Санти бросил Софии свой перочинный нож.

— Давай уже, делай свои зарубки, — нехотя вымолвил он, вытаскивая из нагрудного кармана пачку сигарет. — Тебя угостить, Софи?

— Конечно, почему бы и нет?

Он вынул сигарету, подкурил ее, сделав глубокую затяжку, и протянул сигарету кузине. София ловко вскарабкалась на высокую ветку с грацией обезьянки, села, скрестив ноги, и сквозь потертую ткань ее джинсов просвечивали загорелые коленки.

— Так. Чего же я желаю на этот раз? — вздохнула она и открыла нож.

— Постарайся, чтобы твое желание было из выполнимых, — посоветовал Санти, бросив взгляд на сестру, которая с неприкрытым восхищением следила за Софией.

София закашлялась и поморщилась от отвращения.

— Дай мне сигарету, если не собираешься курить. Ты даже не представляешь, как мне трудно было заполучить их.

— Нечего врать, Энкарнасион достает их тебе, разве нет?

София говорила небрежным тоном, полностью поглощенная другим занятием. Под лезвием ножа коричневая кора податливо осыпалась, как крошки шоколада.

— Кто тебе сказал? — угрожающе произнес Санти.

— Мария.

— Я не хотела... — начала Мария виновато.

— Ладно, кому какое дело, Санти. Это абсолютно никого не касается. Мы обещаем, что сохраним твой секрет.

Софию сейчас больше интересовало, как сделать зарубку по всем правилам, а не то, как уладить недоразумение, возникшее по ее вине между братом и сестрой.

Санти глубоко вдохнул, зажав сигарету между большим и указательным пальцами и наблюдая за кузиной. Он вырос вместе с ней, считая ее фактически родной сестрой. Конечно, Фернандо не согласился бы с ним, он находил Софию просто невыносимой. Наблюдая сейчас за Софией, Санти решил, что у нее прекрасная кожа. Гладкая, красивая, по цвету напоминающая молочно-шоколадный мусс, который готовит Энкарнасион. Если смотреть на нее в профиль, она кажется высокомерной, возможно потому, что ее нос немного вздернут. Или все дело в том, что у нее подбородок, который все называли волевым? Ему нравилось, что она смелая и несговорчивая. Ее миндалевидные глаза могли менять выражение, оно было то добрым, то грозным, а когда София злилась, их цвет темнел и они из бледно-карих превращались в рыже-карие, и Санти готов был поклясться, что ни у кого не видел таких глаз. Никто не мог бы обвинить ее в развязности или жесткости. Ему нравилось, что людей притягивало к ней, хотя они и обжигались, если рисковали приблизиться слишком близко. Санти доставляло удовольствие наблюдать за тем, как она легко ставит всех на место. Сам же он пользовался особым положением. Когда ее дружба с кем-то давала трещину, он всегда был готов подставить ей плечо.

Спустя какое-то время София закончила свою работу.

— И что же это? — спросила Мария, наклоняясь к ветке, чтобы получше разглядеть рисунок.

— Разве ты сама не видишь? — с негодованием воскликнула София.

— Извини, София, не могу разобрать.

— Это сердце.

Она перехватила смущенный взгляд Марии.

— О?

— Немного тривиально, да? И кто же этот счастливчик? — спросил Санти, устроившись так, что его руки и ноги свободно свисали с ветвей.

— Не скажу, иначе желание не исполнится, — ответила она, хитро опустив взгляд.

София редко смущалась, но в последние несколько месяцев она вдруг осознала, что испытывает к кузену глубокие чувства. Когда он пристально смотрел на нее, она вспыхивала как маков цвет, а сердце беспричинно начинало бешено колотиться. Она восхищалась им, она обожала его. Странное дело, но София часто стала краснеть и не могла контролировать ситуацию. Это случалось помимо ее воли. Когда она пожаловалась Соледад, что приходит в смущение каждый раз, когда разговаривает с мальчиками, ее горничная рассмеялась и сказала, что так происходит, когда люди взрослеют. София надеялась, что перерастет эту привычку. Она с интересом анализировала свои новые ощущения. Ее переполняли любопытство и необъяснимая радость, но Санти находился сейчас далеко-далеко, куря свою сигарету, словно индеец. Мария взяла у нее нож и вырезала солнце.

