— Ты ужасно выглядишь.

Не успела я опомниться, как уже припала к стенке для равновесия, пока снимала туфли. Белый камень, тот же, из которого сделан весь город и храм без дверей, выбрал этот момент, чтобы запульсировать, словно сердцебиение. Я отпрянула и споткнулась о наполовину снятую обувь, а затем приземлилась пятой точкой на ножку пианино. Мой копчик заболел.

— Ой.

— Как и ты.

Кровь и грязь засохли на его лице, а рваные рукава открывали вид на жутковатый ожог на руке — опухший, красный в середине, и черный по краям. Он заметил, на чем остановился мой взгляд, скривился.

— Заживет.

— Мы должны позвонить кому-нибудь. Врачам. Совету, — я встала на ноги. — Им ведь стоит узнать об этом, верно?

Он кивнул.

— Я позвоню Сайн, пока буду проверять дом. Оставайся здесь.

— Не-а. Я пойду с тобой.

Один из плюсов нашей ново сформированной пары: он не мог остановить меня.

— Почему Сайн, а не Мойрику?

— Сайн я доверяю.

Он прерывисто задышал и оперся об стену, пока медленно поднимался по лестнице. Полки заскрипели в знак протеста, но выдержали, пока он не достал до перил. Удар по голове, должно быть, дезориентировал его больше, чем он показывал — потому я пошла позади, готовая словить его, если он потеряет равновесие. Ну, я могла бы смягчить приземление, когда он сползет на пол. Наверное.

После быстрого звонка, мы проверили все комнаты, и я последовала за ним в ванную.

— Она сказала, что вызовет к нам врача, но уже поздно и со всеми все еще трудно связаться после посвящения.

— Тогда, я лучше просто приму все обезболивающие, что есть в доме, и пойду спать.

Он слабо улыбнулся.

— Да уж.

Он потянул за занавеску и включил душ, а я взяла жменю таблеток для него и себя, а затем налила стакан воды. Сэм принял их без всяких жалоб.

— Ты собираешься стоять здесь, пока я моюсь?

— Ой, нет, — я посмотрела на его руку. — Нужно наложить что-нибудь на рану. От воды станет больнее.

— Точно.

Он плюхнулся на край ванны и ничего не сказал, когда я помогла ему снять рубашку: аккуратно, чтобы не задеть волдыри. Я наложила повязку на его ожог, а затем еще одну — водонепроницаемую.

Когда я повернулась, чтобы уйти, он окрикнул:

— Эй.

Я замерла у двери, из прохода валил пар.

Сэм встретился со мной взглядом и неожиданно сосредоточился.

— Не уходи далеко.

Когда я кивнула, он прикрыл дверь; достаточно, чтобы я не видела его, а лишь тень в запотевшем зеркале. Затем он разделся и исчез за душевой занавеской.

Когда он закончил, то помог промыть и наложить повязку на мои царапины, а затем направился в другую комнату, чтоб я могла помыться. Теплая вода расслабила мои мышцы, чуть уменьшая напряжение после нескольких часов танцев и метания моего тела по всей улице. Чуть, но не достаточно.

Надев рубашку для сна, я вышла и обнаружила его свернувшимся на моей кровати. Обезболивающее подействовало, пока я выжимала мокрые волосы, так что, надеюсь, его таблетки тоже подействовали. Я села рядом с ним.

— Просыпайся, соня.

— Я не сплю.

— Докажи.

Он открыл глаза и выдавил ухмылку

— Видишь?

Я коснулась его подбородка.

— Никто не говорил, что тебя должны избить после маскарада. Это противоречит всем романам.

Сэм поднялся на руках и сел рядом.

— Да уж, это в мои планы не входило.

— А у тебя был план?

С нашего места виднелся пол ванной комнаты, на котором валялось мое платье бабочки, с помятыми и изодранными крыльями. Покраснев, я вспомнила, что он мне предлагал перед тем, как кто-то выстрелил в нас.

Его взгляд тоже был направлен на платье.

— Я шутил на счет этого. Если только ты сама не хотела. Если так, то я отвечаю за каждое сказанное слово.

— Спроси меня завтра.

Обезболивающие подействовали на тело, но мой разум был готов взорваться от навалившегося за сегодня.

— Ты знаешь, кто на нас напал?

Сэм покачал головой, затем застонал и уткнулся лицом в ладони.

