Мало кто слышал и об Иоанне Большом Колпаке, прозванном так потому, что он круглый год ходил по Москве полуголым, с тяжелым медным крестом на груди, веригами (цепи с кандалами весом в два с половиной пуда), медными кольцами на пальцах и в железном колпаке. Именно он при всем народе уличал во всех грехах Бориса Годунова и предсказывал его нелегкую судьбу. Кстати, этот самый Иоанн Блаженный выведен у Пушкина в драме «Борис Годунов» под именем Николки Железного Колпака. Похороны его летом 1589 года сопровождались страшной грозой, молнии которой стали причиной нескольких пожаров; многие увидели в том предзнаменование Смуты.

И все-таки самым известным и почитаемым московским юродивым был Василий Блаженный. Именно в его честь народная молва переименовала Покровский храм на Красной площади (возле которого этот нищий побирался и пророчествовал) в храм Василия Блаженного.

Надо сказать, что блаженные, или юродивые, на Руси были почти всегда. Издавна так именовали людей, у которых, как говорили, «с головой не в порядке» или же, другими словами, наблюдались странности. Зачастую такие «убогие» и в самом деле были людьми с психическими отклонениями. Однако в Средние века на Руси они считались ясновидящими и прорицателями, которых охраняет и наставляет сам Господь. Раз сумасшедший сам не в состоянии сформулировать свою мысль, значит, его устами говорит Бог – так полагали верующие.

Помимо этого юродство на Руси было формой христианского подвига. Недаром другое название юродивых – блаженные, то есть удостоившиеся блаженства у Господа: он и наделял таких людей даром исцеления и пророчества. Чтобы преодолеть искушения этого мира, юродивые отказывались от семьи, дома, имущества, даже от вида пристойного человека. Юродивый выходил в мир в рубище, вел себя как сумасшедший, бормотал что-то невразумительное. И нередко благодатное озарение подвигало блаженного на поступок вроде бы и потешный, но в то же время исполненный какого-то, на первый взгляд, неясного, но на самом деле глубокого смысла.

Древнерусское юродство, наряду с отказом от благ, умерщвлением плоти и безумием, часто мнимым, обличало грехи житейские, высмеивало и порицало страсти, одолевающие людей. Однако юродивые никогда не презирали окружающих, а наоборот – жалели и всеми силами старались помочь. Вот и Василий, босой и нагой, с надетыми на тело веригами, проводил дни, укоряя людей за пороки, направляя их души к добру, а по ночам со слезами молился за грешников на паперти.

В декабре 1468 или 1469 года в подмосковном селе Елохово родился мальчик, крещенный Василием. По преданию, уже само рождение его было необычным: младенец появился на свет на паперти местной Владимирской церкви. Родители его, люди простого сословия, хотели, чтобы сын освоил какое-нибудь ремесло. Поэтому, когда Вася подрос, его отдали в подмастерья к сапожнику.

Азы профессии мальчик освоил быстро. Но была в его характере и поведении какая-то странность: порой он бросал работу и замирал, словно внимая чему-то неслышному для других. А вскоре у Васи открылся неожиданный дар предвидения. Как-то в мастерскую зашел купец и заказал себе сапоги, которые долго бы носились. Когда заказчик ушел, юный подмастерье вдруг заплакал. Изумленный сапожник спросил, что случилось, и тот, плача, ответил: «Даже не обует он эти сапоги – завтра умрет». Пророчество полностью подтвердилось.

С тех пор видения посещали Василия все чаще, и порой он пребывал уже не столько в земном мире, сколько в горнем. Становилось ясно, что Бог избрал юношу то ли для предсказаний, то ли для духовного подвига. В шестнадцать лет Василий покинул родителей и отправился в Москву.

Вскоре вся столица уже знала блаженного. Да и как не приметить молодого мужчину, ходившего по самым людным местам нагим, и в жару, и в морозы не снимающего тяжелых железных цепей. Однако не всем был по нраву юродствующий правдолюб. К примеру, стоят на торжище калашник или квасник, продают свой товар, расхваливают, торгуются. Как вдруг появляется Вася-юродивый и опрокидывает лотки! Торговцы чуть ли не в драку, кричат, бранятся. Но вот кто-то попробует остатки харча и как закричит: «Люди добрые, а в калашной-то муке мел да известь подмешаны, а квас-то прокисший!» Оказывается, блаженный за покупателей радел.

