это, Шеин опять ответил сам себе:

— Должен суметь. К утру устрою тебе четыре платформы. Сколько просишь сроку?

— Дайте дней десять, ну, девять в крайности.

— Это много. Даю тебе пять дней.

— Да ведь, Степан Нилович...

— А ты как же думал? Люди на земле валяются. Пять дней. Да представь мне послезавтра рапортичку, как там у тебя дела. А не то сам заеду на стройку, — добавил он, и было непонятно, обнадеживает он или угрожает.

— Степан Нилович, у меня гвоздей не хватает, — выпалил строитель, делая испуганное лицо.

Шеин опустил голову в раздумье.

— Помогу тебе на этот раз, — сказал он, делая ударение на последних словах. — Каких тебе надо гвоздей?

— Шестидюймовых, — ответил строитель и даже голову склонил набок умильно.

Степан Нилович поднялся и протянул ему руку. Опять, как часовая кукушка, явилась в дверях секретарша и мелодично прокуковала:

— Начальник отдела снабжения ждет.

Мелочи. Мелочи.

Вошла на цыпочках молодая женщина в застиранном платке, положила на стол смятую бумагу и заплакала.

— Возвертали, общежитие сулили, — лепетала она, утирая слезы концом платка. — А приехали, и нет ни едрени...

Бумага была заляпана бледными кляксами. Должно быть, женщина плакала, выводя эти строки.