— Иди домой. Выключи свет. А потом убей себя.

Эрин Олдерман сердито посмотрела на меня своими прекрасными медовыми глазками. Она была капитаном команды черлидерш, и девять ее подопечных стояли по другую сторону небольшого прямоугольного окошка. Правда, стекло было далеко не единственным, что нас разделяло.

Девять пар глаз поглядывали то друг на друга, то на меня, одетую в черный фартук, покрытый каплями шоколадного молочного коктейля и сливочной помадки.

Эрин Мэстерсон, лучшая подруга Эрин Олдерман и помощник капитана их команды, держала в руках банановый «Blizzard» (название мороженого, продающегося в «Dairy Queen»), который я только что сделала для нее. Она была так же красива, как и ее лучшая подруга, но, в отличие от Эрин Олдерман, у которой были длинные и гладкие золотые волосы, Эрин Мэстерсон носила длинные и гладкие волосы каштанового цвета.

— Я сказала с грецкими орехами сверху. Ничего сложного нет: положи мороженое в миску, чашку или конус, а потом перемешай все ингредиенты. Если ты не можешь сделать эту элементарную копеечную работу в «Dairy Queen» в семнадцать лет, что ты будешь делать, когда вырастишь? Просто сдайся, Эрин. Умри с достоинством.

Эрин Мэстерсон говорила не со своей лучшей подругой. Она говорила со мной, Эрин Истер, третьей Эрин в нашем выпускном классе. Они не всегда враждовали со мной. В детском саду и первом классе мы старались проводить вместе каждую свободную минутку, так что наши учителя и родители придумали нам прозвища, чтобы не запутаться. Эрин Олдерман стала Олди, Эрин Мэстерсон — Сонни, а я так и осталась Истер. Мы втроем не только имели одно и то же имя, но и родились в один и тот де день: первого сентября.

Но разница состояла в том, что они возвращались домой со своими родителями, членами элитных клубов, которые в конце концов наверняка станут руководителями «Свободных каменщиков» (оригинал — Free Masons, масонская ложа) и PTA (учительско-родительская ассоциация), а я шла домой с мамой, которой едва исполнилось двадцать лет, и не было никого, кто помогал бы ей воспитывать меня, в том числе и моего отца.

Наша дружба закончилась в пятом классе, когда, по какой-то причине, которую я не особо понимаю, я стала излюбленной мишенью двух других Эрин. Теперь мы учились в выпускном классе, и я просто старалась избегать их, но им нравилось приходить ко мне в «Dairy Queen», где я работала по выходным и почти каждый день после школы.

Я подошла к окошку и просунула в него свою руку.

— Прости. Верни его, и я переделаю.

Фрэнки оттеснила меня бедром и выдернула из рук Сонни стаканчик, после чего вычерпнула из него большой кусочек коричневого мороженого с арахисом и выбросила его в мусорное ведро. А потом ложечкой закинула в стаканчик полтора десятка грецких орехов и вернула его обратно.

— Я не выбросила все мороженое, потому что твоя мама не научила тебя, как бороться с разочарованием. Иди к черту, — сказала она, дернув головой.

— Обязательно расскажу маме, как ты относишься к ее методам воспитания, Фрэнсис, — буквально выплюнула Сонни, назвав Фрэнки именем, которое та ненавидела. — Уверена, весь этот мусор делает тебя экспертом.

Фрэнки вежливо улыбнулась.

— У тебя собачье прозвище, Мэстерсон. Никто, кроме твоей матери, не называет так своего ребенка, так что…

Обе Эрин смерили Фрэнки взглядом, а затем все десять девочек ушли, будто были единым целым.

— Мне жаль, — сказала я, наблюдая, как черлидерши радостно перебегали дорогу, довольные этой стычкой.

Фрэнки нахмурилась и положила руку на бедро.

— Зачем ты извиняешься? Я сто раз тебе говорила, и скажу еще раз: хватит выслушивать дерьмо от этих гарпий. Это все только ухудшает. Игнорирование не работает с задирами типа них. Поверь мне, я знаю.

— Что ж, осталось всего три месяца, — сказала я, отмывая руки от молока и сахара.

Фрэнки вздохнула и посмотрела в потолок.

