Определений было жуть как много. И перечислять их Ира, — выпускница двух вузов, -

могла бы долго.

В подъезде, как обычно, была не заперта железная дверь с кодовым замком. Ира

выругалась про себя, захлопнула дверь, и поднялась на третий этаж. Лифтом она не

пользовалась. Не потому, чтобы она чего-то боялась, — в конце концов, в тридцать лет

комплексы старой девы женщин еще не постигают, — просто предпочитала подвижный

образ жизни. У двери квартиры Ира вдруг остановилась на несколько минут. Просто

стояла и думала: а вдруг это все ее ожерелье? Вдруг оно, как у той самой мифической

Гармонии, заколдованно? Вдруг?.. В общем, мрачно пофантазировала, а потом

встряхнула головой, и вошла в дом.

Мысли о том, что ей не везет из-за ожерелья, потом приходили ей в голову, но как-то

редко. Последний раз — когда Ира отпраздновала свое сорокалетие, и бросила работу в

дизайнерской конторе, чтобы полностью посвятить себя йоге. Ира понимала, что все

это суеверие, и вряд ли что-то в ее жизни изменится, если она вдруг перестанет носить

старое ожерелье. Тем не менее…

Украшение было, хоть и любимым, но недорогим. Может, поэтому Ира решилась его

выбросить.

И через две недели вышла замуж за учителя йоги.

Дамба у водохранилища Гидигич построена была в 1946 году, спустя год после

разгрома немецко-фашистской Германии и ее сателлитов. Что и было, — не победа, а

строительство, — отмечено праздничным салютом, устроенным в селе Гидигич

(одноименном водохранилищу) артиллеристами. Часть их была расквартирована в

поселке временно, военные даже и не пытались обживаться, но глава местной

администрации Василий Руснак общий язык с ними нашел. Потому, когда он попросил

командира артиллеристов помочь устроить праздник для местного населения,

начальник военных, старенький, седой майор не стал отказывать. И вечером, после

торжественного открытия дамбы, над Гидигичем в первый, — слава Богу, не в

последний, — раз поднялись в небо снаряды салюта. И разорвались они, и осветили

синюшное небо над поселком, и расцветили сумерки желтыми, зелеными и

оранжевыми огнями. А куски парашютной ткани, на которых медленно спускаются с

неба осветительные снаряды, местные пацаны еще не один год собирали. И матери

шили мальчикам из этой прочной и легкой ткани, — чистый шелк, пропитанный чем-то

секретным, — шейные платки.

Но это было позже. А 23 августа 1946 года седенький майор артиллерии, Петр Иванов,

чистый русак, со слезами глядел на салют, который устроили его молодцы для

освобожденных молдаван, и вспоминал дом. Вернее, дом, которого уже не было: семью

Петра Георгиевича немцы расстреляли в 1942 году. И ладно бы еще жену, — сварливую,

легкомысленную женщину, с которой Петр все равно собрался разводиться, да война

настала, — но еще и двух сыновей. Оттого на груди майора всегда была печать, снять

которую никто не мог, и губы его не улыбались. Артиллерист поежился, и накинул на

плечи худенькую шинель. Август 46-го года выдался холодным.

Холода, впрочем, не мешали местным жителям второй раз в этом году ловить судака,

который на Гидигиче идет на мелкую рыбешку в августе и в мае, когда цветет акация.

Ловить рыбу в этом водохранилище, вырытом всего за пару месяцев, было запрещено, -

ее запустили уже большой для высокого начальства, которое ожидалось чуть позже, -

но майор Иванов на нарушения смотрел сквозь пальцы. Уж очень нравилось ему

глядеть на берег свежевырытого котлована, заполненного водой, и окруженного

удочками, как глаз поверху — ресницами.

— Спасибо тебе, Петро, — густым басом прогудел глава местной администрации

Василий Руснак, — за понимание, за помощь. Людям сейчас тяжело. Людям праздник

нужен.

— Брось, Вася, — махнул рукой Петр, — разве советский артиллерист не поможет

советскому колхознику?!

