— Эй, а почему тебя не было на вечеринке в отеле в тот вечер? — спрашиваю я.

— Не хотелось идти. — Я жду большего, надеясь, что он скажет что-нибудь о том, как его тогда достала Регина, но он лишь говорит: — Я отвезу тебя домой вовремя. Не хочу злить твою маму.

Я хочу спросить его, что он имел в виду в тот раз, когда сказал, что однажды ему помогла моя мама. Но люди приходят к моей маме только, если случилось что-то идет совсем-совсем не так, и возможно, он не захочет мне об этом рассказывать.

В конце концов, я же не его девушка.

Мы выезжаем на главную улицу Юнион, которая проходит через то, что я называю «уродский торговый ряд». В этой части города есть практически все заведения быстрого питания и сетевые магазины, и это отстойно. Но как только магазины заканчиваются, улица становится чуть более лесистой, там находится загородный клуб с полем для гольфа на вершине холма, откуда открывается прекрасный вид. Я слышала, что иногда там устраивают вечеринки или занимаются другими вещами. Вроде потери девственности.

— Куда мы идем? — спрашиваю я, чувствуя, как начинает быстро колотиться сердце

— На поле для гольфа. Там неплохо. Ты там была? — Я смотрю на него, и он, видимо, замечает тревогу на моем лице, потому что говорит: — Я просто хочу поговорить об этом дерьме, которое происходит.

Часть меня обдумывает, что он имеет в виду, пока другая часть думает о том, как он сексуально ругается. В Джейми мне кажутся сексуальными странные вещи: ругательства; то, что он немного говорит; то, что у него практический ум, а не школьные знания; то, что он — такой, какой есть, и ничего кроме. Похоже, как раз эти вещи и делают нас такими разными. Возможно, противоположности притягиваются.

Мы оба молчим, приближаясь к полю для гольфа. Он проезжает въезд на парковку и едет по боковой дороге на вершину холма, потом останавливается в нише, спрятанной за несколькими деревьями. Он выключает фары, но оставляет мотор заведенным, чтобы мы не замерзли до смерти. Луна светит ярко, а я даже не замечала ее до этого момента. Я ощущаю запах, похожий на запах чистой машины и дождя одновременно, который я помню с первого раза, когда оказалась в этой машине. У меня такое чувство, что Джейми лучше заботится о своей машине, чем некоторые люди — о своих детях.

— Регина расспрашивает о тебе, — говорит он. — Она может ревновать как ненормальная.

Я киваю, злясь от того, как это звучит — будто он ее настолько хорошо знает.

— Ты знаешь, почему она делает это?

Я смущаюсь. Все это время я представляла, что Регина орет на Джейми из-за того, что он пошел за мной на Хэллоуине и на встрече выпускников. Но внезапно я осознаю, что Регина даже не осмеливалась, потому что Джейми не потерпел бы этого. Если бы она так с ним обращалась, он исчез бы настолько быстро, что она даже не поняла бы, что случилось. Поэтому она не говорила ни слова о Хэллоуине или встрече выпускников.

Она умнее, чем я думала.

— Да, я знаю, почему она спрашивает обо мне.

Джейми ждет продолжения. Я бы лучше просто сидела в тишине, вдыхая этот чистый запах, чем произносила еще хоть слово. Но эту возможность я не могу упустить. Пристально смотрю вперед, концентрируюсь на снеге, который горками лежит на ветках деревьев, окружающих поле для гольфа, и жду, когда наберусь мужества, чтобы слова вышли у меня изо рта.

— Она расстроилась, потому что думает, что я как-то заставила тебя пойти за мной на Хэллоуиновской вечеринке и на встрече выпускников, — торопливо говорю я.

— Откуда ты знаешь? — спрашивает он, немного недоверчиво.

— Перед Рождеством она загнала меня в угол в раздевалке. Она сказала, что если я еще хоть раз на тебя посмотрю, она меня изобьет. И вышвырнет Трейси из команды. — Делаю глубокий вдох. — Это она пишет везде «Сучка 911».

Джейми хмурит брови, словно я сказала что-то, непонятное для него.

— Это она? Она это делает? — Я киваю. — Почему ты мне не сказала?

