Она теперь не выходила из класса после звонка, и я заметил: безо всяких просьб с моей стороны она делает для меня уйму всяких мелочей, словно стараясь предвосхитить мои желания. Например, она стала следить за порядком на моем столе и приносить мне из учительской чай. Клинта со смехом пожаловалась, что мои девочки отбивают меня у учительниц. Я пытался возражать, но действительно, как только раздавался звонок на перемену, я вдруг оказывался в окружении своих мальчишек и девчонок, они забрасывали меня вопросами, просили рассказать о себе, делились домашними новостями, своими интересами, планами на будущее. Мысль о том, что школьная жизнь через три месяца закончится, как бы подгоняла их, за оставшееся время они стремились узнать как можно больше.

Я был заочно представлен всем членам их семей и знал о том, что «наша Джоанни» перешла на новую работу: что у «нашего Альфа» появилась новая девушка; что «дома сейчас трудно», потому что отец бастует в порту; что «у мамули скоро появится маленький». Я стал своим, и это приносило мне огромную радость.

Иногда утром я находил у себя на столе сверток с куском свадебного или именинного пирога, сверху было просто написано: «Учителю». А в перемену кто-то из них подходил и объяснял, что это от него, от нее или от кого-то из членов их семей. Меня угощали, и я не отказывался, съедал такой кусок пирога за чашкой чая.

Памела всегда была где-то рядом, молча, с какой-то настороженностью она следила за всем, что происходило в классе. Словно по волшебству она вдруг превратилась из девочки в девушку. Волосы ее теперь не болтались конским хвостом, его сменили две аккуратно заплетенные большие косы, которые в свою очередь были уложены на затылке аккуратным, изящным венчиком. Движения ее были полны достоинства — постоянная серьезность на лице подкрепляла это впечатление. С ней что-то происходило, но вмешиваться в ее личную жизнь я не собирался и решил просто подождать — вдруг у нее все пройдет само или представится удобный случай для разговора. Они стали мне далеко не безразличны, эти мои ученики, и заботы любого из них были моими заботами.

Как-то утром на перемене ко мне с новым футбольным мячом подошел Денэм, а вместе с ним — Поттер, Фернман, Джексон и Силс.

 — Учитель, помогите, пожалуйста, зашнуровать мяч. Нам обещал помочь мистер Уэстон, но сейчас он говорит, что очень занят.

Меня всегда забавляло, как они обращались ко мне с просьбой. Будто об отказе не могло быть и речи. Они приходили ко мне с полной уверенностью, что любую их проблему я решу с большим желанием и охотой. И действительно, отказать им было невозможно.

 — Хорошо, Денэм, давайте.

Девочки разошлись, позволив мужчинам заняться мужской работой. Осталась лишь Памела, она наблюдала за нами со своего места. Мы как следует накачали мяч, потом двое ребят крепко прижали его к столу, и я взял шнур. Продевая его в последнее отверстие, я зацепил стальной шнурователь и немножко поранил палец, из него засочилась кровь.

 — Вот это номер! Кровь-то красная!

Поттер изобразил на своем широком добродушном лице удивление, изумленно выкатил глаза, и остальные, глядя на него, залились громким смехом. Но тут рядом с Поттером возникла Памела.

— А ты что думал, жирный боров? Что там чернила? — зашипела она на него. Потом, полная спокойного презрения, отошла к своему столу и села, надменная и недоступная.

 — Ни фига себе! — воскликнул Денэм, пораженный яростью, с какой Памела набросилась на Поттера. Силс и Фернман от удивления лишились дара речи и просто смотрели то на Поттера, то на Памелу. Бедняга Поттер покраснел как рак и залепетал:

 — Я ничего такого не хотел сказать, учитель. Просто я хотел сказать, что у вас только кожа черная, вот и все.

 — Вы правы, Поттер, — ответил я, стараясь как-то показать, что не сержусь на него за шутливую реплику. — Цвет Имеет только верхний слой кожи.

.. Зашнуровав мяч, я открыл ящик стола, где у меня всегда лежал пластырь. Я был сердит на Памелу — зачем ей понадобилось набрасываться на Поттера, да еще с такой яростью? — но решил ничего не говорить, положение и без того было щекотливое.

Ребята подошли к Памеле, смотревшей на них с холодным безразличием.

