С большой неохотой Доминик и Антони дали Софии немного денег, чтобы она могла устроиться в незнакомом городе. Доминик посоветовала Софии остановиться в отеле, прежде чем она подыщет себе какое-нибудь жилье. Супруги вызвались проводить ее до аэропорта.

— Но что же мне сказать Пако? — мрачно спросил Антони, пытаясь скрыть обуревавшие его эмоции.

Он привязался к Софии душой и не мог понять, как можно было оставаться такой холодной к своему ребенку — собственной плоти и крови. Делфин и Луи были самым большим сокровищем в его жизни.

— Я не знаю. Можете сказать им, что я решила начать новую жизнь, но не сообщайте им, куда я отправилась.

— Но со временем ты поедешь домой, София? — грустно глядя на нее, спросила Доминик.

София наблюдала, как мерно раскачиваются в ушах ее кузины большие сережки в стиле фолк, и понимала, что ей будет очень не хватать и Доминик, и Антони. Она с трудом сохраняла самообладание.

— В Аргентине у меня ничего не осталось. Мама и папа выбросили меня из дома, как будто я для них ничего не значила.

Ее голос дрожал.

— София, мы обсуждали это бесчисленное количество раз. Ты должна простить их, иначе никогда не избавишься от горечи и разочарования, а это принесет тебе одни несчастья.

— Мне плевать, — бросила она.

Доминик глубоко вздохнула и обняла девушку. Она относилась к ней как к дочери, хотя и не могла примириться с тем, что человек может быть настолько упрямым.

— Если тебе что-то понадобится, София, сразу же обращайся к нам. Возвращайся. Мы всегда будем готовы принять тебя. Нам будет недоставать тебя, милая, — сказала она и крепко обняла ее, не заботясь о том, что слезы могут испортить макияж.

— Спасибо вам за все, — не выдержала София и разрыдалась. — О, я так не хотела плакать. Я стала такой плаксой. Что со мной случилось? Я никогда такой не была.

Она шмыгнула носом, вытерла глаза и пообещала писать или позвонить, если ей что-нибудь понадобится.

Взяв на руки малыша в последний раз, она прижалась к его маленькой головке губами и вдохнула его сладко-молочный запах. София уже готова была отказаться от безумной затеи и остаться. Но нет, она не в силах была видеть Женеву, не могла погружаться все глубже в тоску. София взглянула на родное лицо сына, стараясь запечатлеть его черты навсегда. Он тоже глядел на нее, и его большие голубые глаза светились любопытством. Она знала, что он и не вспомнит ее, потому что в этом возрасте ребенок даже не различает отчетливо все вокруг. Она исчезнет из его жизни, и он останется в счастливом неведении относительно того, как драматично сложилась его судьба. София заставила себя уйти. Проведя по лицу малыша пальцем, она отвернулась, взяла свою дорожную сумку и направилась к стойке паспортного контроля, не позволив себе оглянуться.

Оказавшись по другую сторону, она вздохнула, подняла голову и перестала плакать. Она начинала новую жизнь. Как любил повторять дедушка О'Двайер: «Жизнь слишком коротка, чтобы наполнять ее сожалениями, София Мелоди. Жизнь — это то, что ты с ней делаешь. Тебе решать, бокал наполовину пустой или наполовину полный. Все дело в отношении к жизни. В оптимистичном отношении».

Санта-Каталина, 1976 год

Прошло два года, а от Софии не было никаких вестей. Пако говорил с Антони, и тот объяснил, что она уехала, не сообщив о своих дальнейших планах. Она не хотела, чтобы ее нашли, не желала даже, чтобы они знали о том, в какой стране она решила обосноваться. Антони все же считал, что Пако, как отец, имеет право знать о местонахождении дочери, поэтому сказал, что в Лондоне.