— Помню мой выпускной. Одна из лучших ночей в моей жизни! Все свободны, только и ждут, чтобы вырваться во взрослую жизнь. Все было впереди: лето, колледж, двадцать один год, — мечтательный блеск исчез из ее глаз, и она начала протирать прилавок. — Одна ночь с Шейном была всем, что потребовалось, чтобы все это исчезло. И вот, семь лет спустя, я все на той же работе, что и в средней школе, — она покачала головой и усмехнулась, отковыривая с прилавка присохший кусочек шоколада. — В любом случае, я не променяла бы своих малышей даже на целый мир.

Уголок моего рта приподнялся, пока я наблюдала, как Фрэнки думала о том, почему она все еще работает в «Dairy Queen». Она радовалась, что у нее есть работа. После того, как переехала нефтяная компания, в городе исчезли все прилично оплачиваемые рабочие места. Зарплата в «Dairy Queen» была такой же, как и во всем нашем городе.

Зазвонил телефон, и Фрэнки ответила:

— Нет, Китон, ты не можешь есть арахисовое масло из банки. Потому что я так сказала. Если ты голодный, съешь банан. Значит, ты не голоден! Я сказала нет, и все. Дай трубку Нане. Привет, мам. Ладно. Как и всегда. А у тебя? Отлично. Нет, у Кендры танцы в шесть, а у Кайла тренировка в семь. — Она улыбнулась. — Я тоже люблю тебя. Пока.

Она положила трубку и повернулась ко мне.

— Кто-нибудь потерялся? — спросила я.

Фрэнки усмехнулась.

— Нет. И малыш спит, слава Богу.

Она еще раз протерла прилавок, и я выбросила мусор после приготовления бананового «Blizzard». Наш «Dairy Queen» располагался в одном из самых старых зданий Блэквелла, крошечного пятнышка на карте Оклахомы. Владельцы, Сесил и Пэтти, были более чем счастливы, когда проезжающие мимо люди останавливались, чтобы сфотографироваться у старинного здания в стиле 50-х. Клиенты делали заказы в одном из двух окошек внутри или окошке для машин с другой стороны здания.

Места хватало только для меня и Фрэнки, и мы часто врезались друг в друга, когда после бейсбольного матча или недельной ярмарки к нам заходило много народа. По другую сторону стекла от нас стояла небольшая скамейка для тех, кто захочет съесть вафельный рожок с мороженым или хот-дог у нас, но, как правило, скамейка пустовала.

— О, отлично. Тренировка закончилась, — сказала Фрэнки, наблюдая, как с парковки напротив начали отъезжать машины. Несколько из них подъехало к нашей парковке, а еще человек десять просто перебежали через дорогу. Фрэнки открыла второе окошко, и выстроилось две линии.

Уэстону Гейтсу пришлось наклониться, чтобы посмотреть на меня сквозь лохматые, коричневые волосы, все еще мокрые от пота. На его темно-серой футболке красовалась эмблема «Blackwell Maroons»; бордовая надпись уже потрескалась от многократных стирок после четырех лет игры в футбол, баскетбол и бейсбол. Его отец в средней школе играл за эту же команду, а его мама и старшая сестра Уитни были черлидершами. Сейчас Уитни училась на юриста на втором курсе колледжа в Университете Дьюка (частный исследовательский университет, считается одним из лучших в Америке) и редко появлялась дома. Я не особо хорошо знала ее, но у нее были такие же красивые и добрые глаза, как и у Уэстона.

— Мне что-нибудь на твой выбор, Эрин. Пожалуйста, — сказал он с застенчивой улыбкой.

— Ты только что сказал пожалуйста, Уэс? — поддел его Брэди Бек. — Не знал, что ты так жалок.

Остальные ребята усмехнулись и начали говорить о всякой ерунде.

Щеки Уэстона и так после тренировки были красными, а теперь цвет стал в два раза насыщенней. Румянец еще сильнее подчеркнул изумрудный цвет его глаз. Я старалась не смотреть в эти глаза еще начальной школы и удвоила усилия, когда в восьмом классе Олди начала встречаться с Уэстоном.

— Игнорируй их, Эрин, они придурки, — Уэстон закашлялся и прикрыл лицо сгибом локтя.