— Пусть моя жизнь будет долгой и счастливой, — проговорила она.

— Как странно просить о таком в нашем возрасте, — поморщив нос, произнесла София.

— Нельзя принимать все как должное, — серьезно заметила Мария.

— О, Бог ты мой, да ты, кажется, слушала проповеди моей матери? Наверное, сейчас ты поцелуешь распятие.

Мария рассмеялась, когда София изобразила на своем лице благочестивое выражение и перекрестилась.

— Санти, а ты будешь загадывать желание? Давай же, не отступай от традиции!

— Нет, я в девчоночьи игры не играю.

— Да пожалуйста, — бросила София. — Вы чувствуете запах эвкалипта? — Ее щеки раскраснелись. — Если бы я потерялась на море, и до меня каким-то чудом донесся этот божественный запах, я разрыдалась бы от желания попасть домой.

Она мелодраматично вздохнула.

Санти сделал выдох, пуская дым колечками.

— Я согласен, потому что этот запах всегда напоминает о лете.

— Я не слышу никакого запаха, все перебивает запах «Мальборо», — пожаловалась Мария, отгоняя рукой дым от сигареты Санти.

— Не надо сидеть внизу, — парировал он.

— Нет, Санти, это тебе не надо наверху!

— Ладно-ладно, — примирительно сказал он, и его светлые волосы упали на лоб. Они втроем улеглись на ветках, с нетерпением ожидая появления первых звезд на сумеречном небе.

Пони фыркали и переступали с ноги на ногу в тени развесистого дерева, терпеливо отмахиваясь от мух и москитов. Наконец Мария предложила отправиться домой.

— Скоро совсем стемнеет, — взволнованно проговорила она, седлая своего пони.

— Мама убьет меня, — вздохнула София, живо представляя, как разъярится Анна.

— И всю вину снова переложат на меня, — застонал Санти.

— Ну, Сантьяго, ты взрослый, ты должен заботиться о нас.

— Если твоя мама выйдет на тропу войны, Софи, то ее ничто не остановит. Мне бы не хотелось иметь к этому отношение.

Анна была известна своим крутым нравом.

София вспрыгнула на пони и уверенно повела его сквозь темноту.

На ранчо они отдали пони старому Жозе — старшему гаучо. Прислонившись к забору, он потягивал матэ из серебряной бомбильи. Жозе сидел с видом человека, который привык ждать и, для которого время имело второстепенное значение. Он с легким неодобрением покачал седой головой.

— Сеньорита София, ваша мама звонила нам весь вечер, — сообщил он. — Время такое опасное, что надо быть осторожным.

— Дорогой Жозе, не нужно так волноваться, ты ведь знаешь, что мне все сойдет с рук! — И она со смехом убежала вслед за Марией и Санти.

Как и ожидала София, Анна была в бешенстве. Увидев дочь, она выскочила, словно черт из табакерки. Анна махала руками так, как будто не могла себя контролировать.

— Где ты была?! — требовательно спросила она, и лицо Анны как будто бы слилось с цветом ее рыжих волос.

— Мы поехали покататься и забыли о времени. Я прошу прощения.

Августин и Рафаэль, ее старшие братья, лежали развалившись на диванах и насмешливо посматривали на сестру.

— Над чем вы смеетесь? Августин, не подслушивай! К тебе это не имеет ни малейшего отношения.

— София, какая же ты лживая, — не унимался он.

— Рафаэль, Августин, это не предмет для шуток, — отрезала мама, волнуясь.

— Немедленно отправляйтесь в свою комнату, сеньорита София, — добавил Августин.

Анна не была настроена шутить. Она взглянула на мужа, ожидая от него поддержки, но Пако обратил все внимание на сыновей, обсуждая предстоящий матч. Дедушка О'Двайер громко храпел в кресле, да от него бы все равно нечего было бы ждать помощи. Как обычно, Анну оставили одну, когда надо было внушить дочери понятие о приличиях. Она повернулась к Софии с хорошо отрепетированным видом мученицы и отправила дочь в комнату, лишив ужина.

София нисколько не смутилась и ушла в кухню. Как она и надеялась, Соледад оставила ей тарелку горячего супа и вкусное жаркое.