Он сыграл пару нот на пианино и хмыкнул.

— У тебя были друзья?

— Я читала о них, но не верю, что они существуют.

— Твой цинизм поражает.

— Даже если какие-то дети и заходили в гости в коттедж Пурпурной Розы, они были не такими, как я. Они не хотели делать то, что делала я. Они ждали, пока станут достаточно взрослыми, чтобы самим за себя отвечать, чтобы вернуться к своей жизни. А не исследовали лес в поисках блестящих камней или читали книги о великих открытиях и достижениях. У нас не было ничего общего.

— Я думаю, что ты и я — друзья.

— У бездушных не бывает друзей. Прямо как у бабочек. Разве ты не знал?

— Значит все то время, что мы были вместе в хижине, ничего не значит для тебя?

Я вспомнила, как слушала его чтение вслух, как рассказывала ему о розах, которые я вернула к жизни и как засыпала на его плече.

— Оно было для меня всем, — прошептала я, наполовину надеясь, что он не услышал.

Он сыграл ее четыре ноты.

— Я помню, с каким испугом ты раньше смотрела на пианино, а через пару часов ты уже изучаешь бумаги. Самостоятельно. Потому что тебе нравится это.

Я пожала плечами.

— Это не значит, что мы друзья.

— Но с этого мы можем начать. — Четыре ноты снова заполнили тишину. — По моему опыту, дружба происходит сама собой. Когда разговариваешь, делаешь вместе вещи, учишься. — Он не дал времени спросить чему же он может научиться у меня. — Мне приятна твоя компания, что очень удачно, учитывая, что ты теперь тут живешь. Дружба дана не только людям, которые перевоплощались снова и снова. Даже новой душе разрешено счастье.

Было так много вопросов о том, почему он должен беспокоиться о бездушной и почему это так важно для него, но я просто опустила голову.

— Если ты думаешь, что оно того стоит, мы можем попробовать.

Сэм прикоснулся к моему плечу и провел рукой до локтя.

— Иди в постель. Завтра будет трудный день.

Я вздрогнула от воспоминания, как проснулась после утопления, его тело позади меня, его рука на моем сердце. Это, вероятно, было не то, что он имел в виду, говоря «иди в постель». И это тоже хорошо. Хорошо.

— Сначала сыграй для меня снова. — Что-то было не так со мной, с тем, как мои внутренности сжимались, когда он был рядом. Я повернулась прямо на скамейке, ближе к нему, и положила свои руки на клавиши. — Пожалуйста.

— Конечно. — Он поправил страницу на полке над клавишами; несколько строк, по—прежнему, пустовали. — А ты внимательно следи. Ты ведь собираешься учиться музыке. Надеюсь, ты непротив.

Возможно это все освещение, или он устал, но я видела, что он нервничает, хоть его голос не дрожал и был таким же, как и всегда. Слова возражения исчезли прежде, чем слетели с моего языка.

— Пожалуйста, — сказала я снова, и прежде чем он отвернул свое лицо, я увидела на нем облегчение.

Заиграла музыка, а я все пыталась найти соответствие между звуками и точками с черточками на бумаге, но все происходило слишком быстро, чтобы я могла уловить суть.

Иногда он вставлял пару фраз между игрой, как например «Вторая страница», и через некоторое время «Третья страница», и тогда я, наконец, заметила сходство между музыкой и точками, но это длилось лишь секунду. Затем, они снова ставали просто точками.

Музыка переполняла меня, впитывалась в мою кожу, как вода. Я не могла описать эти загогулины и черточки, роящиеся по страничке, или то чувство, из-за которого мое сердце начинало быстро стучать, когда Сэм бегал пальцами по клавишам. Если бы я могла услышать только одну песню за мою жизнь, это было бы она.

Он оставил руки отдыхать на клавишах, а последние отголоски музыки плавно исчезали из комнаты.

— Ты изменил ее. Она не такая, как раньше.

Я увидела, как его брови удивленно поползли вверх и начала лихорадочно искать правильные слова. Мне точно нужны занятия, если я хочу казаться хоть отчасти умной. Или, хотя бы могла описать, что конкретно он сделал с музыкой.

— Она стала мягче. Не такая резкая в конце.

— Тебе нравится?

Я накрыла его руки своими.