— Похоже, она еще долго будет болеть. Нет, не знаю. У меня есть подозрения, но я никого не видел. А ты?

— Кажется, их было двое. Один стрелял — которого я не видела — а второй — большой мужчина в маске, прикрывавшей все лицо.

— Это описание подходит под многих людей.

— Наверняка они тебя отключили, чтобы ты не смог их узнать.

Сэм мог бы догадаться, полагаясь на физические данные и зная, кто какого возраста и пола. Я единственная в мире, кто не может даже предположить. Тысяча эмоций, которые, как я думала, остались в моем прошлом, вновь нахлынули.

— Не считая царапин и ушибов, ты не пострадала?

— Нет, все нормально.

Вся ситуация привела меня в ярость. С одной стороны Сэм, со своим опытом и манерой чередовать дружбу и нечто большее, чем дружба; с другой, на меня напали там, где я должна была чувствовать себя в безопасности — несмотря на пугающие белые каменные стены — и мне неоднократно напоминали, что я единственная бездушная в мире. Единственная, кто не присутствовал при зарождении Сердца, кто не знал всех, кто не мог внести свой вклад в общество.

Наряд бабочки — вот настоящая я. Он тоже долго не прожил. Утром его уже не будет.

Я прошла в ванную и схватила шелк вместе с рваными клочьями. Тщетно дернув платье, я хотела разорвать его на две части, но даже в разрушенном состоянии, оно было слишком крепким.

В безмолвном крике, я швырнула его в сторону, затем подобрала и снова швырнула. Проволочка от крыльев клацала по камню и дереву, но, неважно как много раз я отбрасывала остатки наряда, лучше мне не становилось. Оно было слишком легким, но здесь не было ничего тяжелее, что я могла бы кинуть. По крайней мере, ничего моего.

Все здесь принадлежало Сэму.

Включая костюм.

— Ана?

— Что? — закричала я, быстро поворачиваясь лицом к нему.

Он стоял в дверном проеме, на лице написано недоумение и нечто, что я не смогла разобрать. Боль? У него болит голова. Мое представление, возможно, все ухудшило.

Я подавила слезы.

— Прости. Наверное, учитывая, что мы не знаем, кто пытался нас убить, лучше просто пойти спать.

Это лучше, чем обсуждать произошедшее. Если я и заплачу, то свидетелем этому будет только моя подушка.

Его взгляд прошелся по мне и по наряду, и морщинки у глаз подсказали, что он догадался о причине моей вспышки гнева.

— Я хочу кое-что тебе сказать.

— Я не хочу это слышать.

Мне хотелось кричать, крушить все вокруг, но я не могу этого сделать, пока он пытается улучшить мне настроение.

Нет, я хотела обратно на маскарад, слушать биение его сердца, перебивающее музыку. Я хотела вновь погрузиться в тот момент, когда между нами не было никаких вопросов, а мне хватало храбрости — и я его поцеловала. Хотела, чтобы он вновь нуждался во мне, как тогда.

— Я хочу почувствовать себя настоящей, — слова сорвались с мои губ до того, как я успела себя остановить. Не стой он в проходе, я бы в ужасе сбежала отсюда.

Вместо этого, я повернулась и облокотилась на край ванны. Закрыв глаза, я почувствовала, как меня охватывает тепло.

Его руки обвили мою талию.

— Для меня ты настоящая.

Он потянул меня к себе, и я пошла. Не знала, что еще делать.

— Даже представить не могу, что творится сейчас внутри тебя.

— Все, — пробормотала я, уткнувшись в его ночную рубашку, — внутри меня словно бушует ураган, круша все на своем пути, — он поцеловал меня в лоб и обнял.

— Ты можешь сделать так, чтобы это прекратилось?

Мое горло болело от сдерживаемых слез. Я ненавидела это состояние, отчасти ненавидела Сэма, если не считать, что я любила его так же, как и музыку.

— Я бы все отдал, чтобы ты почувствовала себя лучше.

Он погладил меня по щеке, по волосам, по спине. Каждое его касание тушило во мне огонь ярости. Хотела бы я, чтоб он коснулся моего сердца.

— Но я не могу. Могу помочь, но вся тяжелая работа остается тебе. Если ты не чувствуешь себя настоящей, никто не сможет заставить тебя это сделать. Тем не менее, клянусь, для меня ты всегда была настоящей. С того самого момента, как я увидел тебя, прыгающей с обрыва.