Прикрыв дверь, я вошла в святая святых мужа. Здесь царила почти казарменная строгость: простая темная мебель, небольшой ковер возле массивного письменного стола, темно-зеленые портьеры. И ни декоративных подушек, ни цветов, ни картин. Если не знать, сколько в Ингойе стоит деревянная облицовка стен и мебель из мореного дуба, можно подумать, что Ингольв ограничивает себя во всем.
Начала я с ящиков стола. В них оказалось множество бумаг, совершенно невинных. Счета, какие-то записки, исчерканные списки обмундирования, неоконченное письмо к сыну…
Я ссыпала обратно ворох корреспонденции и огляделась. Если судить по найденным в столе бумагам, следовало считать Ингольва образцовым гражданином и примерным семьянином. Интересно, где же он прячет более… личную переписку?
Искомое обнаружилось не сразу. Тайник, сделанный в толстенном томе «Наставлений молодежи», был банален, однако среди многочисленных книг найти его оказалось не так-то просто. Выручило меня обоняние: слишком неожиданным казался сладкий пудровый аромат ванили, исходящий от столь внушительного сочинения.
Я осторожно откинула верх обложки и извлекла из вырезанного внутри ларца сладко пахнущую пачку листков.
Развязав ленту, которой были перевязаны послания, я принялась читать… Некоторое время спустя я оторвалась от этого увлекательнейшего занятия, испытывая странную смесь недоумения, брезгливости и сожаления. Письма оказались от Ингрид, тут же были и черновики ответных посланий к ней, и от переполняющей их ласки, любовной чуши и искренней тревоги мне стало не по себе. Сложно вообразить Ингольва в роли нежного любовника, и одновременно дико чувствовать себя чужой для собственного мужа. Чужой и нежеланной.
Кроме любовной переписки в тайнике оказалось всего несколько безделушек. Костяной нож в потертых ножнах, выцветшая голубая лента и крошечный стеклянный башмачок. О происхождении ножа я не имела ни малейшего представления, зато лента и башмачок были мне знакомы.
На ленте я сама вышивала защитные руны, когда носила Валериана. А крошечный стеклянный башмачок мы когда-то купили вместе с Ингольвом. В Хельхейме есть сказка о девушке в ледяных туфельках, потерявшей одну из них на ступеньках дома, где она танцевала на карнавале. Влюбленный в таинственную незнакомку юноша пытался разыскать ее, примеряя туфельку всем встречным девушкам, но с наступлением весны она растаяла, и влюбленные не сумели найти друг друга. Как же сверкали глаза Ингольва, когда он шептал мне, что наша туфелька никогда не растает! Только стекло оказалось плохой заменой льду — не тает, зато слишком легко бьется.
Странно, что Ингольв сохранил эти предметы…
Задумавшись, я держала на ладони хрупкую вещицу, сама не зная, что чувствую. Эмоции бурлили внутри, словно несочетающиеся ноты в духах. То наверх выбивалась брызжущая горечью розмарина память, то камфарно-лимонное недоумение, то трезвая насмешливость литцеи…
Позабыв о том, что привело меня в кабинет Ингольва, я с головой погрузилась в воспоминания, за что и поплатилась: ни шагов, ни скрипа двери я не услышала, а потому недоуменное: «Госпожа Мирра?!» — Петтера заставило меня сильно вздрогнуть.
— Да, Петтер? — с запинкой откликнулась я. Сердце колотилось где-то в горле, и оставалось лишь надеяться, что мне удалось сохранить внешнюю безмятежность.
— Не ожидал вас здесь увидеть, — произнес мальчишка, все так же стоя в дверном проеме.
— Вот как? — отвернувшись, я принялась собирать безделушки, спиной чувствуя внимательный взгляд Петтера. Поставила на полку книгу-тайник, старательно отряхнула платье от несуществующей пыли.
— Господин полковник приказал мне принести кое-какие письма, — сообщил Петтер извиняющимся тоном.
— Пожалуйста, — я приглашающе повела рукой. — Я как раз ухожу.
Он кивнул и направился к письменному столу. А я, сдержав вздох облегчения, устремилась к выходу. Наверное, не нужно пить столько кофе, из-за него я слишком нервозна.
— Госпожа Мирра! — окликнул меня Петтер, когда я уже была в двух шагах от спасительной двери.