Порой Василий даже не пророчествовал – радость или горе можно было предсказать по его поведению. Однажды, подойдя к Богородицкому собору, он вдруг заплакал. И в ту же минуту окружившие его прохожие увидели, как из соборных окон рвется пламя! Но стоило блаженному утереть слезы, и огонь исчез без следа. «Быть большой беде, а за ней – великой радости», – шептались те, кто уже убедился, что каждый поступок Василия несет тайный смысл. И оказались правы: вскоре Москву сожгли татары Махмет-Гирея, но затем город отстроился и стал еще краше.

Похожий случай, правда, уже не с таким счастливым исходом, произошел в Вознесенском монастыре на Остроге (позднее – Воздвиженском). Василий, проходя мимо, остановился у дверей монастырской церкви и вдруг безутешно зарыдал. На следующий день храм загорелся. Пламя перекинулось на соседние дома и другие улицы. Выгорел почти весь центр – главный базар, царский и митрополичий дворцы, обрушились даже каменные дома. Лишь после люди вспомнили, как плакал Василий, чувствуя беду, но не в силах предотвратить ее.

Судьба хранила блаженного и отводила от него недоброжелателей. Как-то боярин, уважавший Василия, подарил ему свою лисью шубу.

– Истинно ли желаешь дать? – строго спросил юродивый.

– Истинно желаю, ибо люблю тебя от сердца, – был ответ.

Накинув шубу, Василий пошел на торжище, где его увидели воры. Один мошенник лег на землю, притворившись мертвым, а второй пристал к блаженному, прося милостыню на погребение.

– Давно ли умер? – не взглянув на тело, спросил Василий.

– Только что, – лицемерно вздохнул вор.

Тогда блаженный снял шубу, накрыл ею «покойника» и ушел, бросив через плечо:

– Будь же отныне мертв за лукавство твое.

Обрадованный вор подхватил шубу… и вскрикнул, увидев под ней мертвого товарища.

В то же время Василий, сам будучи нищим, неизменно подавал милостыню другим нуждающимся. Так, однажды некий богач подарил ему несколько золотых монет. Блаженный принял деньги, подошел к прилично одетому иноземцу и высыпал золото ему в ладонь. Позже люди узнали, что этот приезжий купец потерял состояние, три дня не ел, но просить милостыню стеснялся.

Надо заметить, что у юродивых на Руси всегда складывались особые отношения с правителями. Сильных мира сего как магнитом тянуло к блаженным, несмотря на то что те и в богатых покоях чувствовали себя непринужденно и бесстрашно. Юродивый мог во весь голос упрекнуть правителя, обвинить его, не подбирая выражений. И это было вовсе не шутовство. Шут дерзок, но осторожен, ибо питается крохами со стола тех, кому дерзит. Для юродивого князь или царь – такой же человек, как и все, только спрос с него строже: ведь на нем лежит ответственность за судьбы многих.

В этом отношении блаженные не боялись никого и ничего, будучи уверенными, что находятся под защитой божественного покровительства и народного уважения. А вот их самих правители порой побаивались – одно слово юродивого могло сорвать завесу величавости и обнажить истинную суть поступков.

Такие особые отношения сложились у Василия Блаженного с Иваном Грозным. Возникало у жестокого государя иногда нормальное желание – выслушивать от блаженного правду о самом себе. Однажды он начал строить себе новый дворец на Воробьевых горах. И очень ему хотелось побыстрее въехать в новые палаты… Как-то, возвращаясь с богослужения, царь заметил блаженного и спросил:

– Где ты был сегодня, Вася?

– Там же, где и ты, на Воробьевых, – последовал ответ.

– Я был во храме на литургии, – удивился царь.

– Нет, ты мысленно ходил по Воробьевым горам и строил свои палаты. Стоять во храме и помышлять о житейском – значит не быть в нем.