Отчаянно хотелось вычеркнуть из памяти откровения Исмира, чтобы все мои печали ограничивались пакостями слуг и изменами мужа… Всего несколько часов назад все это казалось мне таким важным, заслоняло горизонт моего будущего грозовыми тучами. А теперь, завороженно глядя на вздымающуюся над Хельхеймом цунами гражданской войны, я осознала, насколько малы и незначительны были мои беды.

С улицы пахло подгнившей рыбой и тяжелым кисловатым старушечьим духом, из щелей в оконной раме тянуло холодом, из-за чего у меня вставали дыбом волоски на руках. Впрочем, вероятно, мерзкий запах мне мерещился.

Я заставила себя глубоко вздохнуть и с силой растерла пальцами виски и затылок.

Разумеется, можно предположить, что Исмир просто наврал мне с три короба, однако поверить в это не получалось при всем желании. Слишком серьезен он был, слишком зол. Можно подделать выражение лица, мимику, жесты, но обоняние не обманешь.

Значит, заговор действительно существует, и Ингольв в нем замешан. Другой вопрос, откуда об этом известно самому Исмиру. Впрочем, наивно думать, что хель и драконы не присматривают за происходящим в человеческих городах. Наверняка у них имеется целая сеть осведомителей, сторожевые заклятия, да боги знают, что еще! Так или иначе, Исмир совершенно уверен, что готовится переворот. А мне придется выбрать: надеяться на выигрыш заговорщиков или переметнуться на сторону ледяных. Занятный выбор из двух зол мне предстоял, ничего не скажешь!

От таких мыслей голова моя шла кругом, а тело бил озноб. Я накинула на плечи шаль, заперла дверь и свернулась клубочком в кресле.

Ингольв — мой муж, и я обязана поддерживать его в любой ситуации. В памяти всплывали горькие, как ивовая кора, обиды и разочарования, но ведь у нас было немало и хорошего! Другое дело, что теперь все хорошее вспоминалось смутно и отстраненно, будто я прочитала о нем в книге или увидела во сне… И все же… Предательство пахнет дегтем, его так трудно смыть, и еще труднее избавиться от неотступного мерзкого душка.

Но могу ли я поверить, что хель и драконов просто сметут, как шахматные фигуры с доски? Я покачала головой. Невозможно, не уничтожив сам Хельхейм, уничтожить ледяных — его плоть от плоти и кровь от крови.

Тут меня накрыло понимание. Они ведь хотят именно этого! Уничтожить Хельхейм, растопить его льды и снега, перекроить под себя. Кусочки головоломки встали на свои места: мой сон, странные болезни хель и, как выяснилось, драконов, та оплывшая статуя…

Живо вспомнились любознательная Альг-исса и ее Мать с ломом наперевес, застенчивые хельские мужчины и мягкая насмешка в глазах Исмира, белые медведи и флегматичные пингвины… Их намерены пустить в расход, и я должна равнодушно и трусливо за этим наблюдать?! Долг перед мужем — превосходное оправдание.

Я выдернула из густой массы волос заколки и поморщилась от боли. Но боль эта меня отрезвила. К йотуну хель, драконов и заговорщиков! Я — всего лишь слабая женщина, разве мне по силам решать судьбы мира? Не важно, на чьей стороне мои симпатии, куда важнее спасти Валериана. Привязанность к мужу, живущая вопреки всему, супружеский долг, данные у алтаря клятвы — все это такие мелочи по сравнению с долгом перед ребенком, которого я выпустила в этот мир! Ради него я готова царапаться и кусаться, лгать и предавать.

Если, вопреки моим ожиданиям, клика Ингольва победит, то о сыне он позаботится. В противном случае о нем позабочусь я. Выходит, Валериан так или иначе будет в безопасности, а именно это волновало меня больше всего.

Откровенно говоря, будущее, которое мне предложил Исмир, казалось куда привлекательнее будущего рядом с Ингольвом. По крайней мере, Валериан будет рядом со мной и сможет сам выбирать свой путь, а не слепо подчиняться отцовской власти. Наверное, я эгоистка, но одна мысль о том, что сын будет жить со мной, наполняла меня воодушевлением.

Я встала, подошла к шкафу с маслами и, поразмыслив, выбрала два пузырька. Нарушив все правила техники безопасности, капнула масло прямо на ладони, потерла их и, поднеся к лицу, вдохнула бодрящий прохладный аромат мяты и бергамота.