Анна была очень огорчена тем, что София не отправилась в Лозанну, как предполагалось с самого начала. Она хотела найти свою дочь и умолить ее вернуться. Неужели она решит порвать с близкими навсегда? Возможно, Анна была слишком строга? Но она тут же сказала себе, что девочка нуждалась в дисциплине, и очертить рамки поведения — прямая задача родителей. Неужто София ждала, что ее погладят за все по голове? Или мягко пожурят? Нет, она заслужила наказание, но сейчас уже должна была все осознать. Доминик заверила ее, что София «решила свою проблему». Неужели можно так долго держать обиду? Ведь все делалось для ее же блага. В один прекрасный день София поблагодарит мать. Но теперь... Даже не написать? Ни строчки, ни слова. После того как они засыпали ее письмами? Анна ощущала себя монстром. Она сказала себе, что София переживает трудный период, но вскоре одумается и вернется. Конечно, она вернется, потому что Санта-Каталина была ее домом.

— Она такая, как папа. Настоящая О'Двайер, — пожаловалась Анна Никите.

В глубине души она осознавала, что поступила неверно, однако боялась признаться в этом даже самой себе.

Чикита видела, как ее сын чахнет на глазах. Она тревожилась, что хромота беспокоит его больше, чем он признается в этом. Санти был словно не в себе. Как и Анна, Чикита ждала возвращения Софии. Фернандо учился в университете Буэнос-Айреса, где изучал инженерное дело. У него были свои сложности: он терял паспорт, попадал в переделки, имел проблемы с законом. Какие-то ужасные истории. Она волновалась, что он связался с социалистами, которые замышляли правительственный переворот.

— Политика, Фернандо, это не игра, — мрачно заметил его отец. — Если ты попадешь в неприятности, то они могут стоить тебе жизни.

Фернандо льстило, что он оказался в центре внимания. Наконец-то родители заметили и его тоже. Он рассказывал им истории, все преувеличивая и приукрашивая детали, ради того чтобы родительская забота и беспокойство о нем не пропадали. Он почти напросился на то, чтобы им занялась полиция, так как хотел увидеть, что сделают отец и мать для его освобождения. Когда он вернулся целым и невредимым, отец сильно разгневался, а мать, напротив, плакала от счастья. Ему нравилось проверять силу их любви. Раньше их сердце безраздельно принадлежало Санти. Теперь Санти стал вести себя, как отшельник. Он словно тень передвигался по дому. Фернандо почти не ощущал его присутствия. Санти с головой ушел в учебу, отрастил бороду. Фернандо злорадствовал, считая, что судьба правильно наказала и брата, и Софию.

Мария разразилась слезами, когда ей сообщили, что ее кузина отправилась в Лондон, не оставив адреса.

— Это все моя вина, — кричала Мария, не объясняя, что она имеет в виду.

Мать утешала ее, как могла, обещая, что София вернется. Чикита была в отчаянии, от того что все ее дети вдруг оказались такими несчастными. Только Панчито не унывал и был всем доволен.

В ноябре 1976 года Санти было уже почти двадцать три года, однако выглядел он заметно старше. Он смирился с тем, что София больше не вернется, и не мог понять, как они могли потерять друг друга. Ведь они все так хорошо спланировали. Он тщетно ждал от нее писем, а потом решил, что их перехватывает отец, поэтому приучил себя вставать утром раньше всех, чтобы первому просматривать почту, но письма по-прежнему не было. Ничего, никаких вестей.

Он не выдержал и отправился к Анне. Чикита умоляла сына не попадаться на глаза тете. Санти вел себя, как послушный сын, но спустя два месяца, доведенный до отчаяния молчанием своей возлюбленной, он ворвался в городскую квартиру Анны и потребовал дать ему адрес Софии.

Анна сидела с кухаркой, обсуждая покупки на следующую неделю, как вдруг в дверях появилась раскрасневшаяся Лорета. Анна спросила ее, что случилось. Служанка сказала, что сеньор Сантьяго хочет увидеться с хозяйкой, на что Анна приказала ответить, что ее нет дома. Лорета вернулась и передала слова сеньора Сантьяго, который настаивал на встрече, пригрозив, что, если потребуется, он переночует в коридоре на полу. Анна нахмурилась, отпустила Лорету и разрешила войти непрошеному гостю.

От прежнего красавца и спортсмена осталась одна тень. Санти почернел от горя и тоски. Он отрастил бороду и длинные волосы, и от этого его лицо казалось вдвойне несчастным. Оно напоминало теперь Фернандо, лицо которого еще в детстве казалось Анне каким-то зловещим.