— Не знаю. Я решила, что лучше не говорить. Не то, что ты ничего не сможешь сделать. Если ты что-то сделаешь, она подумает, что… она будет ревновать еще сильнее.

Он откидывается на подголовник.

— Чертова ненормальная, — говорит он, качая головой.

Незаданный вопрос, который несколько месяцев прятался у меня в голове, теперь оказывается на кончике языка, но мне требуется несколько секунд, чтобы собраться и задать его.

— Я не понимаю, Джейми. Ты… с ней?

Он пожимает плечами.

— Типа того. Мы выросли вместе.

— Что ты имеешь в виду? Вы были соседями или что-то в этом роде?

— Да. И я какое-то время жил в ее семье.

Мой мозг с трудом переваривает эту информацию. Ревность переходит ко мне, заставляя меня говорить то, что не следует. Я прочищаю горло.

— Почему ты с ней жил?

Джейми включает дворники, чтобы убрать снег, который уже завалил лобовое стекло. Он снова включает обогреватель и водит по желобкам на руле, прежде чем ответить.

— Моя мама умерла, а папа чокнулся. Деладдо сказали, что я могу пожить у них, пока он не придет в себя. Он так это и не сделал, но я все-таки вернулся домой. — Он смотрит прямо на меня. — Вот почему я знаком с твоей мамой. Меня выгнали из хоккейной команды после смерти мамы. Школа отправила меня к ней.

Как могло случиться, что я слышала каждую сплетню о Джейми Форта — о том, какой он тупой, и как он оставался на второй год миллион раз, и все такое — и не знала, что его мать умерла, и что это случилось не так давно, возможно, прямо перед тем, как Джейми пошел в десятый класс?

— Но я никогда не слышала…

— Она не жила с нами. Здесь никто о ней не знал. Похороны были в Бостоне. — Он выглядит настолько неловко, рассказывая о ней, что я готова попросить его прекратить, но не могу — я с нетерпением жду каждого кусочка информации, которым он согласен поделиться. — Я часто пропускал школу в прошлом году. Поэтому я и хожу на этот английский.

— Это был рак?

— Нет. — Он включает фары, и поле перед нами вдруг озаряется потоком света. — Она лежала в психбольнице.

Он наблюдает за мной, словно пытаясь оценить мою реакцию. На долю секунды в его глазах проскальзывает такая печаль, что я хочу протянуть руку и дотронуться до его волос, его лица — найти способ помочь ему. Потом это проходит.

Питер, должно быть, знал о маме Джейми. Поэтому он и попросил Джейми присматривать за мной в этом году. Ведь Джейми точно знает, что чувствуешь, когда кого-то теряешь. Он знает, как весь этот мир вдруг превращается в чужую планету, а люди — все люди, даже те, кого ты знаешь лучше, чем кого-либо еще — кажутся бесчувственными, невежественными неудачниками, когда через некоторое время устают от твоей грусти. Джейми все об этом знает.

— Почему ты мне не рассказывал?

— У тебя и своего дерьма хватает.

— Почему она… я имею в виду, она лежала в психбольнице, потому что болела?

— Я расскажу тебе когда-нибудь, — говорит он, поворачиваясь, чтобы посмотреть через плечо, и выруливая назад. — Про Регину забудь. Не ей решать, с кем тебе общаться. Мы с тобой друзья. Ты можешь говорить со мной, когда захочешь.

Сочетание быстрой смены темы и его заявление о том, что мы «друзья», похоже на удар в живот. Я знаю, что он имел в виду «друзей» в хорошем смысле слова, но я сижу с ним в машине в День святого Валентина в самом романтичном месте нашего дурацкого города, он только что рассказал мне свои самые сокровенные, самые мрачные тайны, и мы просто… друзья.

Из моей головы хочет вырваться настолько много вопросов, что они все застревают на выходе и ни один не может пройти. Я разочарована. Смущена. Чувствую небольшое облегчение. А потом опять разочарование.

Джейми не сводит глаз с дороги. Сильно валит снег, и мне интересно, сможет ли его машина спуститься с холма без заносов, но он ведет ее медленно, и все получается отлично. Добираясь до моего дома, мы слушаем помехи по радио. Когда мы сидим в машине на моей улице, я воображаю, что он протянет руку и дотронется до моего лица, как в тот вечер в машине Роберта. На самом деле, он неподвижен.