Что же, выбор сделан…

Пожалуй, стоит выпить кофе (скажем, с кардамоном или с перцем — чтобы горькое тепло пробирало до самого нутра), и поразмыслить о дальнейших действиях.

Итак, что я могу сделать? Я отпила первый, самый вкусный глоток, и задумалась. Сложно представить, чтобы Исмир действительно нуждался в помощи такого профана, как я. Прежде всего он желает отрезать мне пути назад — мой муж не из тех, кто прощает предательство. А если при этом моя помощь пригодится, тем лучше. Должна признать, вполне разумно.

Оставалось доказать Исмиру свою полезность, тем самым выкупив жизнь сына. Неплохая сделка, не так ли?

Что я могу сделать такого, чего не мог бы сам Исмир? Отбросим пока «вынюхивание» — это только в теории это звучит прекрасно. Не тайники же в ботинках мужа искать, в самом деле! Впрочем… Кое-что Исмир действительно сделать не мог: проникнуть в наш дом и поискать доказательства там. Ингольва можно упрекнуть во многом, но он отнюдь не дурак, так что не стал бы хранить что-нибудь компрометирующее в казармах. Выходит, если что-то подобное существует, обнаружить его можно только дома, в личных покоях Ингольва — в спальне или кабинете.

Пожалуй, стоит поискать. И поскорее, пока моя решимость не иссякла.

Надев шубу и накинув на голову теплую шаль, я вышла из «Уртехюс».

В Ингойе властвовала метель. По занесенным снегом улицам ползли автомобили, временами издавая отчаянный рев (что весьма походило на попытки оленей вызвать соперников на бой), вездесущие торговки пытались всучить замерзшим прохожим горячий чай с ромом или коньяк, напоминающий водку, подкрашенную все тем же чаем.

Люди торопились по своим делам, упрямо пробирались по заснеженным улицам и грелись у специальных костров на площадях. Люди, люди. Старые и молодые, богатые и бедняки, красивые и уродливые — всего лишь робкие огоньки, готовые потухнуть от малейшего ветерка. Жаль только, что эти огоньки научились собираться в стаи, пытаясь растопить лед…

Я встряхнула головой, отбрасывая излишнюю поэтичность. Что это на меня нашло? Надо думать, волнения последних дней не прошли бесследно.

Дом встретил меня хлебным духом, обрамленным искрящимися апельсиновыми нотами. И, разумеется, вечным уксусным ароматом от насупленной Сольвейг, которая открыла мне дверь (надо думать, Уннер куда-то отлучилась).

— Кто-нибудь дома? — поинтересовалась я с деланной небрежностью, стягивая перчатки.

— Господин Бранд в гостиной, — буркнула она, одергивая накрахмаленный фартук. — А больше никого. Из господ.

— Хм, — сердце мое забилось сильнее, и мне стоило немалых усилий изобразить спокойствие. Как же замечательно, что большинство людей не обладают моими талантами и не способны с легкостью распознавать настроение собеседников! — Можешь идти, я поднимусь к себе.

— Ага, — согласилась Сольвейг, смерив меня взглядом. Ее неприязнь липла, как варенье, и пахла чуть подгоревшей кашей — вроде бы съедобной, но неаппетитной.

По дороге наверх я потихоньку заглянула в гостиную. Господи Бранд меня не заметил. Он увлеченно вязал носок, напевая себе под нос лиричную песенку. Вкусный запах, пропитавший весь дом, исходил именно отсюда — на журнальном столике красовался поднос с апельсиновыми пирожными из булочной господина Эгиля. Румяная выпечка, присыпанная сахаром и истекающая прозрачно-оранжевой начинкой, заставила мой желудок предательски заурчать. Пришлось строго напомнить себе, что в ближайшее время придется обойтись без любимых лакомств, и к тому же я пришла сюда для другого!

Внушение подействовало, и я (не без внутреннего протеста) осторожно прикрыла дверь и направилась наверх.

В кабинете Ингольва пахло жарким имбирем и корицей, шершавой, словно древесная кора. Пряный аромат, горьковатый и острый.

Я перешагнула через порог и остановилась в растерянности. Ума не приложу, что нужно искать?! Списки заговорщиков? Перечень сочувствующих? План кампании? Пожалуй, для начала нужно хотя бы оглядеться.