— Да? — я с неохотой обернулась. Мальчишка смотрел на меня внимательно и устало. И дымно-сухой запах ветивера — будто тревожный рокот барабанов.
— Здесь нет того, что вы ищете, — словно через силу проговорил Петтер, и, каюсь, сдержаться я не смогла.
— Откуда вы?.. — начала я и осеклась, ругая себя на все корки. Надо же так попасться! Кто знает, как теперь поступит Петтер? Как ни крути, Ингольв — его командир, к тому же мальчишка мог затаить обиду за то, что я не ответила на его чувства.
— Несложно догадаться, — дернув плечом, ответил он и посмотрел мне в лицо. Взгляд его был так чист и прозрачен, что к щекам моим прилила кровь, и я поспешно опустила глаза.
— Значит, это правда, — заключила я со вздохом. Смутная надежда, что вся эта история окажется всего лишь жестоким розыгрышем Исмира, растаяла льдинкой на ярком солнце. — И вы тоже в этом замешаны?!
Мальчишка вскинулся, прикусил губу… И сдержался с явным усилием. Только к гулкой дроби ветивера добавилась низкая басовитая нота кедра.
— Давайте поговорим об этом в другом месте, — предложил Петтер спокойно. И лишь то, как он машинально обхватил пальцами левой руки запястье правой, выдавало его тревогу. — Вы не могли бы подождать меня на улице?
— Конечно, — согласилась я, злясь на саму себя. Сначала затеяла этот глупый обыск, потом принялась болтать, вместо того, чтобы сбежать поскорее, и к тому же едва не заставила мальчишку нарушить клятву!..
Снегопад припустил еще сильнее. Казалось, город изнывал под толстой снежной периной, задыхался, не в силах вырваться из паутины, сплетенной из холода и воды. Заносы местами уже доходили мне выше колен, и вскоре угрожали совершенно парализовать всякое движение по городу. Петтер доехал до дому не иначе, как чудом, и теперь автомобиль, похожий на ленивого тюленя, едва виднелся из-под сугроба. Прохожих почти не осталось, горожане укрылись от непогоды в своих домах и клубах.
Я остановилась на крыльце, против воли любуясь городом. Снег заставлял блекнуть краски, гасил звуки и скрадывал запахи, отчего Ингойя казалась неживой и пустынной. Что-то величественное и безжалостное было в этой ледяной красоте…
Поежившись, я спрятала нос в воротнике шубы и обхватила себя руками. Крепнувший мороз набросился на меня с алчностью оголодавшего вампира. Но уйти, не дождавшись Петтера, я не могла.
О появлении мальчишки возвестил протяжный скрип двери — и горьковато-острое благоухание кофе с имбирем. Исходящий от чашки ароматный парок заставил меня сглотнуть слюну.
— Замерзли? — риторически спросил Петтер, едва заметно улыбнувшись, и ногой закрыл за собой дверь. — Возьмите.
— Спасибо, — искренне поблагодарила я, принимая чашку. — Вы — чудо!
Мальчишка молчал, давая мне допить кофе, и невидяще смотрел вдаль. Мы стояли рядом, и казалось, что город обезлюдел (и, надеюсь, обездраконел), позволяя нам побыть наедине.
— Значит, Ингольв ввязался в заговор? — напрямик спросила я, смакуя последние капли превосходного напитка. Каким-то чудом он совсем не остывал на морозе.
— Я не могу ничего вам сказать, — поддевая носком сапога сугроб, произнес мальчишка тихо. — Я поклялся. Но если вам нужна будет моя помощь — только скажите!
— Почему? — спросила я, чувствуя, как немеют от мороза щеки и губы. — Ингольв же ваш командир!
Петтер смотрел на меня серьезно и строго. Сейчас казалось, что это он много старше меня, может быть, из-за снега, посеребрившего его непокрытую голову? Или из-за совсем недетских складок у губ?
— Господин полковник — мой командир, но… То, что он задумал — неправильно, — объяснил он наконец, отводя взгляд. — Хель так легко не сдадутся, да и драконы тоже. Они не простят. И… — он помялся и добавил, глядя куда-то в сторону: — Вы заслуживаете лучшего, чем быть женой ссыльного заговорщика. Я… если хотите… в общем, помните, я говорил о самолетах? Недавно я собрал свой собственный. И… если вам понадобится транспорт — я всегда готов помочь.