Сэм проводил меня наверх, когда сонливость угрожала поглотить меня.

Мне не нравилось спать рядом со стенкой, выходящей в коридор, так что ему пришлось перетаскивать кровать через всю комнату, пока мы не нашли ей место в углу, между двумя внутренними стенками. Затем я залезла под одеяло, пока Сэм пытался — безуспешно — скрыть пыль на полу, где раньше стояла кровать.

— Первое, что ты должна узнать о музыке — она везде. Ты должна научиться прислушиваться к окружающему. — Он сел в кресло за письменным столом, а я присела на краешек кровати. — С этого я начинал каждую свою жизнь, учась слушать заново. Закрой глаза и слушай все звуки сразу, особенно те, которые трудно услышать.

Будто я собираюсь это делать при нем, ага. Я просто кивнула.

— Ты можешь услышать свинок и кур. В смысле, звуки, которые они издают. Ты можешь услышать ветер в деревьях и все шорохи в доме. Обрати внимание на все звуки вместе и на каждый в отдельности.

— Похоже, это довольно тяжкое занятие.

Он усмехнулся.

— Ну, так и есть. Но хороший слух является важной частью музыки, и обучить себя этому легче, пока ты молод.

Он пересек комнату и подошел ко мне.

— Мне всегда нравилось, как все немного отличается в каждой жизни. Грубее и глубже, теплее и добрее. Некоторые тела обучались труднее. У некоторых слух был лучше. — Надеюсь, мне еще придется это испытать. — Однажды я не мог слышать вообще. — А вот этого я уже не хочу. Я чуть не спросила, как он справился — с жизнью без музыки — но он зевнул, напомнив мне что, вероятно, тоже устал. Я сделала себе кокон из одеяла. — Спокойной ночи, — пробормотал он, когда я закрыла глаза.

Он наклонился ко мне, так близко, что я почувствовала тепло его дыхания на своей коже, и ждала, что будет дальше.

Ничего.

Он вздохнул и покинул комнату, а я осталась лежать, слишком взбудораженная для сна. У меня не было причин представлять его, целующим мой лоб или вспоминать, как он касался моей руки у пианино.

Он был Сэмом. Вот и все. Он был Доссэмом. Конечно, мне в голову начали лезть всякие глупости.

Я лежала в кровати и слушала, как он ходит по дому. Через некоторое время он остановился возле моей спальни. На секунду, под дверью мелькнул его силуэт, но затем он бесшумно спустился вниз по лестнице и закрыл за собой входную дверь.

Заперта.

Я села и посмотрела в окно, но оно выходило на другую сторону. Мы шли весь день. Я точно никуда не хотела идти, хоть и испытывала искушение проследить за ним. Мне бы понадобился фонарик, Сэм бы меня заметил и рассердился.

Было за полночь, когда он вернулся, бормоча что-то — я напрягла слух — о потраченном времени на генеалогию. Я мало что об этом знаю, потому что старые книги Криса были не подробны, а Ли не отвечала на мои вопросы. Но я знала, что книги о родословных были самыми охраняемыми в библиотеке.

Совет был осторожен в принятии решений о том, кто может иметь детей — что-то о генетических дефектах и постоянной опасности меж родственного скрещивания.

Фу. Не то, о чем я хотела бы знать.

Ничего из этого не объясняло, почему Сэм ходил в библиотеку посреди ночи. Если это было туда, куда он ходил. Может, он забыл, кто его родители в этой жизни и ему нужно было освежить память. Не могу представить, как можно уследить за всем этим.

Погрузившись в размышления, я и не заметила, как уснула беспокойным сном, хоть это и была моя первая ночь в нормальной кровати за последнюю неделю — и первая ночь, когда я сплю в кровати, которую чинили за последние сто лет. Мне бы следовало наслаждаться этим, но все, что я могла делать, это думать о всех странностях, случившихся по моему приходу в Сердце — и о Сэме.

Утром у меня появились некоторые проблемы с выбором одежды. Сэм, должно быть, был выше и более фигуристым в облике женщины. Платье, которое, наверное, было ему по колено, доходило мне до середины икры. С помощью маленького набора для шитья в тумбочке, я перешила платье в плечах и собрала его в некоторых местах, чтобы отчитаться о своем небольшом вкладе в наряд.