— Знаю, — глотнул едкого дыма махорки Василий, и скупо улыбнулся, — что тебя за

это по голове не погладят. Ну, да председатель колхоза Василий Руснак тебя, друже,

всегда прикроет. О салюте и не узнает никто. А если и узнают, объясним начальству.

— Да все в порядке, друг, — смущенно ответил Петр, — не стоит оно тех

благодарностей. Что ты, как граф на балу, ими рассыпаешься…

После чего закурил "Беломорину", и, прищурившись, выпустил дым. Мужчины

посидели на корточках, прислушиваясь к радостным голосам танцевавшей молодежи.

Вдалеке послышался всплеск. Слышно было, судак играет…

Утром за майором артиллерии Петром Ивановым приехали из "особого" отдела, увезли

в Кишинев, где судили, и на третий день расстреляли. В обвинении было сказано: "За

развертывание боевой части в мирное время без приказа вышестоящего начальства… За

стрельбу боевыми…По сообщению местных жителей..". Кто написал донос на

расстрелянного майора, стало известно только в 199о году, когда демонстранты

разгромили здание МВД, и выбросили на улицы архивы.

Иудой оказался глава местной администрации Василий Руснак.

Как он сам позже, на смертном одре, признался зятю, Георгице Йову, заложил он

майора не по злому умыслу. Просто через два дня после открытия дамбы в Гидигич

должно было прибыть руководство республики. В программе пребывания гостей был и

пункт "рыбалка". К сожалению, всю рыбу, которую запустили в водохранилище для

начальства, выловили сельчане. Запретить им это Василий просто не мог: в 46 году в

Молдавии свирепствовал голод. И вот, Василий специально попросил артиллеристов

устроить салют, чтобы написать потом донос на майора, и заодно обвинить его в том,

что его солдаты и рыбу глушили. Время было смутное. Разбираться никто не стал, и

Петр Иванов лег костьми в расстрельном подвале НКВД, что у кладбища Армянского.

Так седенький майор Петров выкупил ценой себя полторы тысячи жизней жителей

Гидигича. И, конечно, жизнь самого Василий Руснака. Но не душу. Потому что Руснак,

плакавший перед смертью, и рассказавший зятю красивую историю о том, как он не

мог не пожертвовать другом майором, не рассказал одного.

В пункте доноса было обвинение в краже средств, предназначенных для строительства

дамбы.

Деньги на самом деле украл Василий, потому дамба получилась не прочной. И селяне,

занятые на строительстве дамбы, получили за работу в 1947 году не по 300 рублей, как

им обещал председатель, а по 100. Из-за этого даже старик Пынтя, потрясая вилами у

председателева дома, кричал:

— Горе вам, богатые, ибо плата, удержанная вами работникам, вопиет, и поля ваши

вопиют, и вот, гнев Божий настает, и срежет вас серпом острым!!!

Само собой, Пынтю расстреляли, после чего недовольных в поселке не осталось.

Водохранилище постепенно обрастало с берегов ивами и травами, рощицами, и

душистым вереском. Зеленело и цвело, как молодая перспективная республика -

Молдавская СССР, — как сады ее, и колхозы, и пашни. Стрекозы скользили по

зеркальной глади Гидигича, плотва шастала у камышовых зарослей, судаки шныряли в

глубине у дамбы… Покоем и силой дышал Гидигич — водохранилище протяженностью

30 километров, и шириной в 15 километров. Воды, — с гордостью говорили

экскурсоводы гостям из братских республик, — в этом водохранилище хватит на то,

чтобы затопить Кишинев. А ведь это большой и развивающийся город. Ног вы не

беспокойтесь. Сила стихии прочно окольцована берегами и дамбой, выстроенной

советскими тружениками в рекордные сроки.

И только редкие утопленники, которых течение волокло по дну к основанию дамбы,

могли видеть: основание ее разрушается. И зыбко оно, как богатство, которое Бог вот-

вот пожнет острым серпом.