 — Чего это ты вдруг? — Денэм уселся на крышку стола прямо перед Памелой и воинственно выпятил подбородок.

— Это вы мне, Денэм?

 — Да.

Памела молча смотрела на него.

 — Ну хорошо, мисс Дэр. Так в чем дело?

 — Не понимаю, Денэм, о чем вы, — спокойно, чуть насмешливо произнесла она.

— Пот просто пошутил, а ты накинулась на него, как ведьма, да еще при учителе. Зачем назвала его «жирным боровом»?

 — Разве он не жирный?

Памела перевела взгляд с Деизма на Поттера и смерила его сверху донизу.

 — Подумаешь, чуть-чуть пошутил, да и учитель не против, — попробовал оправдаться Поттер, поеживаясь под взглядом Памелы.

Услышав это, Памела одним движением вскочила на ноги и вплотную подошла к Поттеру. Глаза ее горели, голос от нахлынувших чувств совсем загустел.

 — Не против? Откуда ты знаешь, что он не против? Потому что он тактичный человек и умеет прятать свои чувства? Кретин ты безмозглый, вот ты кто, и все вы тупые, безмозглые кретины!

Я сидел и молчал, словно загипнотизированный гневной тирадой этой рыжеволосой фурии. Памела, казалось, стала больше ростом, глаза ее буравили беспомощного Поттера. Она продолжала:

 — Тебе бы понравилось, жирный Поттер, если бы к тебе вечно цеплялись с одним и тем же? Идиоты вы все, самые настоящие идиоты! Господи, только послушать ваши вопросы! — Она сделала гримасу и начала уничтожающе пародировать: — Вы когда-нибудь умываетесь, учитель? А вам бывает холодно, учитель? А в парикмахерскую вы ходите, учитель? Дураки, и слова другого нет для вас!

 — Ай да старушка Памела! — воскликнул Тич Джексон.

Памела быстро обернулась и окинула его испепеляющим взглядом, но Тич тут же поправился:

 — Мисс Дэр, я хотел сказать.

 — Но учитель разрешил спрашивать его о чем угодно, — не сдавался Денэм. По сообразительности и быстроте мышления тягаться с Памелой он не мог, но, наверно, хотел загнать ее в угол с помощью логики.

 — Замолчи, Денэм. Разве это называется «задавать вопросы» — если все только и вертится вокруг цвета кожи! Конечно, поумней-то спросить нечего!

Не желая щадить никого из них, Памела вдруг повернулась к Силсу, который, как всегда, играл роль стороннего наблюдателя.

 — А уж тебе должно быть совсем стыдно!

 — А я при чем? Я-то что сделал? Я ни слова не сказал. — Он был встревожен.

 — А ты всегда молчишь. Ты тоже цветной, но просто сидишь и помалкиваешь в тряпочку. Боишься их, что ли?

Она была прекрасна в этом всплеске гнева и презрения: разгневанная королева, огненно-рыжая, величественная. Силс терпеливо смотрел на нее, и терпение делало его на несколько веков старше этой взбеленившейся бестии.

 — Я правда не думаю, мисс Дэр, что кто-то хотел оскорбить или обидеть учителя. Ребята задают вопросы, потому что чего-то не знают или не понимают, вот и хотят разобраться.

Но унять Памелу было невозможно.

 — Чего же они тебя не спрашивают, если им так хочется узнать?

 — Потому, мисс Дэр, что у учителя есть авторитет. А у меня?

Денэм еще раз попробовал доказать, что он прав.

 — Не много ли на себя берешь? Учитель может сам за себя постоять.

 — Я и не заступаюсь, — вспыхнула Памела. — Просто мочи нет слушать ваши дурацкие вопросы. А сколько я на себя беру, это не ваше дело, мистер Денэм, провались ты! Красная кровь, нашел чему удивляться! — Язык ее был острее медицинского скальпеля. Настоящее жало!

Поттер отвернулся от нее и бросил через плечо:

 — Пошли вниз, братцы. Она совсем чокнулась, это точно.

Остальные двинулись за ним и дошли уже до двери, как вдруг Денэм, словно в голову ему пришла неожиданная мысль, остановился и обронил хриплым шепотом:

 — Знаю, что за муха тебя укусила. Ты просто втрескалась в учителя, и все.